Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая - Сен ВЕСТО

Уже неопределенно длительное время не покидало какое-то смутное, не очень внятное неприятное ощущение. На картине любимого художника по-прежнему имели место и пиршество красок, и законченность общей композиции, не до конца осознанное еще неудовольствие вызывал лишь некий элемент вкравшейся несуразности. Словно что-то легчайшей соринкой начинало беспокоить чувствительный глаз, и всe как будто было прежним, всe сохраняло статику полубессознательной поступи, но чего-то вроде бы теперь и не доставало. И виделась уже злая усмешка жестокого художника, оставившего сиротливо жавшийся к свету натюрморт без имени и без тени там, где она, конечно, крайне необходима; вот уже здесь тень смотрит в совсем ненужную ей сторону, и то, что некогда трепетно воспринималось как полный мягкого изящества наклон беззащитной девичьей шейки на неувядающем фоне вечера, в действительности оказывалось крупным профилем безгубого рта семидесятилетней старухи. До сознания не дошло еще ничего конкретного и вразумительного, но спина давно уже тихо ныла, словно чувствуя за собой забытую не запертую дверь. Гонгора поплевал на кончики пальцев, повесил свой блистающий светом, как лезвие острый кукри на пояс, бросил взгляд вверх, желая по верхушкам деревьев определить изменение ветра, снял, осторожно подцепив на сучок, закипевший котелок и прислушался. Птицы молчали.

Ветра не было вовсе.

Полускрытый во влажной лиловой тени высокой травы и раздавленных огромным старым деревом кустов, холодно уставясь сквозь листву в направлении еле дышащего костра мертвенно горящими зелеными зрачками, за пустой каменистой отмелью под прикрытием леса неслышно присутствовал – пушистый серебристый хвост в землю – сильный лохматый зверь, седой кербер, могучий, мудрый и угрюмый, с потемнелой пепельной шкурой, прекрасно развитой грудью, плотно сомкнутыми губами, усеченной под тупой клин сосредоточенной угольно-черной мордой и налипшими к пушистой хищной щеке опилками. Мощные, с тяжелой поступью лапы, заросшие до локтя курчавой жесткой шерстью, широко расставленные, прошедшие испытания не на одной горной тропе, грузно провалившись в сырую рыхлую землю, выдавали спокойное ожидание и, по всему, всегда были готовы к эффективной атаке. Лохматые обрубки ушей не двигались, застыв в одном положении, методично трепетавший блестящий нос его черной с проседью морды целенаправленно собирал новую информацию, угрожающе замирая временами и оживая вновь, меж линиями бровей открытого лба грубо высеченной, как у медведя, головы заметнее прочих деталей черепа выделялась узкая вертикальная светлая полоска, под всем этим шла привычная будничная работа по выработке оптимальной программы действий. Зверь напоминал чем-то полутемный профиль танка, наверное, скупым спокойствием и сознанием того, что если жертва выбрана и взята в прицел, то спешить уже некуда. Он не шелохнулся, не отреагировал никак, наблюдая за сидевшим у огня полуголым человеком, когда, вынырнув из зарослей фиолетового папоротника, на голых камнях озерного берега показались две грязно-болотного цвета фигуры в подпоясанных походных комбинезонах. Один, тот, что пониже и постарше, сухощавый, весьма, чувствовалось, выносливый еще и подвижный мужчина, привычный к порядкам лесной вольницы, обладатель обветренного лица, чуть скуластых заросших редкой щетиной коричневых щек и повадок вынужденно тренированного человека, вышагивал, держась самой воды, звучно гремя прибрежной галькой, не поднимая лица; он собирал морщинки в уголках глумливых глаз и особенно не спешил. За ним, поотстав, шагал, размахивая свободной рукой, интеллигентного вида парень, мрачный и взмокший, с мужественной новой бородкой, старательно подправленной на манер скандинавских морских волков, – не хватало только потертой курительной трубки в зубах. На прямом носу сидели какие-то особенно тонкие дорогие благородные очки явно не местного производства в металлической оправе и которые сидели, видимо, там у него на переносице не так, чтобы очень охотно, так что время от времени он с размаху хватал их большим и указательным пальцами за грань прямоугольной линзы и возвращал на место. Этот выглядел гораздо менее свежим и гораздо более утомленным и встрепанным, от него только что дым не валил. Глядел парень большей частью куда-то за озеро.

– А чего на этой стороне? – спросил, поглядывая на лес, пожилой мужчина.

Шагов за десять еще стало слышно, как его настигает откуда-то, надрывается тоненьким голоском и плещет железками некий блюзовый мотив.

– А чего не там?

Мужчина шел, выбирая дорогу в обход вылезшей наполовину из камней и песка коряги, его спутник отплевывался, расстегиваясь и дыша, как загнанная лошадь, Гонгора сидел, обернувшись, морщась на сносимый к нему дымок от костра.

