Хмельницкий (Книга первая) - Иван Ле

Замешательство жолнера длилось недолго. Опомнившись, он нахмурился и, подбадривая себя напоминанием о награде за бдительность, сурово крикнул:

- Пся крев, мальчишка сопливый! Как ты попал сюда, минуя стражу?

- Ливень вон какой, дяденька. Прошел под тыном. Я такой маленький, за тыном меня не видно... Пан разрешит передать слепому?

Жолнер настолько овладел собой, что даже шлепнул мальчика несколько раз по спине и выбранил его. Затем крикнул другому часовому, стоявшему на крыльце дома староства, чтобы тот спросил у пана Лаща, можно ли передать узнику еду.

- Поводырь его естем! - крикнул Мартынко, словно боясь, что в доме не будут знать, кто принес еду слепому, и поэтому не разрешат передать ее.

На крыльце вскоре появился сам Лащ, раздетый и пьяный. Он не вышел на дождь, а лишь наклонился через перила, но тут же отпрянул назад - струи воды потекли ему за шею - и сердито крикнул:

- Где тен лайдачий пшевудник? [Где этот мерзкий поводырь? (польск.)]

- Тут я, вуечку [дяденька (укр.)]. Хотел было и кобзу захватить... простодушно отозвался мальчик.

Вместо ответа подпоручик бросился вперед, будто хотел перепрыгнуть через перила и, может быть, тут же разорвать на части этого дерзкого поводыря. Но в тот же момент отскочил и, со злостью бросив ключи жолнеру, приказал:

- Мальчишку бросить в подвал! Еще один кол поставить!.. - И он снова направился в дом. Потом, уже в дверях, крикнул: - Харч отобрать, ключи мне!..

Мартынка схватили, как щенка, за загривок и бросили в подвал, за дубовую дверь. Он несколько раз перевернулся на каменном полу, тяжко застонал и заохал. А кобзарь в это время стоял задумавшись, опираясь на большую дубовую бочку. Он прислушивался к возгласам, долетавшим в погреб, к бряцанью замка. Зазвенели ключи, потом за дверью стало тихо, а рядом кто-то стонал, вскрикивал...

- Кто тут стонет? Я слепой, сумею ли помочь... - отозвался кобзарь, отходя от бочки.

- Это я, дядя Карпо! Мартынко!.. Проклятый жолнер так толкнул меня, что чуть было ребра не вывернул, - ответил Мартынко, охая.

- Мартынко, дитя мое! И тебя палачи схватили?..

- Тсс, дядя... Федор! Вы теперь уже не дядя Карпо Богун, а кобзарь Федор, дядя Федор, ой...

Мартынко шел сквозь темноту подвала на голос, а приблизившись к кобзарю, припал к его ногам и, всхлипывая, зашептал:

- Не спрашивайте меня, дядя Федя, а слушайте, так мама наказывала. Сын субботовского хозяина Хмельницкого сказал, что в погребе под большой бочкой есть ход... Мама велела называть вас Федором, а того мальчика Богданом, потому что он богом дан вам для спасения. Казаки в кузне зубок отковали, а мама привязала его мне на живот под рубаху. Станем этим зубком стену в нижнем погребе долбить. А казаки будут поджидать нас в челне... Богдан сказывал, что ход из подвала должен быть здесь, под большой бочкой. Сынок урядника хочет стать казаком, о вашем спасении заботится... Попробуем, дядя Федор? Проклятый жолнер даже харчи ваши отобрал...

Богун тихо свистнул в ответ, ласково поглаживая Мартынка по мокрой головке. А тот отвязал закаленный зубок и вложил его в руку кобзаря.

- Пощупайте, какое отковали... Только у меня на груди что-то мокро, наверно, кровь от царапин. Да заживет... А зубок и как оружие пригодится...

Кобзарь, взяв в руки сталь, согретую теплом детского тела, дрожал как в лихорадке.

- Пригодится, Мартынко! Еще как пригодится. Теперь-то я живым им не дамся!.. Значит, я теперь Федор, а сын Матрены-переяславки, говоришь, казаковать хочет? Хорошая примета. Придет час расплаты и для вас, палачи-шляхтичи, проклятые изверги...

- Они уже поставили на площади колы, наутро казнь готовят.

Богун повернулся и взялся руками за бочку.

- Ну, господи, благослови! Мартынко, я подниму бочку, а ты говори, куда двигать.

Мартынко, уцепившись за низ бочки, ползал вокруг нее на четвереньках. Бочка с трудом подалась, ее дно оторвалось от каменного пола, и она стала наклоняться. Мальчик пошарил руками под нею.

- Есть ход! - шепнул он.

Бочка медленно опускалась вниз, однако положить ее набок не удавалось, ибо верхними уторами она уперлась в стену. Слепой тоже присел и стал шарить руками по полу.

- Мартынко, где ты? - спросил он.

- А я тут, в яме. Дядя Федор, спускайтесь вниз!..

Кобзарь опустил ноги в яму, нащупал каменные ступеньки, круто шедшие вниз. Опустившись примерно на два человеческих роста, он пошел по какому-то узкому коридору в ту сторону, откуда доносилось тяжелое дыхание мальчика.

