Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы - Ярослав Галан

ГЕРИНГ

Герман Геринг на первый взгляд — не Геринг, а баба, толстая, пятидесятилетняя баба-торговка.

И эта баба, баба с подстриженными волосами, сидит перед вами; ноги ее укутаны в одеяло, а держится она так, словно и впрямь на базаре. От ее внимания не ускользает ни одно слово. Во время перерыва она развешивает уши то влево, то вправо, злыми, заплывшими салом глазами водит по всему залу и с любопытст­вом пристально присматривается к каждому новому лицу. Когда в руках защитника появляется газета, баба вытягивает шею из складок красного платка и бегает глазами по сторонам, ища сво­ей фамилии. А когда фамилия находится, улыбка удовлетворен­ного честолюбия растягивает ее тонкие губы до ушей.

Так непринужденно продолжает Геринг вести себя и во вре­мя заседания суда. Он живо, чересчур живо реагирует на все, о чем говорят вокруг: водит головой то сверху вниз, то слева направо. Улыбается — если в сторону трибунала, то льстиво, если в сторону обвинителей, то с провоцирующим сарказмом.

Особенно недоброжелательно относится Геринг к свидетелям обвинения. Сначала смотрит на такого свидетеля взглядом раз­жиревшей гадюки, словно желая его загипнотизировать, а когда это не помогает, торговка начинает жевать проклятья, сжимает руки в кулаки и кладет их перед собой, как две ручные гранаты.

Чрезвычайно раздражают бабу-Геринга свидетели обвинения из прежних ее подчиненных. Тут уж темперамент этой ведьмы не знает удержу. Когда палач Украины и Польши, генерал СС Бах-Целевский сказал и о Геринге несколько слов правды, тот не выдержал и зашипел по адресу генерала: «Шелудивый пес...»

...Но вот баба вынырнула из шалей и платков и взгромоз­дилась на свое место за пультом для свидетелей.

Уже первое впечатление от ее слов подтверждает общепри­нятое мнение о ней: эта баба честолюбива до крайности, до безумия.

Так и слышишь все время: «Моя авиация», «моя промышлен­ность», «моя политика». «Такой риск, как гнев Гитлера, мог только я взять на себя». «Только я, как пламенный патриот...»

Когда свидетель защиты Мильх, желая спасти Геринга, говорит об его отсутствии на одном из совещаний, тот с возмуще­нием восклицает:

—    Не может быть, чтобы таких-то господ фюрер пригласил, а меня нет...

Пьяный от самовлюбленности Геринг порой сам лезет на рожон. Вот его слова на одном из заседаний: слова, тщательно застенографированные и старательно записанные на пленку, как и все сказанное на процессе:

—    Я приказал работать над самолетами, которые могли бы достигать США и возвращаться на свои базы... Я приказал также работать над улучшением типа снарядов «Фау-I» против Англии и очень сожалею, что у меня таких «Фау» было так мало...

Геринг не лишен также и чувства юмора:

—    По примеру США, мы с фюрером порешили объединить власть премьера и власть президента...

На вопрос обвинителя, остается ли он сторонником теории «народа господ», Геринг с усмешкой отвечает:

—     Нет, я ее никогда не признавал. Если кто-нибудь и в самом деле является господином, то ему никогда не следует это под­черкивать...

В своих показаниях Геринг очень охотно рассказывает о черных делах Гитлера. Когда речь идет о самых тяжких преступ­лениях, он, как правило, перекладывает ответственность за них на Гитлера (или Гиммлера). При этом Геринг дискредитирует своего фюрера утонченно, по-своему, словно мимоходом, неча­янно истины ради.

Геринг — правда, скупыми красками — рисует портрет Адольфа Гитлера: кровавого комедианта-параноика и обык­новенного мазурика с шарлатанским амплуа. Он со злопыха­тельским скрежетом в зубах рассказывает о том, как нахально «фюрер Великогермании» крал украденные им, Герингом, кар­тины. Он, чуть ли не причмокивая от удовольствия, рассказы­вает нам истории,— срывает один за другим лавровые листики, которыми так добросердечно венчали голову Гитлера Геббельс и геббельсята.

В 1943 году, в день разгрома немцев на Кавказе, Гитлер укорял Йодля в том, что тот повел войска через Эльбрус. Йодль вспылил:

—    Мой фюрер! Ведь вы сами приказали мне это сделать...

Услыхав об этом, Гитлер отвернулся и вышел, не простившись

со своим фельдмаршалом. «Он даже имел намерение сместить Йодля, а на его место поставить окруженного тогда в Сталин­граде фон Паулюса, фон Паулюса,— добавил Геринг, смакуя,— к которому Гитлер имел особенно большое доверие...»

