О верности крыс - Мария Капшина

Тидзо радостно сверкнула зубами ещё раз и подошла к стойке. Взяла лук, положила стрелу на тетиву и с хищным весельем прищурилась на мишень. Кошка оперлась о стену, любуясь. Лук у Тидзо был кадарский, проклеенный сухожилиями по внешней стороне и рогом по внутренней, с совсем не детским натяжением. Тидзо оттянула тетиву до уха, замерла на миг и отпустила. Тетива звонко щёлкнула по новому браслету. С профилем девочке не повезло, как думала Кошка: профиль у девочки вышел в папу, с хищным горбатым носом на дазаранский манер. Непохоже было, впрочем, чтоб это огорчало Тидзо. Кошке иногда казалось, что Тидзо-Тиидзе своим птичьим носом даже отчасти гордится.

Тянет ещё одну стрелу из колчана, остро и азартно глядит вдоль неё, натягивая тетиву ещё раз.

Справа в проёме послышались шаги; вошли хмурый Кирой с довольным Хриссэ, и Кошка повернулась к ним: не видя, что стрела Тидзо попала в цель, но слыша. Кирой сердито глянул на ол Каехо, отчего настроение у того ничуть не испортилось.

— Как обновка, Птиц? — окликнул Хриссэ. Тидзо обернулась весело, отсалютовала луком, браслет сверкнул на солнце.

— Спасибо!

Тедовередж снова косо глянул на Хриссэ, на фыркнувшую Кошку и повернулся к дочери. Та прекрасно видела, что отец в меньшинстве, и ничуть не пугалась сурового взгляда. Впрочем, Кошка не помнила случая, чтобы Тидзо отца хоть когда-то пугалась. Отец собирался что-то сказать, но Тидзо подошла к нему, глядя честными карими глазами, и Кошка уже заранее видела по преувеличенно суровому виду Кироя, чем это кончится.

Кирой открыл рот для выговора, Тидзана рассмеялась и обняла его.

— Папка, родной! Ну не злись!

Металл браслета холодил Кирою шею. Он постоял несколько мгновений, потом вздохнул и обнял дочку.

— Я не злюсь, Тидзо. Просто я больше радовался бы, если бы ты увлеклась чем-то более… подходящим.

— А я так и не понял: в чём, собственно, проблема? — негромко спросил Кошку Хриссэ, став рядом. — Охотой же и в Дазаране увлекаются, и женщины тоже.

— Ага, — рассмеялась Кошка. — Увлекаются. Но в Дазаране женщины не охотятся, а смотрят на охотников. Увлечённо.

Тидзо тем временем сгребла со стойки колчан и чехол для лука и подошла к старшим.

— Я пойду, с Тиц поохочусь. Вечером вернусь.

— Давай, гроза куропаток и кроликов, — сказал Хриссэ, получил тычок в бок, и Тидзо убежала.

Кирой задумчиво посмотрел ей вслед и вышел. Кошка оглянулась на Хриссэ, и они тоже пошли; Хриссэ — пригибая голову на выходе, чтобы не цепляться за перекинувшуюся через проход ветку плюща.

— Знаешь, Хрисс, лет десять назад я бы ни за что не подумала, что ты любишь детей, — улыбнулась Кошка.

— И правильно, я не настолько извращенец! Разве что подростков… — радостно откликнулся Хриссэ. Кошка глянула косо, ол Каехо хмыкнул и пожал плечами. — Люди все разные. Некоторые интересны. А возраст — дело десятое. Пойдём к реке?

Кошка пожала плечами, и они пошли — через сад, запущенный и заросший у дальней стены; через старую калитку, которой пользовалась только Тидзо, кажется. Калитка, скрипя, открывалась на покатый склон, который осенью размывало в непролазную скользкую кашу. Но в это время года здесь было сухо, и ветер доносил откуда-то из-за поворота стены запах срезанного и почти уже высохшего сена. А впереди была река, и лоскуты полей за рекой, и холмы поодаль, теряющиеся у горизонта в мутноватом жаре. Картину неожиданно портил совершенно бродяжьего вида мужик, оборванный, дохленький и косматый, перешибающий вонью запах сена. Мужик сидел чуть поодаль, лицом к реке и вышедших из сада не заметил. Скорее всего, он и калитки не заметил.

