Над серым озером огни. Женевский квартет. Осень - Евгения Луговая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это же то, о чем я мечтаю! – невольно выдохнула она, преисполнившись уважения к человеку, выбравшему путь, предназначенный ей.
Он показался ей лучшим человеком на свете, когда не спросил почему же тогда она учит право. Она всегда знала, что творческие люди не следуют очевидной логике диалога. Эта почти неизбежная мина не взорвалась под его ногами.
Пьетро, как и многие, кто видел ее впервые, удивился, что она из России. Многим казалось, что в ней есть что-то южное, хотя родилась она на севере, и волосы были оттенка меда. За кого ее только не принимали: за испанку, итальянку, француженку, даже англичанку – словом, за Шаганэ, но почти никогда за русскую. Еву одновременно радовала и огорчала загадка собственной внешности. Радовала – потому что можно было притвориться кем угодно, примерить иные роли, огорчало – потому что она гордилась своими корнями и ни за что не хотела бы иметь другое прошлое, другую судьбу. Она сама могла кому угодно рассказать о севере и колыхании ржи.
Вскоре им пришлось прервать разговор, потому что кабинет постепенно заполнился, но они оба знали, что продолжение обязательно последует. Пришедшие члены клуба напоминали рыцарей круглого стола – разве что стол был овальный. Они важно глядели друг на друга, словно собирались прямо сейчас вершить судьбы человечества. Некоторые с любопытством смотрели на нее.
В этот раз Кристоф не показался ей таким особенным, в нем было что-то чрезмерное, по-кошачьи вкрадчивое, почти как в Иудушке из повести Салтыкова-Щедрина. К тому же, оказалось, что он не самый главный – во главе стола воцарился лысый мужчина в очках и темно-синем вязаном свитере с цветочным, слишком нежным для него именем Амбруаз. Она почему-то чувствовала себя уязвимой под его ироничным взглядом. Ей показалось, что он ничто и никого не воспринимает всерьез. Он тут же представил Еве членов клуба, среди которых были не только студенты, но и вполне взрослые и состоявшиеся люди, и попросил ее представиться самой.
– Меня зовут Ева, – начала она прерывающимся голосом, решив использовать самые совершенные грамматические конструкции, чтобы впечатлить их, – и я люблю кино. Летом я могу смотреть до четырех фильмов в день… Мне кажется, это хороший показатель.
Она и сама не знала, почему рассказала именно об этом, теперь это казалось глупым. Пыталась понять, что думают о ее скромном выступлении эти серьезные люди, авторы невероятно интеллектуальных рецензий, глядя на их лица, но они оставались непроницаемыми, как завеса октябрьского тумана. Она заметила лишь пару хилых улыбок.
Амбруаз тоже несколько снисходительно улыбнулся ей («как неразумному ребенку» – подумала она с досадой) и начал собрание.
Все проходило не совсем так, как она представляла, и она дала себе зарок впредь не романтизировать события, пока они не произойдут на самом деле. Она думала, что их работа состоит в том, чтобы говорить о кино, но подавляющую часть времени обсуждались события прошлой недели и организационные вопросы, вроде пропуска людей в зал или проблем с оборудованием, и она даже немного заскучала. Говорившие много иронизировали, используя какие-то узкоспециализированные шутки, поднимая покров общих воспоминаний и происшествий. То и дело раздавались взрывы смеха, но, как и в случае с занятиями по истории права, Ева в половине случаев не понимала сути шутки, скрывавшейся в тонкостях языка, как росток цветка под землей. Ей казалось, что в любую секунду ее могут спросить о чем-то, а она не сможет ответить. Она словно попала на пьесу со второго акта и не нашла программку с кратким содержанием первого.
– Жульен, надо было лучше проверить пленку в тот раз, я заметил легкие затемнения в верхнем углу.
– Для следующего цикла надо выкупить более грамотные субтитры. Ты видел, как они написали слово «амбивалентный»?
– Зато Мария сказала, что в этот раз больше не споткнется об эту чертову ступеньку, хотя в тот раз это было смешно! Лицо критика в первом ряду…
– Пьетро, ты согласен вступить в команду работающих над новым циклом? Нам нужен твой зоркий глаз.
Несмотря на все сложности, здесь она не чувствовала себя совсем чужой, как это было среди начинающих юристов – ведь людей, окружавших ее волновали те же темы, их вдохновляла та же неуловимая магия кино, покрытая тонким слоем золотой пыли аллюзий и загадок. Даже если пока им сложно оценить ее по достоинству, потому что она никак не успела себя проявить, потом они увидят, что она тоже человек эрудированный и интересный. В идеальном мире они бы поняли это с первого взгляда, и ей бы не пришлось ничего доказывать, но вряд ли такой мир когда-либо будет существовать. Всегда приходится приложить силы, чтобы впечатлить кого-то.
Они уже начинали планировать следующий цикл картин, связанных со спортом. Они делали это неохотно, потому что считали, что все фильмы о спорте похожи друг на друга – приземленные, слишком коммерческие. Тем не менее, недостатка в предложениях не было: все наперебой советовали драмы, биографии и документальные ленты, названий которых она часто не знала. А ведь до этого она считала, что прекрасно разбирается в кино. И все же она рискнула внести свою лепту. Ева бережно достала с полок памяти один фильм, который мог бы показаться им достаточно интересным, и рассказала о нем парой цветистых, отрепетированных заранее фраз, тем более что тема альпинизма по-настоящему будоражила ее. В этом фильме два брата во времена Гитлера участвовали в альпинистском соревновании на Северной стене28. Естественно, ничем хорошим это кончиться не могло.
Еву восхищала смелость людей, готовых на все, даже на смерть, только ради того, чтобы увидеть острый рожок вершины, спрятанной в обманчиво спокойных облаках, и хотя бы на секунду поддаться иллюзии собственного величия, равного мощи и совершенству природы. Родись она мужчиной – возможно и ее бы позвала за собой жажда странствий, не скованная женской хрупкостью и нерешительностью. Пыльная лента дороги, флер случайных знакомств и хмельной привкус неизвестности. Недаром ее привлекала проза певца битников Керуака, нескончаемая бензедриновая повесть его жизни, вылившаяся в такие похожие, но все же разные по настроению книги, в каждой из которых сердцем повествования становился только он сам и его друзья.
В конце собрания Амбруаз раздал всем листовки и афиши, которые нужно было всучить как можно большему количеству друзей и знакомых, что невольно напомнило Еве, что круг ее возможностей в данном вопросе чудовищно ограничен. Позже она повесила одну из афиш над своей кроватью, ведь она принесла ей удачу. И ничего, что Амбруаз был бы недоволен. К тому же, она не думала, что ее университетской компании будет интересно подобное кино, потому что когда она пыталась завести с ними тему о любимых фильмах, все, что они смогли вспомнить – это мультики от Диснея и серии о супергероях.
У нее и самой изредка возникало желание полечиться чем-нибудь легким и ни к чему не обязывающим после тяжелых книг и глубоко проникающих в сердце картин, но чаще всего ей хотелось приобщаться к возвышенному, достойному. К тому, что не стыдно любить, не позорно называть вслух. Она допускала, что слишком много думает о том, что о ней подумают другие, что лукавит, хочет казаться серьезнее и значительнее, чем она есть, но этот элемент неосознанной актерской игры был неотъемлемой составляющей ее личности, так же как тяжелый шаг, на который иногда жаловались соседи снизу, или привычка поджимать губы в стремлении скрыть свои истинные эмоции.
Она с нетерпением ждала своего первого киносеанса, тем более он должен был проходить в особенной
