Сестра - Луиза Дженсен

Глава 8

Настоящее

Я держу в руках письмо из розового конверта. У бумаги неровный край. Она явно была вырвана из тетради, и мне слышится голос нашей учительницы из начальной школы, мисс Стайлз, которая кричит: «Шарлотта Фишер! Что это ты делаешь?» Чарли так часто попадалась на своих проделках.

Я беру бокал с вином, откидываюсь на спинку дивана и начинаю читать.

ТОЛЬКО ГРЕЙС И ЧАРЛИ РАЗРЕШАЕТСЯ ЭТО ЧИТАТЬ, ПОЭТОМУ, ЕСЛИ ТЫ НЕ ОДНА ИЗ НАС, ПЕРЕЗАХОРОНИ НАШУ КОРОБКУ И ВАЛИ ОТСЮДА!!!

Итак, нам уже больше не пятнадцать лет, мы совсем взрослые и потрясающие, и вот список дел, которые мне надо сделать, если они еще не сделаны:

1. Я хочу найти своего отца. Ну вот, я это признала. Мне чертовски жаль, что я была истеричной сукой, Грейс, когда ты пыталась мне помочь, но мама так против этого, что я совсем в растрепанных чувствах. Я подумала, написать об этом будет легче, чем сказать, однако чувствую себя такой виноватой даже оттого, что думаю об этом. Мама порой бывает просто бешеной коровой, но она – все, что у меня есть, и я не хочу ее огорчать. Ты ведь знаешь, Грейс, каково это, когда рядом нет отца? Вечная дыра, не так ли? Изнутри тебя наполняет печаль, которая никак не уходит, и ее все труднее и труднее не замечать.

В последнее время я, похоже, все больше и больше о нем думаю. Мне интересно, похожа ли я на него (в кого я такая красивая), одинаковое ли у нас чувство юмора (что-то же должно объяснять мою одержимость комик-группой «Монти Пайтон») и так же ли он ненавидит свеклу, как я. Я наполовину состою из того, кого не знаю, а я хочу знать. Хочу знать, кто я и откуда родом, и хочу, чтобы он тоже меня знал (но только с хорошей стороны!).

Надеюсь, что к этому времени мама уже раскололась и сказала мне, кто он (кстати, я НИКОГДА не буду лгать так, как она), и мы уже нашли его и провели каникулы у бассейна в его голливудском особняке. (Не перебор ли это – надеяться, что он кинозвезда-миллионер?)

2. Не толстеть!!! Мы будем проводить уйму времени в бикини (смотри выше)!

3. Всегда оставаться друзьями. Грейс, Шиван, Эсме и Чарли. Наша великолепная четверка. Я люблю вас всех (но особенно тебя, Грейс, моя лучшая подруга навеки).

Я перечитываю список дважды, пока допиваю вино. Я ни на шаг не приблизилась к раскрытию смысла ее последних слов. В письме нет ничего, что помогло бы мне их понять, и разочарование, словно кислота, разъедает желудок. Я сама не знаю, чего ожидала. Большой черной стрелки с надписью «начинать отсюда»? Пока я перечитываю письмо, до меня доходит, что мы так и не разыскали ее отца, и я встаю и начинаю ходить по комнате. Куда она ездила, когда исчезла? Не могла ли она найти своего отца? Не мог ли он знать, что она совершила нечто ужасное?

Я закрываю глаза. Думай, Грейс. Если бы я смогла его найти, то могла бы спросить. Единственная проблема состоит в том, что только один человек знает, кто он такой. И этот человек Лекси.

Глава 9

Настоящее

Я веду машину к дому Лекси. Насыщенные влагой облака тяжело нависают в свинцовом небе, и не успеваю я проехать половину пути, как они прорываются. Увесистые капли сыплются на землю пулеметной очередью, отскакивая от ветрового стекла. Я включаю фары, хотя время только приближается к четырем.

Несмотря на уговоры, Дэн отказался со мной поехать. Я пыталась объяснить ему, что мне нужно помириться с Лекси, она мой единственный реальный шанс разыскать отца Чарли, но он не понимает, почему я чувствую себя обязанной его найти. В лучшем случае отец Чарли встречался с ней, когда она исчезла, и может дать ответы на какие-то вопросы. В худшем он с ней не встречался, но тогда я смогу по крайней мере ему о ней рассказать. Почтить ее память.

Кроме того, мне надо разгадать смысл последних слов Чарли: «Я совершила нечто ужасное, Грейс. Надеюсь, ты сможешь меня простить». С чего-то же надо начать.

Мой мобильник вибрирует, и я подъезжаю к обочине у автобусной остановки, чтобы посмотреть, кто звонит; если это бабушка, я отвечу. За мной останавливается красный «Опель Корса». Звонок пришел с номера 0843, и я, предположив, что это, вероятно, телефонный спам, сбрасываю звонок. Возвращаюсь обратно на дорогу, наклоняясь вперед и щурясь, чтобы лучше видеть сквозь проливной дождь. Когда я наконец добираюсь до улицы Чарли, то облегченно вздыхаю.

