О верности крыс - Мария Капшина

— Что — "камень"? — переспросил Ортар.

— Твоё имя значит "камень".

— Хорошо хоть, не "бревно"! — рассмеялся Ортар, садясь обратно. Старик сел тоже, уложил рядом палку и невозмутимо продолжил:

— Это старое имя, старше, чем нынешний Кадар. Оно даже не кадарское.

Старик смотрел вдоль по ущелью, где за спустившейся тучей не было видно предгорий и степи внизу.

— Язык был дзараш, — вдруг напевно заговорил он, когда Ортар уже не ждал продолжения. — Люди были дзарш, а степи от Великих гор до леса на севере и до Науро на западе были Каа-Дзарш, земля дзарш. Потом языки стали — дазаранский, кадарский и гартаоэ, а дзарш стали горцами, которые сначала не решались спускаться на равнину, а после не хотели.

По ущелью со злым воем метнулся ветер. Рванул сухие ветки кривой сосенки, которые неприятно скрипнули по камню. Ветер ткнулся за поворот, взбил сор с земли и забился под старый выворотень не противоположном склоне.

— Но языки не похожи, — сказал Ортар, не найдя ничего другого сказать.

— Это было давно, — сказал Шарран. Поднялся, поднял свою палку и надел шапку. — Пойдём, пообедаешь у нас.

Не дожидаясь ответа Ортара, старик отвернулся от ущелья и зашагал вниз, через лес. Наёмник пошёл следом. Тропка, на которую свернул Шарран, была не тропка, а то ли сухое русло ручья, то ли просто промоина, с камнями на дне и непрочными стенками. Шагать там было не особо удобно, но всяко проще, чем по густому подлеску по сторонам. Боярышник и молодой кизил спорили за место, сварливо отпихивая ветки друг друга над головами проходящих. И норовили отвесить затрещину и им, за компанию. Невысокий старик впереди шёл спокойно, а Ортар то и дело пригибал голову и цеплял ветки плечами.

Промоина кончилась одновременно с боярышником. Впереди поднялся крутой бугор с пихтами; в папоротниках и валунах у их подножий едва угадывалась тропка. Сразу за вершиной бугра мир вдруг раздался вширь, лес приостановился за спиной, а люди вынырнули в солнце и в шум реки. Под ногами стелился в мелкой щебёнке чабрец, и поднимался жар, пахнущий мёдом и прогретым камнем. Впереди росла из скалы тыльная стена посёлка, сложенная из мелких необработанных булыжников. Ортар нагнал приостановившегося старика, и тот сказал, как будто разговор не прерывался:

— "Ортар" — это гранитная скала с плоским верхом, где удобно строить крепость. Это хорошее имя.

— Но языки совсем не похожи, — повторил наёмник. — И кадарцы не чёрные.

— Это было давно, — сказал старик. — Тысячу лет назад, или две тысячи, или три тысячи. Тогда и гартаоэ не были чёрными. Кровь мешалась, языки мешались. За тысячи лет многое может перемениться.

За стеной лежал посёлок. Одноэтажные дома, выросшие из скалы, низкие ограды из того же булыжника. Распугав кур в проходе, Ортар свернул вслед за своим провожатым в один из дворов, к просторному дому. Входить они, впрочем, не стали, а пошли за дом, огибая шесты у входа, на которых сох яркий ковёр. Из-за дома тянуло свежим хлебом и мясным супом. Свернув, Ортар увидел источник запаха. Задняя стена дома примыкала к скале, образуя полукруглую комнату. Вместо потолка у этой комнаты было небо в обрамлении еловых подолов и веток кустарника, свисающих со скалы: наверху рос лес. Сквозь эти ветки в небо поднимался тонкий дым, струясь из круглой печи, больше похожей на крытый арнакийский колодец. Старик кивнул на одну из циновок и ушёл в дом. Некоторое время наёмник сидел в одиночестве, наблюдая за узорами дыма над печью. Хлебом пахло оттуда. Ортар встал и заглянул внутрь — на чёрных внутренних стенках медленно подрумянивались круглые лепёшки — Ортар с удовольствием вдохнул запах и сел обратно. Потом из дома вышла закутанная по самые уши девчонка, неся маленький столик. Поставила его, накрыла скатеркой, сбегала обратно в дом, вынесла блюдо с чем-то непонятным, но аппетитным. Сквозь тонкое, маслянисто поблёскивающее тесто просвечивало тёмное, и пахло мясом. От блюда поднимался пар. По сторонам от блюда девчонка поставила две мисочки с чем-то невнятным, сбегала в дом ещё раз, вернулась с плетёной посудиной, куда ловко накидала выуженных из печи лепёшек и поставила посудину на тот же стол. В животе у Ортара отчётливо заурчало на весь дворик. Девчонка хихикнула и сбежала обратно в дом.