- Сынок, что там? - спросил кобзарь, двигаясь вдоль стены.

- Снова бочка. Никак не сдвину ее... - кряхтел Мартынко.

- А ты и не тронь ее. Еще упадет, шуму наделает. Подожди, давай вдвоем.

Богун лег на пол, ногами уперся в каменную стену, а плечами в низ бочки и отодвинул ее настолько, чтобы можно было пролезть мимо нее в просторное помещение.

Кобзарь ощупью обошел и этот подвал. Он убедился, что выйти из него нельзя, ибо единственные кованые двери были заперты снаружи, со стороны другого погреба, которым пользовался шинкарь. Богун возвратился к бочке, где сидел Мартынко, теперь уже и впрямь дрожавший от холода, и тихо сказал:

- Как в мешке. Ни дверей, ни окон. Так, значит, тебе говорили напротив дыры долбить стену?

- Напротив...

Сначала раздался скрежет железа о камень. Мартынко слышал, как кряхтел кобзарь, ковыряя зубилом стену, и наконец о пол глухо ударился первый выбитый кирпич.

- Ну вот что, Мартынко, бери зубок, грейся. Теперь уже можно вырывать кирпичи один за другим. А я... пойду охрану немного развлеку, чтобы она не спохватилась. Вынимай кирпичи, а потом меня кликнешь.

Отдал зубок, ощупью показал, где он вырвал первый кирпич, и потонул во мраке подвала. Ни шороха, ни шелеста - полная тишина. Темень и холод охватили Мартынка, он вздрогнул. Нащупав в стене дыру, ударил раз, второй. Затем он приспособился, стал выбирать, под какой кирпич лучше вставлять зубок, чтобы увереннее орудовать им.

Кобзарь же аккуратно поставил тяжелую бочку на прежнее место, а рядно, принесенное Мартынком, постелил в углу так, будто мальчик там спит. Потом громко запел. Вначале он пел думы, потом псалмы, на все лады, пока наконец из-за дверей донеслось:

- Эй ты, быдло [скотина (польск.)], перестань выть!

- Что, не угодил? Так я для пана жолнера веселую спою...

Кумарыкы, кумчыкы,

Жалить мэнэ тутычкы,

Щоб щокы ми горилы,

Най ми хлопци душу грилы!..

Он даже притопнул несколько раз у самых дверей и стал прислушиваться. Вокруг стояла такая тишина, что казалось, будто и его самого здесь нет.

Кумарыкы кумчыкы...

Однако его голос слабо звучал, сдавленный темнотой и камнями. Тогда Карпо подошел к бочке и, наклонившись над ней, снова запел:

Щоб щокы ми горилы,

Най ми хлопци душу грилы!..

Гоп!..

Дубовая бочка отозвалась эхом, особенно громко разнеслось "гоп". С улицы снова постучали в дверь:

- Я тебе покажу "гоп", хлоп несчастный!.. Замолчишь ты или нет?

- Дитя убаюкиваю. Видно, бога нет у вас в сердце, - ответил Богун, подойдя к дверям.

- Завтра на колу этот паршивец уснет.

Кумарыкы, кумчыкы,

Жалить мэнэ тутычкы...

Жолнер сплюнул со злости и прикрыл верхнюю дверь подвала. "Не собирается ли он позвать старшего?" - со страхом подумал Карпо. И еще некоторое время прислушивался, приложив ухо к дверям. Но долго бездействовать он не мог, когда свобода была так близка!

Не теряя времени, он отодвинул бочку и быстро спустился к Мартынку, который, тяжело дыша, старался сдвинуть с места большой камень.

- Ну как? Давай-ка пощупаю, - сказал кобзарь и, взяв у Мартынка зубок, стал долбить изо всех сил; сразу посыпался щебень, начали вываливаться камни. В толстой, в два локтя, стене образовалась дыра, в которую свободно можно было спрятать Мартынка.

- Я наведаюсь туда, а ты, сынок, долби вот эти нижние. Верхние - потом голыми руками... - сказал кобзарь и пошел обратно, в первый погреб, едва слышно бормоча что-то про себя.

Подперев спиной дверь, Карпо с волнением прислушивался и к тому, что делается наверху, и к работе Мартынка внизу. Он даже не заметил, как постепенно сполз по двери вниз, сел, упираясь ногами в неровный кирпичный пол.

Най ми хлопци душу грилы!..

Най... Ми хлопци...

Шла глухая, теплая ночь. Казалось, что целую вечность провел кобзарь вот так, то напевая "Кумарики", то поспешно направляясь к Мартынку, царапая руки о выступы кирпича. Он слышал, как время от времени открывались и закрывались двери староства, сменялись часовые - его усиленно охраняли.

- Уже пробил ход, дядя Федя! - донесся к нему шепот из-под бочки.

9

Вечером Мелашка еще раз зашла к хозяйке хутора посоветоваться. Матрена Хмельницкая хотя и знала, что опасно и думать о жене человека, совершившего преступление против польской Короны, все же советовала увезти роженицу подальше от Чигирина. Мелашка взялась сопровождать в челне Лукию с новорожденным младенцем до развилки реки. Потом Лукия поплывет по течению, а в Чигирине ее встретят свои люди...