Палисадник перед домом Лекси залит водой, и к тому времени, как я, продираясь сквозь буйные заросли, достигаю входной двери, штанины моих джинсов мокры насквозь. Не верится, что семь лет прошло с тех пор, как я молотила ладонями в эту дверь и слезы текли у меня по лицу, когда я вопила, требуя правду о Чарли. Я тогда не имела представления о том, что не увижу подругу несколько лет и в следующий раз буду стучать в эту дверь, с тем чтобы забрать Лекси на похороны ее дочери.

Дверной молоток заржавел, и, когда я дергаю его вверх, он протестующе скрипит. В ожидании я топаю, отряхивая влагу с обуви. Раскат грома заставляет меня вздрогнуть, в первую секунду я думаю, что это обратная вспышка в карбюраторе машины, и оборачиваюсь. Какая-то красная «Корса» припаркована позади моей машины, но слишком темно, я не могу как следует разглядеть водителя и жалею, что не запомнила номер той машины на автобусной остановке. Сколько может быть красных «Корс»? Вероятно, сотни, но волосы на затылке встают дыбом, когда я спрашиваю себя, не та ли это самая машина, что стояла возле коттеджа в воскресенье.

Стучу снова. Громко и настойчиво.

– Кто там?

– Это я. Грейс.

Дверь распахивается, и, когда изрезанное морщинами лицо Лекси показывается из-за двери, я пытаюсь удержать на лице улыбку. Белки ее глаз испещрены крохотными красными сосудами.

– Я теперь больше не открываю, пока не узнаю, кто пришел. Меня тошнит от благодетелей. Я не очень-то верила, что ты придешь.

– Я тоже.

Я вхожу в прихожую, приготовившись защищаться, если она начнет кричать, но, к моему удивлению, она раскрывает мне объятия, и ее поведение на похоронах уже не кажется таким обидным. Она мать Чарли, и ей больно. Нам обеим больно. Ее тазовые кости впиваются в меня, пока мы неловко обнимаемся (она всегда была костлявой), и я отворачиваю голову от ее волос. Их седые корни контрастируют с ярко-рыжими секущимися концами, а запах от волос такой, будто их не мыли несколько недель.

Я иду за Лекси по узкому коридору, оставляя на голом полу мокрые следы.

– Садись.

В кухне стоит неприятный запах. У двери черного хода громоздятся мешки, из которых вываливается мусор. Меня наполняет острое чувство стыда. Это мать Чарли, и независимо от того, что случилось на похоронах, надо было навестить ее раньше. У нее больше никого нет. Я выдвигаю стул. Ножки шатаются, и я смахиваю крошки с сиденья, прежде чем сесть.

– Чаю?

– Спасибо.

В мойке башней высится грязная посуда, напоминая гигантскую игру «Дженга», и когда Лекси вытаскивает оттуда чашку, столовые приборы падают. Их звон разгоняет неуютную тишину.

– Сахар?

– Нет, спасибо.

Лекси ополаскивает под холодной водой заляпанную чашку и заливает недокипевшей водой чайный пакетик. Я отодвигаю в сторону груду почты и переполненную пепельницу, чтобы освободить место для поставленного передо мной напитка, часть которого выплеснулась на стол. О молоке я и не спрашиваю.

Подношу чашку к губам и делаю вид, что пью.

– Как у тебя дела?

Лекси пожимает плечами и обводит взглядом немытую кухню, словно это должно служить мне ответом – и мне действительно все понятно. Неуютная тишина возвращается.

– Как-то справляюсь. Твоя бабушка присылает мне столько запеканок и кексов, что можно накормить всю улицу.

Я скрываю удивление. Бабушка никогда не была большой почитательницей Лекси. Я тронута ее поступком.

– Итак. – Я делаю глубокий вдох. – Ты хотела меня видеть?

Лекси трясущимися руками зажигает сигарету. Она относит пепельницу к задней двери и пытается высыпать ее содержимое в переполненный мусорный пакет. Пепел просыпается на пол.

– Хочу сдать комнату. Нужны деньги. Не работаю с тех пор, как… Ты знаешь. – Я киваю. – Мне надо расчистить комнату Чарли. В одиночку не смогу.

Лекси берет в руку золотую зажигалку «Зиппо», щелкает ею, потом захлопывает, и так без конца. Я стискиваю зубы. Мне хочется накрыть ее руку своей, успокоить Лекси, но я этого не делаю.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помогла?

– Угу. Жилец въезжает завтра.

– Завтра?

– Угу. Ты мне поможешь?

Ее вопрос повисает в воздухе, требуя ответа, но рот у меня пересох, и я не могу говорить. Не хочу возвращаться в комнату Чарли.

Ее серые глаза встречаются с моими.

– Пожалуйста, – чуть слышно шепчет она.

Я открываю рот. На языке у меня сидит слово «нет», словно птица, которая ждет, когда ее выпустят из клетки, но чувство вины рассуждает по-другому.