Клятва истинной валькирии - Райчел Мид

– Ты сопровождала меня лишь потому, что ты подверглась наказанию. Ты все еще в трауре по погибшему возлюбленному! Мэй, Мэй! Если б я знал! Да я бы иначе действовал. Совсем.

Мир завертелся у нее перед глазами. А потом резко встал на место. В груди что-то оборвалось, и она вскочила на ноги:

– Нет! – крикнула она. – Хватит! Это моя жизнь и только моя! Все информацию ты из меня уже выцарапал! А это было моим личным секретом. Ты не сумел его вынюхать, выведать и выгрызть, несмотря на твои способности ищейки! Ты не можешь знать обо мне все! Не имеешь права!

Она с изумлением поняла, что сжимает кулаки. Даже имплант ожил, ощутив ее возбуждение. И дело было не в ее «тайнах». В конце концов, история про Порфирио и инцидент на похоронах стал достоянием общественности. Но Джастин отобрал у нее последнее, что оставалось от ее частной жизни. Теперь она чувствовала себя раздетой. Она стояла перед ним голая и беззащитная. И беспомощная – вот за что она его ненавидела.

Утешало одно – Джастин смотрел на нее в ужасе. Он раскрыл от удивления рот. Непонятно, чего он ждал – но точно не такого приступа гнева. Она хотя бы застала его врасплох. Он не сумел просчитать заранее ее поступок.

– Мэй, – пролепетал он и осекся.

И вновь случилось нечто странное: Джастин – не нашелся с ответом.

– Ты думаешь, ты умник, – возмутилась она, – считаешь, что это игра – и у тебя вроде бы есть право – лезть в чужие жизни и выворачивать людей наизнанку. Но у тебя нет такого права, запомни! Нельзя поступать с людьми подобным образом!

Он слушал ее с совершенно неподвижным лицом.

– Мэй – так уж я устроен, – устало выдавил он. – Просто я вижу мир по-своему.

Мэй скрестила руки на груди, гордо направилась на кухню и вскрыла бутылочку «Рии», которую Джастин успел водрузить на стол. Липкий сироп растекся по ее желудку.

– Тогда нечего хвастаться, – буркнула она и сделала очередной глоток прямо из горлышка.

Она решила не смотреть на него. А вдруг он еще о чем-то догадается? Вычитает? Таращиться на тело – дело нехитрое, а заглянуть внутрь – дорогого стоит. А теперь он наверняка лежит на диване и анализирует: а почему она вспылила? А есть ли здесь скрытый смысл? Опять она голая, уязвимая. Нельзя поворачиваться к нему лицом. Тогда он не увидит ее черную дыру, которую он умудрился заново процарапать. Между ними надувалось пузырем отвратительное молчание. Затем он заговорил снова – тихо и абсолютно спокойно:

– Прости меня, пожалуйста.

Мэй сразу поняла – ему нечасто приходилось произносить эти слова. Вероятно, вообще никогда. Это не значило, что все хорошо, но ей нужно было как-то ответить. Показать, что она его услышала. И медленно, сопротивляясь голосу разума, она повернулась и почувствовала, как «Рии» накрывает ее. В пальцах возникло покалывание.

– Какая разница. Это ничего не меняет.

– Верно, – согласился он. – Я не могу сделать сказанное несказанным. Или сделать узнанное неузнанным. Мне очень жаль.

Что он там бубнит? Она сглотнула и натянула на себя маску безразличия.

– Ладно, ничего не поделаешь. Но спасибо за то, что извинился.

– Но ты ведь не приняла мои извинения.

Она вскинула руки:

– А чего ты ждал?

– Не знаю. – И он откинулся назад на диван. – Я тогда в Панаме не лгал: тебя нелегко разгадать. И я в толк не возьму, что мне теперь делать. Ты – беспощадно прекрасная женщина из нордлингов, печальная и до смерти боящаяся потерять контроль. Я хочу понять тебя. Ты считаешь, что я не уважаю женщин. На самом деле я не хотел тогда воспользоваться своим положением. И когда я выдал эту глупую тираду насчет того, что якобы не встречаюсь с женщинами по второму разу, на самом деле… – Он покачал головой. – Короче, забудь.

– Ты не хотел воспользоваться своим положением…

Мэй снова глотнула «Рии».

– И я не в трауре. Я, конечно, не хотела, чтобы он погиб. Очень грустно, что так случилось. Но, похоже, все забыли, что перед этим мы с ним расстались. И я отказала ему.

– Но почему? Вал и Даг рассказывали много. – Тут Джастин умолк и жалобно посмотрел на нее. – Прости. Гораций только что тактично намекнул мне, что я опять на тебя давлю. Не мое дело, что между вами было. Прости.

Ворон Гораций, который живет у Джастина в голове. Она успела позабыть об этом – столько всего случилось.

– Что еще он говорит? – поинтересовалась она.

«Рии» начал действовать, и воображаемые вороны не казались ей чем-то таким уж необычным.

– Они говорят мне, что ты уже забыла о парне, который только что здесь был.

Так оно и было. К этому выводу Джастин прекрасно мог прийти сам. Она вздохнула.

– Хочешь узнать, почему я так боюсь потерять контроль? Выйти из себя? – спросила она. – Это потому, что каждый мой шаг контролировали с самого рождения. Только отец этого не делал. Но он давно умер.

Мэй не понимала, откуда взялись следующие ее слова.

– Я догадываюсь, что еще ты хочешь узнать, – сказала она.

Хотелось бы верить, что к этому выводу она пришла под влиянием «Рии», но в глубине души Мэй знала – она сама хочет рассказать об этом. Выпустить из-под замка. А Джастин никому не разболтал то, что уже успел узнать о ее жизни, и к тому же у нее было чем заткнуть ему рот – на случай, если бы он вздумал трепать языком.

– Хочешь узнать, как женщина из нордлингов с девяткой в индексе оказалась в армии?

Глаза его сказали – да, хочу, и очень сильно.

– Нет, это не мое дело.

– Теперь твое. Устраивайся поудобнее – история длинная.

Глава 25

Как Мэй обрела цель в жизни

Мэй не считала себя хорошей рассказчицей, но когда она откинулась на спинку кресла и начала говорить, оказалось, что ей даже не важно, где она сидит и кому рассказывает. Воспоминания нахлынули – и вырвались на свободу.

Отец умер, когда Мэй было шестнадцать, и она не сопротивлялась матери – та отличалась своеобразными замашками и о воспитании имела собственные представления. Сил на сопротивление не осталось, ибо она очень горевала по отцу и не находила в себе ничего, чтобы противостоять матери. Мэй прекратила занятия фехтованием, а также оставила мечты изучать что-то связанное со спортом в колледже. Девушке из приличного общества совсем немного предлагалось для изучения, и Мэй выбрала музыку – как меньшее зло. Она тешила себя мыслью, что сумеет найти работу по специальности. В жизни забрезжило что-то похожее на свет в конце тоннеля – у нее появилась надежда жить отдельно от матери. Однако вскоре выяснилось, какой наивной она была, полагая, что Астрид Коскинен разрешит своей дочери вести подобную жизнь.

Матушка запланировала ее первый выход в свет через два дня после окончания колледжа. Мэй сразу поняла, куда клонит родительница – хотела выдать ее замуж как можно скорее. Именно так поступали девушки из хороших семей. Вокруг вертелось множество молодых людей, несмотря на материнскую благосклонность к некоторым из них, Мэй удалось отвадить всех. Хоть в этом она могла свободно распоряжаться собой. Ей претили формальности и запланированный светский прием. И Мэй твердо решила: насильно ее замуж никто не выдаст.