Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Все это продолжалось минуты две и не казалось более простой учтивостью. Люси, занятая пением, едва это – заметила, за то Филипп, бывший уже в таком расположении духа, что всякое незначащее обстоятельство принимало для него огромные размеры, очень хорошо – заметил неожиданное волнение в Стивенсе и мгновенную перемену в лице Магги. Лицо ее ясно выражало как бы отблеск его волнение, и Филиппу показалось это так странно после прежней излишней и натянутой холодности, что он не мог не приписать этого какой-нибудь горькой для него причине. Голос Стивена, раздавшийся громко по комнате, потряс его нервы, как бы звон железного листа; он с трудом удержался, чтоб не разразиться в фальшивейшем аккорде. Он не имел никакого основания предполагать какие-нибудь отношение между Стивеном и Магги. Рассудок это твердил ему и он хотел тотчас идти домой, чтоб на свободе обдумать эти обманчивые признаки и удостовериться в их ничтожности. В то же время он хотел и остаться, пока Стивен останется, чтоб. присутствовать всегда при свидании Стивена и Магги. Ему казалось так естественно, даже неизбежно, чтоб каждый человек, видевший Магги, полюбил ее. Нельзя было ожидать счастья Магги, если б она была обольщена и полюбила Стивена; и эта мысль ободрила Филиппа и позволила ему взглянуть на свою любовь к ней, как на нечто не столь неравное. Под влиянием этой внутренней борьбы, он начинал играть фальшиво, к крайнему удивлению Люси, но мистрис Теливер, войдя, позвала их завтракать, и потому они тотчас оставили музыку.

– А! мистер Филипп, – сказал мистер Дин, когда они вошли в столовую: – как давно я вас не видал! Скажите: отец ваш, кажется, не дома? Я заходил к нему на днях и мне сказали, что его нет в городе.

– Он ездил на несколько дней по делам в Медпорт, – отвечал Филипп: – но он уже воротился.

– Что он, все еще так же горячо занимается своей фермой? Это его слабость?

– Кажется, – сказал Филипп, несколько удивленный интересом, который выказывал мистер Дин к делам отца его;

– Я думаю, продолжал мастер Дин: – у него есть земля и по сю а по ту сторону реки?

– Да.

– А! – сказал мистер Дин, раздавая паштет: – я полагаю его слабость к фермерству ему не дешево обходится. Вот я так ни к чему не имел особой слабости и никогда не поддался бы такому влиянию. Но самые опасные слабости те, которыми люди предполагают еще нажиться: они вытряхивают все свои деньги, как зерно из мешка.

Люси сделалось несовсем ловко при этой кажущейся, неосновательной критике расходов мистера Уокима. Разговор на этом остановился и мистер Дин молчал во все время завтрака, занятый какою-то глубокою думою. Люси, привыкшая следить за всеми словами отца и имея сильные причины интересоваться всем, что касается Уокимов, почувствовала какое-то необыкновенное любопытство узнать, что заставило ее отца говорить так с Филиппом. Его последующее молчание заставило ее подозревать, что он на это имел уважительные причины.

С этой мыслью она прибегла к всегдашнему ее плану, когда она хотела спросить у отца что-нибудь обыкновенное. После обеда она удалила, под благовидным предлогом, из комнаты мистрис Теливер и сама уселась на низеньком стуле у ног отца. Такие минуты мистер Дин полагал самыми приятными в его жизни, плодами своих достоинств и заслуг, несмотря на то, что Люси, не желая, чтоб ее волосы были напудрены табаком, всегда начинала с того, что прятала его табакерку.

– Вы еще, папа, не хотите идти спать, не правда ли? – сказала она, принося стул и высвобождая из рук отца табакерку.

– Нет еще, – отвечал мистер Дан, взглянув на блестящий графинчик. – Но что тебе нужно от меня, прибавил он, с любовью лаская ее за подбородок. – Не хочешь ли ты вытянуть из меня еще несколько соверенов для твоего базара – а?

– Нет. Я сегодня не имею никаких подлых видов на вас. Я хочу с вами поговорить, а не просить у вас чего-нибудь. Мне хочется знать, зачем, папа, вы спрашивали Филиппа Уокима о ферме его отца? Это показалось странно; вы никогда почти с ним не говорите о его отце; к тому же, какая вам забота, теряет ли деньги Уоким со своей игрушкой или нет?

– Это касается моих дел, – сказал мистер Дин, махнув рукою, как бы в знак того, чтоб она не пыталась проникнуть в его тайну.

– Но, папа, вы всегда говорите, что мистер Уоким воспитал Филиппа как девочку; как же это вы теперь полагаете узнать от него что-нибудь касающееся дел? Ваши отрывочные вопросы казались очень странными. Я уверена, Филипп разделяет мое мнение.

