Рыба красного цвета. История одной тайной войны - Уоррен Хинкл

Пролог. КУПАНИЕ РАДИ ГАВАНЫ

Воды Рио-Гранде, приближаясь к Мексиканскому заливу, превращаются в пенящуюся шоколадно-коричневую жижу, четырехсотметровой полосой расплескавшуюся между Соединенными Штатами и Мексикой. Голые обрывистые берега реки покрыты буровато-серой щетиной редких кустов. На первый взгляд совсем неподходящее место для купания. Однако жарким сентябрьским полднем 1956 года высокий мужчина, одетый, как мексиканский батрак, выскочил из видавшей виды автомашины и, спотыкаясь, сбежал по крутому склону к реке. Он скинул одежду и без колебаний бросился в грязную, мутную от песка воду, словно курортник, окупающийся в прохладные голубые волны Ривьеры.

Он плыл брассом в сильных уверенных движениях чувствовался искусный пловец. Позади остался пропыленный мексиканский пограничный городишко Рейноса, впереди сквозь знойное марево, окутывающее американский берег, проступал городок скотоводов Мак-Аллеп — оазис техасского гостеприимства на плодородных угодьях долины Рио-Гранде. Вблизи северного берега пловец пырнул и на несколько минут исчез из виду.

Затем он появился на поверхности среди группы купальщиков — это были буровики, которые прямо в спецовках плескались и дурачились на взбаламученном мелководье. Они окружили пловца, радостно похлопывая ого по голым плечам. Мозолистые ладони опускались в приветствии на мокрую спину. Заплыв был тщательно подготовлен. Нефтяники собрались здесь для отвода глаз, заранее припрятав необходимую чистую одежду. Таинственного мексиканского батрака, нелегально пробравшегося в Соединенные Штаты, звали Фидель Кастро.

В мужчине, вошедшем в холл отеля «Каса де пальмас» в Мак-Аллене, вряд ли можно было узнать того пловца, который четыре часа назад вышел из речной воды. Автомобильная поездка в город совершенно преобразила его: из батрака он превратился в респектабельного джентльмена, возвращающегося после гольфа в загородном клубе. Полуулыбка, то и дело трогающая его сочные пунцовые губы, и сигара, которой «джентльмен» самодовольно попыхивал, наводили на мысль о том, что сегодня он играл лучше обычного. Однако наблюдательный человек заметил бы определенное сходство между этим игроком в гольф и пловцом-чужестранцем, незаконно проникшим в США: осанна атлета, широкого в плечах и узкого в талии, длинный прямой нос, приковывающие внимание карие глаза и каштановая шевелюра, которой он имел привычку встряхивать так, как вздергивает голову породистая с норовом лошадь. Он был гладко выбрит — за исключением тоненькой щеточки усов, выглядевшей как-то странно на талом крупном лицо, играющем упругим румянцем молодости. Мужчина дал бы ему около тридцати. Женщина, поддавшись обаянию, могла бы дать двадцать шесть, но прав был бы мужчина. Он был высок, очень высок. Казалось, что он выше своих 188 сантиметров. Даже без шляпы этот оливковокожий гигант возвышался над толпившимися в холле техасцами в стетсонах, как буровая вышка над хлопчатником. Иллюзия создавалась исходящей от пего притягательной силой, которая привлекала всеобщее внимание и одновременно вызывала уважение.

У портье, этого одетого в блейзер стража гостиничного уюта, отвечающего на докучливые расспросы обычно официально и с оттенком скуки, голос чудесным образом изменился. Сеньор и есть тот самый гость, которого ожидает сеньор Прио? Прекрасно. Пусть сеньор сразу поднимается. А он сейчас же позвонит, чтобы предупредить о его приходе. Фидель Кастро вошел в лифт — сейчас он выглядел скорее членом теннисного клуба, нежели революционером.

Дверь лучших апартаментов «Каса де пальмас» ему открыл джентльмен средних лет с изысканными манерами. В его глазах, когда они встретили взгляд гостя, вспыхнул огонь, но тут же погас. На лице джентльмена появилась заученная на тысячах государственных приемов теплая улыбка. Доктор Карлос Прио Соккаррас,бывший президент Республики Куба, мультимиллионер, любитель красиво пожить, величественным жестом руки указал гостю на мягкую цветастую софу. Фидель предпочел стул с жесткой спинкой.

Оба были одеты в спортивные рубашки и брюки. Грубоватую одежду Фиделя явно приобрели в лавке военных излишков в Браунсвиллском порту. Элегантность туалета Прио напоминала о существовании в Майами дорогих магазинов мужской одежды, Каждый, не торопясь, присматривался к другому. На Кубе они были политическими противниками. Теперь же оба находились в изгнании. Впервые в жизни у них появилось что-то общее. Ненависть. Ее объектом стал диктатор Фульхенсио Батиста, этот кубинский Калигула, бывший армейский сержант, который правил их райским островом силой оружия и превратил его и камеру пыток. Оба дали обет уничтожить чудовище, изувечившее жемчужину Антильских островов. Борьбе с Батистой Фидель Кастро поклялся отдать свою жизнь, а Карлос Прио — свое состояние.

