Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы - Ярослав Галан

—     В буквальном смысле слова, это была не агрессия. Агрес­сия, это... очень сложное понятие...

Разделавшись так с определением агрессии, Иоахим фон Риббентроп искоса посматривает на стену, где позолоченные стрелки часов по-прежнему показывают двенадцать часов. Еще целый час остается до спасительного перерыва. Риббентроп вытирает пот с носа, хотя из-за решеток бесчисленных вентиля­торов веет почти могильным холодом.

Иоахиму фон Риббентропу становится душно и — тесно. Тесно, как в гробу. Губы Риббентропа жадно ловят воздух, у него теперь вид человека, который вдруг заглянул в глаза безжалостной смерти. Палач народов в эту минуту не думает о тех людях, которых, по его категорическому требованию, Хорти предавал кремационнным печам Освенцима. А этих людей было шестьсот тысяч...

Не о них думает в эту черную годину Иоахим фон Риббен­троп. Из его опухших от сдержанного плача глаз вот-вот поль­ются слезы и «рейхсминистр» заплачет о собственной судьбе. К другому плачу он не способен. Чересчур мала для этого у него душа и — чересчур подла.

1946

НА ДНЕВНОЙ СВЕТ

Первая фаза Нюрнбергского процесса окончилась на последнем документе, зачитанном представителем обвинения. Страшна тя­жесть всех этих документов. Под ними подсудимые согнулись в три погибели, и коль скоро сегодня на их постаревших ли­цах и промелькнет иногда циничная улыбка, то это уже только проявление того, что у немцев называется «юмором висель­ника».

Нет причин для непринужденного юмора и у адвокатов подсудимых. Хотя им, наконец, и предоставлено слово. Что бы они ни делали, до каких бы трюков ни доходили, какие бы образцы красноречия ни показывали, уничтожающая для подсудимых нацистов правда не перестанет от того быть правдой, и она за­говорит в конце концов словами сурового приговора.

А пока что она говорит на языке все новых и новых фактов.

Всем памятна история с пожаром рейхстага, которая про­изошла тринадцать лет тому назад. Эта первая гитлеровская провокация должна была открыть «тысячелетнюю эру» фа­шистского господства над миром. С той памятной для народов Европы ночи начался страшнейший период в их жизни. Кровавое зарево над Берлином было только провозвестником того пожара, который со временем охватил несколько континентов, а вопль первых жертв нацистского террора оповестил мир о приходе кратковременной, к счастью человечества, «эпохи» майданеков и освенцимов.

Тайна поджога рейхстага не была тайной. Подлинные под­жигатели были известны с первой минуты, не было только всей суммы изобличающего материала. Не так давно его нашли в од­ном из архивов гестапо.

Речь идет о письме группенфюрера СА Карла Эрнста, адре­сованном на имя его друга Гайнеса. Оба нациста были привер­женцами Рема, и этим самым объясняется появление этого письма. Эрнст знал, что Геринг иГеббельс готовятся к расправе над своими вчерашними сообщниками. Он выяснил, что силы будут не равны. Эрнст не сомневался в том, что он станет первой жертвой господствующей клики, которая хочет воспользоваться любым предлогом, чтобы ликвидировать опасных свидетелей.

И вот Эрнст поспешно пишет письмо Гайнесу и отсылает его с просьбой вывезти документы за границу. Эрнст рассчитыва­ет, что в случае ареста он сможет этим письмом шантажировать своих палачей и таким образом спасет себе жизнь.

Однако день расправы наступил значительно раньше, чем ждал его группенфюрер СА. Документ попадает в руки гестапо. Эрнст и Гайнес гибнут, и только через двенадцать лет американская полиция находит письмо в одном из гестаповских сейфов.

Этот документ заслуживает того, чтобы познакомиться с ним поближе. Вот он:

«Я, нижеподписавшийся, Карл-Эрнст, СА-группенфюрер Берлин — Бранденбург, прусский государственный советник, ро­дившийся 1 сентября 1904 года в Берлине — Вильмерсдорф, настоящим описываю пожар рейхстага, к которому я был причастен. Я делаю это по совету моих друзей, потому что есть осно­вания считать, что Геринг и Геббельс преступно покончат со мной.