Говоря об украинских (и не только украинских) национа­листических телохранителях нацизма, Геринг с подчеркнутым презрением кривит губы:

—    Я их глубоко презираю, но ведь во время войны берут то, что есть под рукой.

И Геринг действительно брал все, что у него было «под ру­кой». А «под рукой» у него было в то время немало всякой вся­чины, не только квислингов и квислинжат. Одних лишь худо­жественных ценностей он «собрал» у себя на сумму пятьдесят миллионов марок золотом. Набрал он со всех концов Европы, не забыл и об эскизах Альбрехта Дюрера из львовских музеев.

Герман Геринг начал свои показания с краткой, удивительно краткой автобиографии. Он не без гордости информировал своих судей о том, что его отец был в свое время губернатором немецких колоний в Восточной Африке. К сожалению, он не добавил при этом, что его высокочтимый папаша поголовно уничтожил много­тысячное туземное племя гереро. Причина — пассивное сопро­тивление колонизаторам. Методы его убийства были, наверное, источником вдохновения для Германа в его будущих делах. Все племя, вместе с грудными детьми, было изгнано Герингом-отцом из своих жилищ в пустыню, где за несколько недель погибло от жажды и голода.

Один из свидетелей рассказывает о концлагере в Маутхаузене. Геринг слушает внимательно, но, как всегда в таких случаях, лицо его неподвижно и застыло в напряженном ожидании. У вас создается впечатление, что перед вами не Герман Геринг — изобретатель и организатор Маутхаузенов, а беспристрастный эксперт, которого лишь на несколько дней пригласили в суд.

«Комендант Маутхаузенского концлагеря обратил внима­ние на исключительно красивые зубы двух молодых евреев, при­везенных сюда из Голландии. Несчастным вырезали желудки и по одной почке, потом впрыснули им в сердце бензин, головы отрубили, а после соответствующего препарирования этих голов комендант лагеря поставил их у себя на письменном столе».

Геринг слушает и глазом не моргнет. У него за пазухой готов уже «контраргумент»: рассказ о еврейской семье Баллин из Мюн­хена. Этот рассказ немного погодя вытащит из-за пазухи за­щитник Штаммер, который вложит его в уста свидетеля генерала Баденщаца. О том, как Геринг спас эту семью от своих же рук, своевременно выслав ее как будто за границу.

Почему именно семью Баллин и почему только ее? Потому что семья Баллин во время мюнхенского путча спасла Герингу жизнь. За эту свою фатальную ошибку семья Баллина двадцать лет спустя удостоилась награды: она стала единственной из миллионов еврейских семей, которой Геринг любезно разрешил жить. Разрешил этой семье жить для того, чтобы она сегодня его вторично спасла, на сей раз от виселицы. Так выглядит двой­ная бухгалтерия арийской морали, осуществленная рукой при­мерного арийца.

Свидетель, статс-секретарь Пауль Кернер, одна из живых карикатур Гросса, ближайший клеврет и наушник «рейхсмаршала», типичный гомункул из реторты Адольфа Гитлера, во время допроса назвал Геринга «человеком Возрождения». Что или, точнее говоря, кого подразумевает Пауль Кернер под сло­вом «Возрождение», не трудно догадаться. Возрождение — это для него не Петрарка, не Леонардо да Винчи и не Микеланджело; это прежде всего и исключительно кровавый тиран Людо­вик Сфорца, безгранично распутный Цезарь Борджиа и до­стойный своего сына папа римский Александр VI, прозванный своими современниками воплощением антихриста.

— В 1922 году я получил в СА наивысший командный пост, какой только можно было получить,— хвалится на процессе Герман Геринг. О том, почему именно он, Герман Геринг, получил этот «пост», говорит нам история первых лет нацистской партии: не было тогда почти ни одного «мокрого дела», следы которого не вели бы к кабинету Геринга.

Опыт создает мастера. Когда в голове Геббельса зародилась идея поджога рейхстага, он знал, что ее лучше всех может выпол­нить Геринг. Сегодня «человек Возрождения» удивленно по­жимает плечами, когда ему напоминают об этой истории. Он как будто забыл даже фамилию главного участника поджога СА — фюрера Эрнста, который, предчувствуя смерть от руки Геринга, оставил нам письменное свидетельство, в котором описывает не только роль Геринга в поджоге, но и технические подробности этого предприятия. Эрнст? Живот Геринга трясется от смеха. Да, хорошая идея была с этим Эрнстом! Под шумок 30 июля не трудно было перенести своего пособника в лоно Авраама. Иначе за этим проклятым пультом появился бы еще один лишний сви­детель и была бы еще одна лишняя неприятность...