Оба были не в ладах с властями. Над Прио висело обвинительное заключение, предъявленное в суде Майами в связи с нарушениями закона о нейтралитете США: он контрабандой доставлял на Кубу оружие с именем Батисты на патронах. Что касается Кастро, то он жил в Мексике, как в западне. В свое время мексиканцы уже подвергали его аресту и изъяли все оружие, когда застали за обучением кубинских отрядов вторжения близ Мехико у вулкана Попокатепетль. Кастро рвался осуществить высадку на Кубу до того, как мексиканцы снова доберутся до него. Ему было до тошноты противно обращаться к Прио, но он нуждался в деньгах. Причем настолько сильно, что решился пробраться в США нелегальным маршрутом мексиканских батраков — через Рио-Гранде. Визу на въезд в Соединенные Штаты молодой революционер получить не мог, а бывшему президенту не позволяло покинуть их пределы ждавшее судебного разбирательства обвинительное заключение. Встреча в Мак-Аллене была своего рода компромиссом, хотя Кастро прекрасно понимал, что именно ему придется первому сделать решительный шаг навстречу. Но когда речь шла о революции, он забывал о гордости. И все же существовали пределы уступок бывшему противнику, который в случае победы революции вновь, несомненно, станет врагом. Попрошайничать Кастро не станет, но просить будет. Если Париж стоил мессы, то Гавана стоила купания.

Разница между кубинцами была не просто внешней. В настоящий момент изгнание и прочие беды вроде бы сблизили их, но они отличались друг от друга так же сильно, как горожанин от селянина, искушенный от простака, а изобилие от нищеты.

Фидель Кастро был рожден, чтобы занять привилегированное положение, но он отказался от пего. В годы возмужания юный революционер тщетно пытался сохранить постепенно тающее уважение к буржуазным свободам и в то же время служить делу пролетарской революции в стране, где большинство деревенской детворы страдало от голода и болезней, на богатейшем острове, ресурсы которого полностью выкачивались иностранными хозяевами.

Подобно Фиделю, Прио с пеленок предназначалось вкушать изысканные яства богачей, и он не изменил своим тонким вкусам. Прио стал президентом, что отвечало его натуре, складу души. Он создал кубинский Камелот[1] для тех, кому это было по карману, и мечтал свергнуть Батисту лишь для того, чтобы снова вернуться в свое любимое имение «Чата», где устроил рай в миниатюре. В «Чате», на многие мили окруженной зарослями бугенвилей, гардении, гибискусов и роз, были и трепещущие радугой фонтаны, и мраморные полы, и собственная парикмахерская на шесть кресел. Искусственный водопад с грохотом обрушивался в самый глубокий на Кубе плавательный бассейн, за обеденные столы могли усесться сотни гостей, а дайкири[2] лился рекой. Прио держал скаковых лошадей. он разводил бойцовых петухов, отдаваясь этой страсти до такой степени, что если на состязаниях голубая лента доставалась чужому петуху, то на следующее утро злополучную птицу, как правило, обнаруживали со свернутой шеей.

До того как Батиста захватил власть в свои руки, страной в течение восьми лет правила партия аутентиков — партия Прио. Аутентики были ставленниками привилегированных кругов, и никого из них, похоже, это не смущало. Взяточничество и коррупция достигли поразительного размаха. В государственной казне перевелась даже моль. Никогда ещё в истории западной демократии не отнималось так много у столь широких слоев ради выгоды столь малочисленной горстки богачей.

К моменту, когда срок президентства Прио был неожиданно оборван переворотом Батисты 10 марта 1952 года, он стал баснословно богат. Размеры его состояния оценивались по-разному — от 50 до 100 миллионов долларов. Ходило много слухов о том, каким образом тот «верный сын» Кубы сумел скопить такие богатства за недолгий срок служения обществу в качестве сенатора и четырехлетнего пребывания на посту президента Республики Куба, получая всего 25 тысяч долларов в год. Согласно одной из версий, которая была особенно по душе его противникам, перекачивать кубинскую казну и карман Прио помогали его братья: Франсиско и Антонио. Франсиско Прио при содействии бывшего кубинского гангстера, назначенного президентом Прио шефом чайной полиции и смотревшего сквозь пальцы на все его проделки, восстановил бойкую торговлю наркотиками на Кубе, притихшую было с высылкой с острова «Счастливчика» Лучано[3] в 1947 году. Антонио Прио, известный прожигатель жизни, в течение некоторого времени был министром финансов в администрации брата. По рассказам недовольных из партии аутентиков, братья Прио своей жадностью не уступали братьям Джеймс[4] и, ничуть не смущаясь, грели руки на махинациях с изымаемыми из обращения деньгами. Пришедшие в негодность монеты, которые сдавали в министерство финансов для уничтожения, они тайком присваивали мешками, а истершиеся бумажные деньги килограммами переводили на (пои банковские счета.