Рыба красного цвета. История одной тайной войны - Уоррен Хинкл

Прио, любивший порисоваться, провозгласил себя реформатором. Он поклялся излечить нацию от гангстеризма, который, как болезнь, разъедал политическую жизнь Кубы еще с «ревущих двадцатых»[5] — со времен тирана Херардо Мачадо[6], в прошлом промышлявшего кражей скота. Но упрятав за решетку в качестве козлов отпущения нескольких мелких жуликов, Прио вступил в сговор с их боссами. Он запретил дуэли чести (два старых дуэльных шрама его отнюдь не украшали), а также издал указ, разрешающий машинное изготовление кубинских сигар). На этом его реформаторская деятельность кончилась. Этот президент «по зову сердца» тем не менее со спокойной душой прислуживал именно тем из своих сограждан, кто имел долю в прибылях монополий и выстраивался в очередь к государственной кормушке. По различным оценкам, от 40 до 60 процентов кубинской казны уплывало в частные руки — армейским офицерам, полицейским, чиновникам, деятелям просвещения, лидерам студенческих организаций, мелким и средним бизнесменам, а также гангстерам: профессионалам и любителям, количество которых исчислялось не сотнями, а тысячами. В XVIII веке в Карибском море хозяйничало до 10 тысяч пиратов, многие из них обосновались на кубинском острове Пинос. К XX веку они, похоже, переодевшись в строгие деловые костюмы, перебрались в Гавану. Бывший посол США на Кубе Филип Бонсал как-то заметил: «Среди стран, стиль жизни которых напоминает западный, я не знаю ни одной, где злоупотребления государственными средствами в целях личного обогащения достигали бы такого размаха, как в Кубинской республике».

По оказывается, и этого было мало. Утверждали, что Прио принял от Майера Лански, этого Дж. Моргана организованной преступности, четверть миллиона долларов в качестве взятки за разрешение Батисте — близкому другу Лански и бывшему диктатору, обожавшему белые костюмы, туфли на высоченных каблуках и фильмы ужасов,— вернуться на Кубу из его комфортабельной ссылки в роскошном флоридском особняке. Прио предоставил Батисте военную охрану для обеспечения его безопасности. (Когда бывший сержант захватил бразды правления на Кубе, поставив у власти армию, Прио пожалел о своей щедрости. Батиста нашел весьма простой способ завоевать популярность у военных: он удвоил им жалованье.)

Для Прио Майами стал своего рода антильской Швейцарией; он исследовал примеру полчищ правительственных чиновников, которые переводили полученные в виде взяток деньги в банки Майами, где не задавали лишних вопросов. Особенно преуспел в этом Хосе Мануэль Алеман, министр просвещения в администрации президента Рамона Грау Сан-Мартина, мрачного предшественника Прио. Рамону Грау Сан-Мартину принадлежит исполненный философского смысла афоризм: «Править — значит распределять». Когда сеньора Алемана спросили, как ему удалось всего лишь за два года пребывания на своём посту утащить из кубинской казны 20 миллионов долларов, он ответил: «В чемоданах». Прио вместе с Алеманом и другими ловкими дельцами Гаваны вкладывал крупные средства в недвижимость в Майами. И в «Каса де пальмас» в Мак-Аллене его принимали с тем традиционным уважением, которое один владелец отеля неизменно оказывает другому: в Майами, на Коллинз-авеню, Прио принадлежал отель «Вендом», где он постоянно и проживал.

...За окном апартаментов Прио жаркое, несмотря на конец лета, солнце выбеливало буйные краски долгого техасского полудня. Двое кубинцев говорили и говорили. Темой была революция. Оба приобрели некоторый опыт. Со времени изгнания в 1952 году Прио финансировал все заговоры против Батисты — подобно тому, как игрок делает новые и новые ставки в надежде на то, что какая-нибудь из них в конце концов принесет желанный выигрыш. Прио боролся с Батистой, не выходя из своего дома. Таких, как Прио, Кастро презрительно называл «героями издалека», хотя в тот день он подобных выражений избегал.

Кастро проявлял нетерпение. Ходил из угла в угол. Он заявил, что его люди готовы сразиться с Батистой. Нужны только деньги, Прио смотрел на темпераментного молодого кубинца со свойственным пожилому человеку скептицизмом. В свои тридцать лет Кастро уже заслужил репутацию редкостного смельчака. В двадцать одни год Кастро был среди тех, кто предпринял неудачную попытку свергнуть в Доминиканской Республике власть тирана Трухильо. Ему удалось избежать ареста: он бросился в кишевший акулами залив и переплыл его с автоматом на шее. Когда Батиста захватил власть на Кубе и отменил назначенные на 1952 год президентские выборы, Кастро проявил не меньшую смелость. Начинающий гаванский адвокат Кастро направил лично Батисте письмо, обвинив его во всех смертных грехах, а затем подал на диктатора в суд, требуя от пришедших в полное смятение судей приговорить его за нарушение кубинской конституции 1940 года к тюремному заключению сроком на 108 лет - ни больше, ни меньше.