– Глупости, девочка! – сказал мистер Дин, желая оправдать, свое поведение в обществе, которое усвоить ему дорого стоило. – Говорят, мельница Уокима на том берегу… знаешь? та, что принадлежала твоему дяде Теливеру, не приносит теперь прежнего дохода. Я хотел посмотреть, не скажет ли твой приятель, Филипп, что отцу его уже надоела эта ферма.

– А вам зачем? Разве вы купили бы мельницу, если б он согласился с нею расстаться? – сказала поспешно Люси. – Скажите мне все, все об этом; я вам отдам табакерку, если вы мне все скажете. Магги говорит, что они только того желают, чтоб Том когда-нибудь купил мельницу. Отец их пред смертью именно сказал, что Том должен выручить назад мельницу.

– Тише, кошечка, – сказал мистер Дин, достав назад свою табакерку. – Ты не должна об этом говорить – Слышишь? Мало надежды им, или кому бы то ни было, достать мельницу из рук Уокима. А если б он узнал, что мы ее хотим иметь для того только, чтоб передать Теливерам, то он никогда бы этого не допустил. Это очень естественно после всего случившегося. Он довольно хорошо обходился с Теливером прежде, но нельзя же ожидать, чтоб за вспорку платили сластями.

– Вы доверитесь ли мне, папа? – сказала Люси с некоторою важностью. – Вы не должны спрашивать, на чем я основываю мой план, который я вам сейчас скажу; но, поверьте, у меня есть уважительные основание. К тому же, я очень осторожна – вы знаете.

– Ну, в чем дело?

– Позвольте мне познакомить Филиппа с этой тайной. Я скажу ему о вашем желании купить мельницу и затем объясню ему, что Магги и Том желают ее иметь, и почему они это желают; я уверена, Филипп поможет этому делу… Я уверена, он желал бы это сделать.

– Я не вижу, почему бы это так было, как ты говорить? – сказал мистер Дин, смотря на нее с удивлением. – Ему какое дело? потом, кинув испытующий взгляд на дочь, он прибавил: – Ты не хочешь сказать, что бедный Филипп в тебя влюблен и ты можешь из него сделать все, что хочешь?

Что касается, чувств своей дочери, то мистер Дин на этот счет был совершенно спокоен.

– Нет, папа, он обо мне очень мало думал, я более думаю о нем. Но, поверьте, я вполне уверена в том, что говорю. Не спрашивайте моих причин. Если вы и догадаетесь, то не говорите мне об этом. Позвольте мне только действовать, как мне покажется лучше.

Люси при этих словах встала со стула, села на колени отца и поцеловала его.

– Уверена ли ты, что не испортишь дела? – спросил он, глядя на нее с восхищением.

– Да, папа, я уверена. Я очень умна; у меня все ваши способности на дела… Не восхищались ли вы моими записными и счетными книжками?

– Хорошо, хорошо? Если он будет держать это в тайне, то вреда не может быть нашему делу. По правде сказать, я думаю нет больших надежд добиться нам успеха другими путями. Ну, теперь пусти меня, пора спать.

ГЛАВА VIII

Уоким в новом свете

Не прошло и трех дней после этого разговора, а Люси уже успела найти случай поговорить тайно с Филиппом. Магги в то время была с визитом у тетки Глег. В продолжение целых суток Филипп обдумывал с лихорадочным волнением все, что – сказала ему Люси, наконец он решился, как действовать. Ему казалось, что он видел теперь возможность изменить свое положение в отношении к Магги и, устранить хоть одно препятствие, мешавшее их любви. Он сочинил подробный план действия и с разумной осторожностью шахматного, игрока обдумал все ходы свои. Его план был смелый и мастерски рассчитанный, потому неудивительно, что он сам изумился внезапно открывшимся в нем, гениальным способностям к тактике. Выждав удобную минуту, когда отец его, от нечего делать, перелистывал газеты, Филипп подошел к нему сзади, положил свою руку ему на плечо и сказал:

– Батюшка, не пойдете ли вы теперь взглянуть на мои рисунки? Я их привел в порядок в моей мастерской.

– Стар я стал, Филя, чтоб взбираться на твою лестницу, – сказал Уоким, добродушно смотря на сына. – Но, впрочем, пойдем. А, ведь, славная это для тебя комната, Филя, и какой отличный свет от стеклянной крышки! – сказал он, входя в мастерскую сына. Это были его обычные слова, когда он посещал эту комнату. Он любил напоминать и себе и сыну, что это он, из любви к нему, устроил такую отличную мастерскую. Уоким всегда был добрый отец. Эмилия, если б встала из гроба, не могла бы его ни в чем упрекнуть в этом отношении.

– А славная у тебя тут выставка! говорил он, усаживаясь в кресло и надевая лорнет. – Я право не вижу, чем твои рисунки хуже того лондонского артиста… забыл его имя, вот того, у которого накупил картин за такую дорогую цену Лейбурн.