Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов

идущее в Европу. У берегов Африки судно окружили тунисские пираты, и Баранщиков вместе с другими попал в плен. Его насильно обратили в магометанскую веру, и он стал собственностью губернатора в малоазиатском порту Яффа.

Пробовал несчастный путешественник удрать, но его изловили, и «был он больно бит шамшитового дерева по пятам палками и не мог ходить более месяца, но ползал». Тем не менее Баранщиков спустя год сделал вторую попытку бежать, и на этот раз удачно: помог христианин капитан греческого судна, стоявшего в Яффском порту. Разыскивая русского посла, который мог бы отправить его на родину, он оказался в Константинополе. Здесь ему пришлось жениться на турчанке, ревностно соблюдать все обряды, поступить на службу к султану. И все-таки однажды он убежал.

Долго странствовал беглец по Балканскому полуострову, побывал в Болгарии, Румынии, Польше и наконец прибыл в русский пограничный Васильевский форпост. Командир поста секунд-майор Стоянов через толмача прочитал испанский паспорт, сохраненный беглецом, и отправил соотечественника в Нижний Новгород.

После многолетнего вынужденного отсутствия, возвратился невольный путешественник на родину, но вместо заслуженного отдыха испытал в полной мере горечь «дыма отечества». Городовой магистрат, подивившись возвращению своего так долго пропадавшего сочлена, не преминул постановить: «Взыскать с мещанина Василия Яковлева сына Баранщикова неуплаченные подати и сборы за все время отлучки». Решение сопровождала угроза: «В случае неуплаты, отдать в казенную работу на Балахнинские соляные варницы».

Необходимо было срочно добыть денег. Баранщиков уехал в Петербург, и там ему помогли издать в виде книги рассказ о его семилетних странствованиях, который носил название «Нещастные приключения Василья Баранщикова мещанина Нижнего Новагорода в трех частях света: в Америке, Азии и Европе». Издание книги дало возможность многострадальному путешественнику уплатить долги магистрату, а свое имя навсегда запечатлеть в истории русской литературы.

Глава XI

Нижний в последние десятилетия XVIII века. Нижегородский кружок литераторов. Учитель Я. В. Орлов. Поэт Н. С. Ильинский. Памфлетист Я. П. Чаадаев. Начинающий писатель Г. Н. Городчанинов. Переводчик с французского Савва Сергиевский. Ученый библиограф и лингвист Д. С. Руднев (Дамаскин). Театрал-предприниматель Шаховской. Городской архитектор Я. А. Ананьин. Учреждение губернской типографии. «Государственный преступник» А. Н. Радищев.

Нижний Новгород на исходе XVIII столетия внешним видом мало чем отличался от всякого другого губернского города России. Те же пыльные, немощеные площади, улицы и переулки. Такие же обширные городские дома-усадьбы с пустырями, огородами, садами и палисадниками. Между отдельными владениями тянулись бесконечные заборы. Колодец на дворе и отдельная баня на задворках были необходимой принадлежностью каждого хозяйства.

В 1784 году все входившие в черту города дома располагались на сорока улицах, частью имевших название, частично безымянных. В последнем случае горожанин определял место своего жительства условным признаком: «на Нижнем базаре», «в Кунавине», «на Гребешке», «в Печерах», «у Решетки». Если хотел выразиться более точно, то еще прибавлял название своего прихода: «у Похвалы», «у Николы», «у Покрова», «у Троицы» и т. д.

Здания, в большинстве случаев деревянные (каменных на весь город было 25), возводились без фундамента, на подклетях из многолетних груботесаных сосен и лиственниц. Дома, построенные таким способом, имели на чердаке под крышей свободное движение воздуха и могли простоять лет пятьдесят без ремонта.

Горожане избегали каменного строения отнюдь не по причине дороговизны кирпича (глины в окрестностях было достаточно), но по убеждению, что жизнь в бревенчатых домах полезнее для здоровья.

Самое слово «дом» в обиходе средних и низших кругов населения не употреблялось — говорили: «двор», «изба». Намереваясь разойтись из гостей или с базара, присутствующие уговаривались: «пойдем ко дворам». Домами называли свои жилища только дворяне-помещики и чиновники. В бытовом лексиконе отсутствовало также слово «комната». Говорили: «покой», «горница». Слуги жили в «каморках» и «чуланчиках».

По данным 1790 года, в доме нижегородского вице-губернатора Елагина было 8 покоев «господских» и 3 «людских». У экономического директора (главный управитель над государственными крестьянами) Прокудина в доме числилось 12 барских покоев и 3 людских. У советника Уголовной палаты Пеля — 10 барских покоев и 5 для «людей».

Средние нижегородские чиновники, купцы и священнослужители владели домиками в два-три покоя с боковыми чуланами для прислуги. Остальное городское население — мещане, торговцы, ремесленники, канцеляристы — проживали в избах обычного сельского типа. В такой городской избе имелись: теплая «горница», холодная «светлица», сени и «повалуша» (общая спальня, куда в летнюю жару вся семья уходила на ночь). Каждое городское домовладение, как правило, окружалось садом и огородом.

Характерной особенностью нижегородских садов конца столетия было полное отсутствие в них березы, тополя, вяза, ели. Обывательский вкус предпочитал липу, клен, рябину, черемуху. В барских садах разводились ясень, лиственница, туя, конский каштан. Из плодовых деревьев и кустарников культивировались дикая яблоня, вишня, малина, огрыз (крыжовник). В огородах выращивались капуста, лук, морковь, репа, огурцы, но не картофель или томаты — овощи, о которых нижегородцы в те времена не имели понятия. Особенно славились огурцы пригородного села Подновья. Екатерининский вельможа-гурман Потемкин отправлял за ними из Одессы в Нижний экстренных курьеров.

Как и все волжане, любили нижегородцы мед: при многих садах были пчелиные заводы (слово «пасека» не было известно). Немало внимания уделяли разведению цветов. Совершенно обычные ныне цветочные растения в первой четверти XVIII века едва только начинали появляться в России, привозимые из разных стран света.

Петр I, ознакомившись в Голландии с туземными декоративными цветами, законтрактовал для России опытного садовода Гаспара Фохта, который успешно рассадил в петербургском Летнем саду маргаритки, пионы, тюльпаны и гиацинты. С середины XVIII века увлечение цветоводством стало проникать в русскую провинцию. В 70—80-х годах палисадники около домов крупных нижегородских чиновников и дворян-помещиков запестрели яркими красками гвоздик, анемонов, розмарина, георгинов и левкоев. Реже встречались куртины белых, красных и желтых роз, впервые завезенных в Россию из Персии при царе Михаиле Федоровиче.

Глядя на богатых людей, обыватель среднего достатка завел под окнами клумбы с геранью, шпорцами, ромашкой, ноготками, бархатцами и незабудками. Особую любовь завоевали у мещанина и ремесленника подсолнечник и шалфей. Подсолнечник попал в Европу из Перу вскоре после открытия Америки. В России начал выращиваться около середины XVIII столетия. Он так понравился русским людям, что вскоре сделался русским растением, а семена его превратились в лакомство.