Обманная весна - Максим Далин

Иван, так и не успевший никак отреагировать на действо, занявшее, от силы, секунд пять, стоял посреди комнаты, чувствуя на лице идиотскую улыбку, а глубже — крайнюю досаду.

— Ванюха, я, пожалуй, пойду, — безмятежно сказал Грин, даже не стирая с лица отпечатка Маришиных пальцев. — Скоро стемнеет, хочу пройтись. Ты со мной?

— Грин, ты что творишь? Не чересчур?

Грин пожал плечами, встал и вышел в коридор. Иван выскочил за ним, думая, что выглядит точно так же, как Лидочка.

— Грин… ты чего бесишься?

Взгляд Грина снова стал веселым и удивленным.

— Я бешусь? Я никому грубого слова не сказал.

— Ты ее обидел…

— Иван, я не терплю блудливых сучек, в течке не соображающих, что они несут. Если твою Лидочку задело рикошетом — прости.

Иван замолчал. Дождался, пока Грин закончит зашнуровывать ботинки.

— Жаль, что уходишь.

— Прости. Душно.

Это «душно» вдруг все перевернуло, осветило другим светом.

— Погоди, я с тобой все-таки.

Вечер, бурый и ледяной, с пустым слепым небом без луны, источал тревожный резкий запах. Дынная зимняя свежесть ушла, дымный аромат весны еще даже не угадывался; пахло больным снегом, бензином и догоревшей, умирающей мимозой. Этот запах, холод и мрак оживили Грина; в его глазах появился блеск, а в движениях — звериная настороженность. При Грине не было ни пистолета, ни заступа, ни автомобиля — но он охотился, и холодная сила, как статическое электричество, окружала его вполне осязаемым коконом.

Грин обмакнул пальцы в холодный ветер, как в воду, и поднес к лицу.

— Вань, ты замечал когда-нибудь, что воздух на вкус разный? Когда тварь рядом, ветер отдает ладаном и ванилью…

Иван зябко передернул плечами.

— Слушай, сегодня восьмое марта… Может, без вампиров обойдемся?

— Праздник не церковный, — возразил Грин. — И я тебя не тянул.

Иван остановился.

— Грин, я не понимаю! Уходить от девушек, чтобы гоняться за нечистью?! За ходячими трупами? Грин, ты отдыхаешь когда-нибудь?

Улыбка Грина стала опасной.

— От охоты? Нет.

— Тебе не кажется, что это ненормально? Грин, у тебя девушка есть?

— Не нуждаюсь… — Грин вдруг приподнял бровь. — Ой, Ванечка! Никак, ты меня сосватать хочешь? Как я тронут…

— Да не сосватать, а вообще… Ну что ты так Маришку? Допустим, она потаскушка, но ведь милая же…

— Иван, ты пошел со мной, чтобы учить меня жить? — Грин по-прежнему не повышал тона, но звук его голоса Ивану совсем не нравился. — Напрасно. Я не терплю, когда на меня давят. И не считаю чем-то соблазнительным грязную возню, вокруг которой поднимают столько шума.

Иван слегка опешил.

— Ты про секс вообще, что ли? — спросил он потрясенно.

— Да. Удовлетворен?

— Как же ты живешь? — Иван постарался, чтобы сочувствия было незаметно. — Порнуху смотришь?

Грин скривился.

— То есть, своих случек не хочу, но подглядываю за чужими? Иван, прекрати. Мне уже противно. Мы с тобой друзья, но всему есть предел. Не лезь ты в мою личную жизнь, Бога ради!

Иван понял, что еще одно слово может спровоцировать серьезную ссору, но ссориться с Грином совершенно не хотелось. Он уже чувствовал себя виноватым, но кое-что выяснить страшно хотелось, и с языка сорвалось-таки:

— Так ты живешь только ради отстрела вампиров, что ли? Работаешь на пули и бензин для тачки, живешь, как в казарме, питаешься одноразовыми макаронами — только для того, чтобы охотиться на нечисть? Это у тебя хобби такое?

Грин с любопытством наблюдал за ним. Выслушав все, неожиданно дружески улыбнулся.

— Видишь ли, это называется не «хобби», а «смысл». Смысл жизни. И он заключается не в валянии с девкой и не в зашибании бабла, а в уничтожении тварей, убивающих людей. Что бы ни говорил батя насчет того, что я сломался — это, имей в виду, лажа. Понятно? Ради этого я выжил, Иван. И я ловлю вышесредний кайф, если мне удается завалить какую-нибудь старую тварь, которая столетиями сосала кровь — это тебе понятно? И, что показательно, даже некоторые твари считают меня правым.

— Что ж ссорился с отцом Николаем? — спросил Иван не без яда.

Грин пожал плечами.