Угрозы Кастро в адрес Батисты были отнюдь не пустым звуком. «Когда зло царит, бряцая оружием, надо самому браться за оружие, чтобы бороться за добро»,— говорил он. А 26 июля 1953 года Кастро возглавил атаку на казармы Монкада в Сантьяго-де-Куба. Его люди были вооружены в основном охотничьими ружьями и в десять раз уступали противнику по численности. Половина из 160 смельчаков тут же попала в плен. Армейские офицеры и агенты тайной полиции Батисты истязали их, а потом убили. Находившиеся под контролем Батисты газеты опубликовали фотографии погибших, переодетых в чистую одежду уже после того, как их замучили,— неуклюжая попытка представить дело так, будто они были убиты в бою. За эти чудовищные преступления Батиста снискал репутацию злодея. Атака Монкады стала легендой.

Никто на Кубе не мог превзойти Фиделя Кастро в кулачном бою, беге, плавании, верховой езде. Он в совершенстве владел ораторским искусством, в чем Прио имел в тот день возможность убедиться. Сейчас с Прио разговаривал человек, который, представ перед батистовским судом, разоблачал своих тюремщиков, выступив с пятичасовой импровизированной речью. Он не просил о снисхождении, он отстаивал дело революции, излагая историю эксплуатации Кубы, громя режим кровавого террора «этого монстра Батисты», цитируя по памяти Фому Аквинского[7], Томаса Пейна[8], испанского иезуита Мариану[9]. Перетрусившим судьям Кастро объявил, что его ничуть не беспокоит их обвинительный приговор. «История меня оправдает»,— заявил он в своей речи, текст которой тайком выносили из тюрьмы на клочках бумаги, спрятанных в спичечных коробках, или переписывали лимонным соком между строк в письмах к друзьям. Его речь стала своего рода «Геттисбергским обращением»[10] кубинской революции. Сейчас Кастро уговаривал Прио. Ему мало было добиться от него согласия дать деньги, в которых он так нуждался; Фидель не собирался умолкать до тех пор, пока не заставит Прио поверить в успех своего невероятного плана.

Для большей убедительности Кастро даже пересел на софу — поближе к Прио. Он говорил, тыча пальцем в грудь бывшего президента, который вплотную у своего лица видел горящие карие глаза Кастро. Он говорил необыкновенно быстро, весь — энергия, энтузиазм и собранность. Когда он закончил, наступил вечер, а Прио согласился дать 100 тысяч долларов.

Кастро едва скрывал свою радость. С такими деньгами он мог снова приобрести оружие взамен конфискованного и «подмазать» мексиканцев, дабы они оставили его в покое, купить судно, чтобы достичь Кубы.

Кастро поднялся на ноги: пора идти к товарищам, которые должны переправить его через границу обратно в Мексику. У самого порога Прио задержал его. Еще одна, последняя деталь: необходим единый фронт против Батисты. Бывший президент великодушно пообещал возглавить такой фронт. Он пустил в ход все свое необыкновенное обаяние, чтобы хоть как-то обуздать этого непреклонного революционера. Он вырвал у Кастро обещание известить его, когда тот отправится на Кубу. «Мы будем координировать наши действия»,— настаивал Прио. Кастро согласно кивнул. Даже в мыслях он не допускал, что этот торговец должностями, несмотря на оказанные услуги, будет осуществлять руководство. Но предположение о том, что Кастро его обманывает, тоже не отвечало истине. В иезуитской школе Кастро узнал термин, весьма подходящий для подобной ситуации: он делает «мысленную оговорку».

У Прио тоже были свои маленькие секреты. Он не сказал Кастро, что совместно с диктатором Трухильо уже давно готовит вторжение на Кубу с территории Доминиканской Республики. Да он готов был объединиться с самим дьяволом, лишь бы вернуться к власти! В душе он надеялся, что опередит с решающим ударом своего нового союзника. Для Прио был характерен деловой подход ко всему: революции не составляли исключения. Деньги, которые он дал Кастро, были его стотысячной страховкой на непредвиденный случай.