В случае моего ареста необходимо дать понять Герингу и Геббельсу о том, что этот документ хранится за границей. Я за­являю, что 27 февраля 1933 года, я вместе с названными унтер- фюрерами поджег немецкий рейхстаг. Мы сделали это по тому убеждению, что таким образом послужим фюреру и движению. Мы сделали это, чтобы дать фюреру возможность сокрушить марксизм. Я не раскаиваюсь в этом. По разработанному нами плану, Гайнес, Гельдорф и я должны были произвести поджог 25 февраля, за восемь дней до выборов. Геринг заявил, что он предоставит нам чрезвычайно сильный горючий материал, кото­рый займет к тому же немного места.

Мы с Гельдорфом трижды обошли подземный коридор, чтобы обстоятельно сориентироваться в нем. Кроме того, Геринг вручил нам план служебных помещений и пояснил нам, когда и по каким коридорам ходит проверяющий караулы. Как-то во время таких посещений подземного хода нас чуть не накрыли. Караульный, который услышал, вероятно, наши шаги, изменил свой обычный маршрут. Мы спрятались в тупике.

За два дня перед поджогом мы спрятали в этом тупике горючий материал, который дал нам Геринг. Это была небольшая бутыль с самовозгорающимся фосфором и несколькими литрами керосина. Геринг должен был быть в назначенное для поджога время не дома, а в министерстве внутренних дел».

Далее провокатор Эрнст разоблачает роль оказывавшего помощь провокатора ван дер Люббе:

«За несколько дней перед упомянутым событием Гельдорф рассказал нам, что в Берлине появился парень, которого, веро­ятно, удастся привлечь к участию в поджоге. Мы условились о том, что ван дер Люббе влезет в окно ресторана, имеющегося при рейхстаге, потому что этим путем туда легче всего попасть. Если его при этом поймают и даже если на несколько минут запоздаем, то нам не будет грозить никакая опасность. Ван дер Люббе должен до последней минуты верить в то, что он пришел один».

Далее Эрнст подробно описывает свой «подвиг». Нацистский провокатор причмокивает, рассказывая о деталях своего преступ­ления. И надо признать, что это была работа профессионального поджигателя. Наука «толстого Германа» не пропала даром...

«Я начал работу с зала кайзера Вильгельма. Мы создали большое количество очагов пожара между залом кайзера Виль­гельма и залом пленарных заседаний тем, что намазали стулья и столы фосфорным составом. В то же время мы вылили керосин на гардины и ковры. Когда мы снова очутились в зале пленар­ных заседаний, не было еще девяти часов.

Точно в 9 час. 05 мин. все было готово. Мы пошли назад. В 9 час. 12 мин. мы были в машинном помещении. В 9 час. 15 мин. мы перелезли через стену».

Карл-Эрнст окончил свою работу. Ван дер Люббе сделал остальное, и уже через час Гитлер имел возможность объявить «крестовый поход» против коммунистов. А несколько дней спустя верховоды финансового капитала посадили нацистскую свору в министерские кресла и ее руками начали приготовления к под­жогу мира.

Как видим, огромны были заслуги Карла-Эрнста и ван дер Люббе перед «третьим рейхом». И именно в связи с этими за­слугами оба провокатора вынуждены были распрощаться с жизнью. Язык ван дер Люббе одеревенел от удара секиры па­лача, язык Эрнста уничтожила 30 июня 1934 года кучка подруч­ных прислужников Геринга. Признательность Адольфа Гитлера тоже ходила крутыми и кровавыми тропами.

Коль скоро предоставляем слово документам, пусть скажет свое слово бывший директор «немецко-советского общества воздушного сообщения» Георг Зоммер.

Двадцать седьмого июля 1934 года, то есть ровно через год после поджога рейхстага, Зоммера вызвали по телефону в глав­ное управление гестапо. Там советник Шульц дал ему секретное поручение: подготовить самолет для трех болгарских коммуни­стов, обвиненных в поджоге рейхстага, которые после скандаль­ного провала обвинения были оправданы судом. Шульц тут же уведомил Зоммера о маршруте самолета: Москва, с пересадкой вКенигсберге.

На другой день узники были привезены на Темпельгофский аэродром. «Во время заправки самолета,— рассказывает сегодня Георг Зоммер,— подошел ко мне неизвестный мне прежде поли­цейский агент, показал свой документ и заявил мне тоном при­каза, что этих трех обвиняемых нельзя было осудить из-за не­достатка доказательств, и все же они должны быть на всякий случай ликвидированы, и именно следующим образом: самолет разобьется на советской территории. Коричневый пакет, который агент имел при себе и в котором как будто были личные вещи трех арестованных, должен был находиться при пассажирах и по­служить причиной катастрофы... Агент старался успокоить меня и заявил, что я должен рассматривать это поручение, как приказ «высшего начальства».