— Батя… он — мужик правильный, Ванюха, но он не думает. Совсем. Он только повторяет то, чему его научили — и некоторых вещей в упор не видит. И он думает, что веру можно доказать, и что Бог будет ему помогать только за то, что он — священник. Ага. Уже. Я, понимаешь, точно знаю, что помощь высших сил — это сказка для дураков, а вера, которой нужны доказательства — не вера, а пошлятина. Мне доказательств не нужно — я чувствую, что все правильно. И я люблю Богородицу — просто так, не важно, сможет она мне помочь или нет. Просто люблю, как свою маму. И ничего мне за это не надо, ни спасения души, ни рая, ни другой премии. Просто не могу по-другому.

Иван чувствовал себя так, будто к его щекам приложили два основательно нагретых утюга. Он отвернулся, надеясь, что в темноте не видно, как горит его лицо, и сказал:

— Считаешь меня пошлым быдлом, да? У которого на уме только девки и бабло?

Грин, улыбаясь, хлопнул его по спине.

— Считаю, что у тебя есть неплохой шанс. Ты ведь все-таки пошел со мной, значит, в тебе есть что-то… Вот батя меня благословляет, святой воды всегда нальет, исповедь выслушает — но ни за что не пойдет со мной ночью их выслеживать. Духу не хватает. А ты ходишь. Ликвиднул вот одного.

У Ивана слегка отлегло от сердца. Он уже хотел сказать, что страшно рад доверию, что на него всегда можно положиться — но тут лицо Грина изменилось. Он мгновенно подобрался и даже принюхался, как пес, взявший след.

— Что случилось? — прошептал Иван, холодея.

— Гад рядом, — ответил Грин, не шевеля губами. — А я без пистолета.

Иван хотел уже сказать, что ничего не чувствует — но темная волна нестерпимого ужаса накрыла его с головой. Смерть дохнула в лицо, и дыхание смерти было ледяным и ванильным.

— Бежим?! — шепнул Иван отчаянно, еле удерживаясь от падения в панику — и поразился выражению хищного наслаждения на лице своего друга.

В руке Грина фокусным образом появился нож. Грин выщелкнул лезвие и медленно повернулся.

Из сумрака и света фонарей собралась высокая и тонкая призрачная фигура. Вампир без возраста, снежный эльф с жестоким белым лицом, темноволосый, темноглазый, в длинном темно-зеленом пальто, скользнул по грязной бугристой наледи, словно поземка, гонимая ветром — и остановился в трех шагах от Грина.

Грин смерил его взглядом с явственным выражением злобного ликования на лице. Вампир улыбнулся, открыв клыки.

— Я без пистолета, сука, — сказал Грин нежно, — но лезвие ножа посеребрено. У меня есть настроение содрать шкуру с твоей трупной морды и забрать ее на память, так что подходи, моя радость.

— У тебя очаровательная претензия быть современным Ван Хельсингом, Илья, — прорычал вампир низко и так же издевательски-ласково, как Грин; его голос словно вынул из Ивана кости. — Милый сумасброд, видишь ли, мне лично ты глубоко симпатичен, но твоя бесцеремонная манера красть силу не всем по вкусу. Я знаю многих, кто желал бы наказать тебя за это.

— Пусть рискнут, — предложил Грин, безмятежно улыбаясь.

— Ты рискуешь, — возразил вампир. — О тебе говорят в «Лунном Бархате». Не стоит перегибать, Илья. Ты вот-вот нарушишь равновесие.

— Офигеть! — насмешливо протянул Грин. Его глаза горели. — Бесы прислали парламентера!

Вампир провел пальцами по воздуху рядом с его лицом — и облизал пальцы. Грин усмехнулся.

— Сладко, — голос вампира ушел в инфразвуковые низы. — Мы могли бы познакомиться поближе, Илья. Я попытаюсь тебя убить, ты попытаешься меня убить… этот стиль восхитителен на вкус…

Грин сделал приглашающий жест свободной рукой:

— Начинай. Развлечемся.

Смех вампира отдался эхом где-то в темных дворах.

— Сегодня у тебя нет шансов, Илья. Я подожду момента, когда мы будем на равных. Кстати, «Грин» означает «зеленый», да? Зеленый всегда был цветом Инобытия, мистер Ван Хельсинг!

Потусторонняя фигура нырнула во мрак, как в воду. Грин сплюнул.

— Кто на кого охотится, чч-ч…

Иван потихоньку опомнился. Вампир вызвал у него приступ ужаса, нестерпимого, как ожог. Ах, если бы сила воли и тревога за Грина удержали Ивана на месте — но, в действительности, нерассуждающий парализующий страх был так силен, что он просто не мог ни сопротивляться, ни бежать. Оставалось только радоваться, что Грин озирается по сторонам, кажется, ничего не заметив.

— Я рискую, слыхал? — говорил Грин, морща нос и щурясь. — Они бы меня наказать хотели. Сс-суки трепаные, твари. Я им еще объясню, кто кого будет наказывать. Обо мне говорят в «Лунном Бархате». Ладно. Узнаем, где этот поганый бархат.

— Как? — спросил Иван, наконец, справившийся с виной и стыдом.