– Не мытьем, так зачесом, – сказал ему пожилой мужчина, бросив взгляд на перекошенный чехол авиаконтейнера, покоящегося на траве вдали от огня. – Зачесал их как – верблюдом?

– Насмерть, – ответил Гонгора.

– Вот кровопийца. И какой чесун сказал бы «нет»?

– Старый, – ответил вместо Гонгоры сильно небритый парень еще издали. – Старый.

– Вот твое бы упрямство да на мирные цели, как бы всем сразу похорошело… Мы по дыму увидели. Ну, здравствуй, что ли, бродячий кот, – постояв и как бы спохватившись, вспомнив о приличиях, сказал пожилой спутник парня.

С большим удовольствием глядя на деда, улыбаясь в ответ, Гонгора крепко стиснул, вернее, попытался крепко стиснуть сухую каменную ладонь. Напарник деда еще на подходе покачал в воздухе рукой и прочел наставительно одну из своих ценных выдержек. Он не мог без этого.

– Я видел верный знак в начале всех дорог: распятый по ошибке Дьявол и пустой мешок, – Парень показал большим пальцем на деревья у себя за спиной, – Видел там в сосняке – крест?

Гонгора ответил ему в тон. Он тоже сидел здесь не зря.

– Я вижу степень моих побед в полнеба лес и сгоревший мост. Что-то рановато вы. А бандит где?

– Да чего там, думаю, заповедник же, – сказал дед. – Надо идти и забирать рюкзаки оттуда к чертовой матери. Пока не съели,

– Ну, и как успехи? – спросил парень, сжимая ладонь Гонгоры и пристально всматриваясь ему в глаза, словно видя за ними базальтовые обломки, за которыми скрывался превосходящий числом противник.

– Хороший пилот.

Парень натянуто усмехнулся.

– Так про что я тебе и говорю.

– УЛИ-ИСС!.. – заорал неожиданно дед так, что у обоих заложило в ухе. – Давай! Тебя все уже видели, беги к хозяину!

После некоторой задержки совсем рядом – из-за кустов за спиной слева и совсем не оттуда, куда глядел дед – скучая выбралась, махнув пару раз для вежливости пушистым хвостом, здоровенная матерая особь кавказской овчарки, чересчур крупных размеров даже для этих зверовидных созданий. Серый Зверь остановился, мощно встряхнулся, гремя железом зубастых ошейников, разъезжаясь лапами в стороны, и неторопливо направился, раскачивая загривок, к людям.

– Не слушает ни Черта, – сказал Гонгоре дед. – Помнит, но ни Черта не слушает.

Какое-то время все с одинаковым выражением смотрели на пса, потом начали говорить о погоде. Присаживаясь ближе к воде и полоща руки, дед вспомнил все распотрошенные «Лисенком» соломенные плетеные циновки у себя дома, в сторожке лесника, затем названия книг из своей по-настоящему роскошной библиотеки, до которых тот тоже успел добраться и до которой добраться давно мечтал Гонгора, дед при этом наводил справки и давал ценные рекомендация. Болтун дед был редкостный. Подумав, решили небольшой привал сделать здесь.

Улисс, приветственно задев Гонгору тяжелым мохнатым боком и одарив его взглядом темных, уже без зеленого флюоресцирования, глаз, уселся было по старой привычке у ноги Гонгоры слева, обойдя кругом, но, посидев, послушав несколько времени сетования деда, поднялся и со скучающим видом удалился к ближайшим кустам, в тень. Лицо Гонгоры вытянулось.

– Как же это, Улисс, – поджав губы, с преувеличенной потерянностью произнес Гонгора рассевшемуся в тени псу, вывалившему устало большущий красный язык меж клыков и размеренно болтавшему им в такт дыхания. – Что я слышу?

Улисс нехотя шевельнул остатком уха, нехотя убрал язык, глядя куда-то мимо деда, сомкнул страшные челюсти и так затих, словно бы обеспокоившись мыслью, что же это, в самом деле; однако, скользнув невыразительным взглядом поверх деда и Гонгоры, непринужденным образом привалился к основания куста и, как прежде, утомленно задышал, загребущим совком выпростав язык и мерно двигаясь за ним всем брюхом. Полузакрытые же злые глазки его при этом продолжали внимательно следить за Гонгорой.

Встряхнувшись, внезапно озаботившись, Гонгора принял соответствующее моменту выражение лица. Предупредительно подавшись вперед корпусом, он гостеприимным жестом умыл руки, отвел по-хозяйски ладонь в направлении огня и, пристально всматриваясь в размягченные утренним солнечным светом и хорошим настроением лица, пригласительно произнес: «Прошу к столу?..»