Хмельницкий (Книга первая) - Иван Ле

- Пан на баницию [изгнание (польск.)] напрашивается, хочет быть изгнанным из польских земель!.. - кричал подстароста, закрывая перед Хмельницким дверь своей комнаты.

Но сейчас некогда было разбираться в своих мыслях и догадках. На крыльце затопали ногами несколько человек, забряцали кривые турецкие сабли. Хозяин, не ожидая, пока постучат в дверь, - надо было предполагать, что барабанить будут громко, - предупредительно открыл ее и спросил:

- Кого бог послал? Прошу, заходите!

- Бог или нечистый, все едино, пан Хмельницкий. Сами явились...

- Здесь будем говорить или в дом зайдем? Только бы не разбудить семью...

- Думаю, пан Михайло, что будить все-таки придется. А если вы имеете в виду сына, то... Свет не нужен, лишнее беспокойство. Почтение дому сему!..

- Что-нибудь случилось, пан Яков?

- Чтобы не сглазить, можно сказать, пока еще ничего не случилось, но... и все-таки случилось. - Яков обернулся и крикнул в раскрытую дверь: Давай сюда хлопца! Да поосторожнее там, деревянные, что ли... Вот это... приехали по-дружески предупредить пана урядника и... казака вашего привезли. Вашему мальцу уже казаковать захотелось. Насилу справилась с ним, взяли его в челне, с больной женой Богуна был...

Казак ввел Зиновия в комнату и закрыл за собой дверь. Мальчик, наклонив голову, прошел мимо Якова. Он был в крайне угнетенном настроении, но в то же время отец заметил в его лице выражение какой-то твердой решимости. На щеках виднелись еще следы горьких слез. Штанишки на нем были разорваны в двух местах и забрызганы грязью, как и рубаха. В этот момент через боковую дверь тихонько вошла испуганная Матрена, и Хмельницкий сдержал себя. Взглянув на сына, мать схватилась руками за голову и невольно ахнула:

- Зинько мой!.. Ну что ты наделал!.. - И она умолкла.

Сын подбежал к матери, зарылся лицом в складки ее широкого платья, цепко обнял обеими руками и неудержимо зарыдал.

- Вот я и говорю, матушка, вздумалось мальцу казаковать, собирался уплыть вместе с братьями на Суду, - снова объяснял Яков, показывая рукой на Зиновия. - С поводырем Мартынком хотел подружиться. Да... казаки уважают пани Хмельницкую за добродетель, за сочувствие казацким делам и за искреннюю помощь семьям погибших. За Порогами [в Запорожской Сечи] тоже почитают пани Матрену, желают счастья ее семье...

- Не сватать ли Матрену пришел Яцко при живом муже? - лишь бы что-нибудь сказать, прервал Яцка Хмельницкий, пораженный всем происшедшим. Стараясь скрыть свою растерянность, он сел рядом с Яцком.

- Все может быть... Хлопчик жилистый, дай бог ему здоровья. Ненароком прихватили мы его, чтобы возвратить в семью, пан Хмельницкий. А у нас к вам дело посерьезнее... Казаки послали предостеречь вас...

- Предостеречь?

- Да. Вам угрожает опасность и...

Матрена взяла сына за руку и увела в свою комнату. Яцко умолк.

- Да, ради бога, прошу сказать: что случилось? Если этот молокосос Лащ сболтнул что-нибудь спьяна... - раздраженно произнес хозяин.

Но казацкий старшина положил ему руку на плечо и этим будто погасил вскипевшего Хмельницкого.

- Вооружимся, пан Михайло, терпением. Прошу выслушать меня спокойно. Сегодня днем... собственно, перед вечером выкрали тело презренного предателя католика. Покойник с камнем на шее уже кормит раков в Тясьмине. Виданное ли дело, чтобы мерзкого вероотступника, да еще такого подлого человеконенавистника класть в православном божьем храме. А сделано это было с умыслом, чтобы паписты захватили чигиринскую святыню да нас обратили в униатов...

- И в голову такое не приходило, с чего ты взял, Яков?

- Не скажите. Возьмите, к примеру, всю восточную Киевщину. А церковь в Переяславе, в Черкассах?.. В Млиево несколько раз пытались святое греческое письмо заменить латинским. Над священниками издеваются, людей истязают. Народ лучше нас с вами чувствует, что затевают шляхтичи, и предотвращает...

- Какое кощунство, какое глумление над мертвым телом... Можно же было вместе с батюшкой написать жалобу.

- Действовали, пан Хмельницкий, как умели, - так вернее будет. Но это еще не все. Мы выехали из Чигирина, захватив вашего сына. Сделали это из уважения к вашей семье... Охране уже известно, что покойник исчез из церкви. Подпоручик разбудил подстаросту, поднялся гвалт... Тем временем казаки и мещане вместе с обиженными людьми из Боровицы посадили на галеру спасенного кобзаря с его поводырем и поплыли по течению Тясьмина, пусть бог благословит их путь... Шляхта еще не знает о их бегстве, но уже лютует в старостве. Наши люди прослышали, что пану Хмельницкому угрожает баниция, изгнание, только за похищение полковника... А за бегство Богуна как пить дать присудят пану кол...