Шарран вернулся вскоре, за ним — старуха в по-дазарански яркой одежде. Ортар (привстал, приветствуя) заподозрил в ней стихийную ведьму, и уверился в своём подозрении, когда старуха молча села и стала тихо что-то напевать себе под нос, неотрывно глядя на наёмника. Тот поймал себя на желании отодвинуться. А лучше — уйти. Шаррон старуху не представил и никак не объяснил её появления. Огладил усы и приглашающим жестом указал на стол. Ортар тряхнул головой и решил не обращать на ведьму внимания, еда стоила внимания больше. В невнятные мисочки, как оказалось, следовало макать хлеб, в крепкий бульон с измельчённым чесноком, с какими-то неопознанными травами и перцем. Основное блюдо с непроизносимым названием под этот бульон шло бодро, а беседа, к некоторому удивлению Ортара, не шла никак. Шарран молчал, старуха молчала, Ортар жевал и чувствовал, как его сверлят чёрными кочевничьими глазами. Впрочем, аппетит у него от этого не портился.

После обеда его и в самом деле выслушали, покивали. Помолчали. Потом ведьма накренилась вбок, так резко, что Ортар подумал — упадёт. Не упала, наклонилась ближе к Шаррону и заговорила быстро и негромко. Ортар не настолько знал диалекты дзарш, чтобы понять всё дословно, да и тихо она говорила, но главную мысль наёмник уловил: что-то там ведьма в нём высмотрела, что ей понравилось. Шарран переводить её слова на кадарский не стал, но пообещал дать провожатых. Удивлённый и обрадованный Ортар поблагодарил, и на том обед завершился.

Отряд снялся с места назавтра, и с провожатыми-дзарш спустился в Кадар уже на пятый день, и в ближайшем городе узнал, что он с отрядом как раз вовремя. Империя начала войну, ударив одновременно от Кунена и от Нори-ол-Те, по старому тракту через лес. Ншаса, Тезоц и некоторые другие южно-зангские города охотно воспользовались случаем отомстить за недавние погромы. Империя нападала не на них, а на Вернац; Вернац далеко. Кадар же прошёлся тяжёлым сапогом именно по югу, и потому неприязнь Ншасы к Империи была эфемерной и едва ощутимой, а ненависть к Кадару — напротив.

Наёмник поговорил со своими, и отряд направился к Тиволи. С началом войны с Империей к северу потянулось немало людей: выдвинуться в большой войне можно куда надёжней, чем в бесконечной дворянской грызне за соседские земли или на границе с пустыней. К тому же, города сторонних войск пока не звали: зангцы били с моря, флотом, а флота у кадарских портов хватало. А вот в Тиволи, по слухам, Наатадж нок Эдол набирал людей, чтобы усилить своё войско, и платил не скупясь и в срок. Последнее, впрочем, Ортар знал и без чужих заверений: под красно-жёлтыми знамёнами Наатаджа нок Эдола он и сам успел походить пару лет назад. Правда, тогда ещё в составе чужого отряда, а не со своим, но о деньгах тиволийского герцога успел составить самое лестное мнение. Это вам не Его Величество нок Зааржат, главный талант которого — закатывать феерические всенародные праздники и раздаривать целые графства кому ни попадя. Наёмников король тоже всячески привечал и одаривал, пытаясь сбить себе армию сильнее, чем у Малледжаата нок Шоктена. Но нок Шоктенов в этой стране — что песчанок в степи. И все держатся вместе. И наёмников, что логично, недолюбливают. Ортар недолюбливал нок Зааржата, и предпочитал кормиться с Тиволи. Нок Эдол, по крайней мере, не звал на соседей гартаоэ или дазаранских пиратов. И мародёрство не приветствовал. Ну так и платил достаточно, чтобы можно было обойтись без погромов. Нок Шоктен тиволийца поддерживал бы, если бы не видел в нём угрозы собственной власти.