Михайло вскочил со скамьи и, уже не сдерживая себя, закричал:

- Боже мой! Где же была стража? Наверное, там была схватка? Я должен немедленно ехать в Чигирин.

- Как раз этого вы, пан Хмельницкий, и не сделаете!

- А почему, прошу сказать? Баниция? Плевать... Я тут хозяин, должен помочь старосте... Боже мой, за каких-нибудь двое суток столько натворили... А Зиновий, Зиновий!.. - кричал Хмельницкий, порываясь пойти в комнату жены, будто ему не верилось, что его сын уже дома. Но не пошел.

Яцко тоже прошелся по темной комнате.

- Мы приехали сюда, чтобы предложить пану уряднику помощь, казаки могут переправить вас вместе с семьей поближе к Порогам.

- Переправить? Почему это я, представитель королевской власти, должен скрываться от правосудия, когда на землях староства совершаются преступления? Это безрассудство!

Возбужденные мужчины не заметили, как из опочивальни в переднюю снова вошла хозяйка, уже уложившая сына в постель. Матрена слышала, как горячился ее муж, и решила вмешаться в разговор.

- Стоит ли так нервничать, пан Михайло? Ведь человек не сам это выдумал... На площади Чигирина уже торчат острые колы. Пан подстароста должен посадить на них кого-нибудь, если не устерегли осужденных преступников. Остается отец Кондратий да еще...

- Замолчи, Матрена! - оборвал жену Хмельницкий, шагнув к ней.

Но Яцко остановил его, преграждая дорогу.

- Пани хозяйка правду молвит! - подтвердил казак. - К тому же батюшка Кондратий еще вечером отправился на Сечь. Остался один пан урядник, ему и придется ответить за все... Пану Хмельницкому не следовало бы играть с огнем, а лучше бы послушаться здравого рассудка... Утро уже близко, по еще есть время, чтобы спасти вашу семью, покуда немного прояснится. Судьба изменчива...

- Судьба, опять судьба... - будто простонал Хмельницкий, осознав наконец тяжесть своего положения...

Теперь уже совсем спокойно они стоя советовались, как поступить. Яцко рассказал, что недовольные казаки уходят за Путивль, пристают к повстанцам Болотникова. Сейчас слепого Богуна с поводырем переправляют в ту же сторону. Лукию с младенцем тоже заберут, перехватив их по пути. Повезут ли их прямо в Россию или оставят у надежных добрых людей, на Левобережье это будет зависеть от того, удастся ли им благополучно добраться до устья Сулы. Правда, в галере около четырех десятков хорошо вооруженных казаков, многие из которых участвовали в морских боях с турками. Взять таких нелегкое дело. К тому же сейчас оттуда отозваны коронные войска, готовятся к войне с Московией. Однако нет никакого сомнения в том, что утром подстароста придет в ярость, узнав о бегстве Богуна и Мартынка. Мало того, что гроб, обитый дамасским шелком, стоит пустой, - покойник исчез из церкви и как в воду канул. Развратный пацификатор уже и сейчас свирепствует. О том, принял ли пан Хмельницкий униатскую веру, никому не известно. Люди говорят по-разному. Но и это уже не спасет пана урядника. Молодому подпоручику надо же свалить на кого-нибудь вину, когда его самого могут судить за беспечность и пьянство.

Михайло Хмельницкий молчал, слушал, что говорил Яцко, и чувствовал, как все сильнее им овладевает страх. Поколебавшись, он согласился. Правда, предложение Яцка было принято не полностью. Хмельницкий решил выехать с хутора вместе с женой и сыном, но не за Пороги - незачем пятнать себя связью со своевольным казачеством, а в... Переяслав, к самому старосте пану Даниловичу. Пускай он судит его, как подсказывает ему разум, честь и справедливость.

В темноте не видно было лиц собеседников, поэтому трудно было судить, какое впечатление произвел на них ответ Хмельницкого. Стоявшая рядом Матрена только тяжко вздохнула. В этом вздохе можно было уловить и скорбь и облегчение.

- Воля ваша, пан Михайло, - совсем тихо сказал Яцко, махнув рукой. Казаки давно уже перестали верить и в рассудительность шляхты, и в справедливость королевской Речи Посполитой... Пану виднее, что считать своеволием казацким, а что шляхетской справедливостью. Для нас важнее спасение семьи... За хозяйством присмотрит старуха Пушкариха, и... мы пани Матрена может быть спокойна - всем отрядом казаков будем охранять его. Сам я отправлюсь догонять казаков, плывущих на галере, потом поеду в Путивль. А тут в обиду не дадут, хотя они и "своевольные"... Разумно поступите, взяв с собой и Мелашку Семениху. Дай вам бог доброго пути!..