Ол Каехо присел и поднял с земли гладкий камень в полкулака размером. Встал качнул руку с камнем, весело щурясь, и метнул в сидящего. Тот охнул, едва не упал и схватился за голову. Обернулся, как-то неловко поднимая плечи и подслеповато моргая то на ол Каехо, то на свою ладонь. На пальцах была кровь.

— Пшёл отсюда, — сказал Хриссэ. Бродяга молча подобрал с травы грязный узел и заковылял прочь, горбясь и глядя под ноги.

Ол Каехо свернул с тропинки прямо к реке, по склону, по колено в траве. Прошёл шагов десять, сел, задумчиво посидел, потом лёг. Мише подошла и села рядом, опершись на руки и подняв лицо.

— Всё лето в городе, — сказал ол Каехо, жмурясь. — Видеть уже не могу эти стены и крыши. Дышать тесно.

— Я думала, ты сейчас на юге, — сказала она. — Радостно крошишь всех подвернувшихся в мелкую крошку. Благо повод есть.

Хриссэ сорвал травинку и сунул в рот. Пожевал, перекинул из одного угла рта в другой, пожевал ещё, задумчиво глядя в небо, вытащил травинку и выкинул.

— Да, неплохой повод… — лениво сказал он. — И неплохой повод выбраться из города. Но я как-то больше по мелким стычкам. В свалке на десяток тысяч всадников не всегда так весело, как хотелось бы.

— Не думаешь, что нок Эдол пойдёт на Сойге? Людей у него хватает.

Хриссэ усмехнулся.

— Не хватает. Ты знаешь, что значит открытая граница и общий говор?

Кошка непонимающе нахмурилась на него.

— Это значит, что у половины сойгьи родня в Тиволи, и наоборот. А вторая половина до сих пор стада гоняет с юга на север и обратно, невзирая на границу. Империя с Кадаром постоянно воюют. Но мы-то здесь при чём? Не думаю, что нок Эдол вообще встрял бы в эту войну, если бы не хотел напугать нок Шоктена своими многотысячными войсками.

Он смахнул с лица муравья и щурился в облака какое-то время.

— А я вот, в свою очередь, думал, что ты в столице. Играешь в шаги живыми фигурами. Или Джатохе с ол Баррейёй временно стали всецело преданы трону?

— Какое там! — хмыкнула Мише. — Но сейчас важнее убрать из игры нок Шоктена. А так — я здорово подозреваю, что история с этим Танниром в Лаолии так просто не закончится. Мастер совсем не рад, что кто-то другой загребает власть под себя…

Кошка замолчала; аккуратно легла, уложив голову на руки, чтобы в волосах не запуталось мусора. Хриссэ молчал тоже, и слышно было только ветер да насекомых в траве, и неспешный шорох реки внизу, и приглушённый шум села из-за реки.

— Что-то разладилось, Хрисс, — тихо сказала Мише, не поворачивая головы. — Играя в шаги, я слишком берегу фигуры, мне жаль их, когда они выходят из игры.

— Например? — спросил Хриссэ.

— Например…

Мише легла на бок, спиной к нему, потом села опять и обхватила руками одно колено.

— Например, я совсем не хочу играть Кироем. И совсем не хочу, чтобы ол Баррейя выходил из игры.

— Пха! — сказал Хриссэ. — Ол Баррейя — игрок, а не фигура.

Кошка покачала головой.

— Не теперь. Своего поля у него не осталось, почти вся городская гвардия — наша, армия наша, флот с ол Ройоме будет нашим, а кто не наши, те хотят быть с нами. Всё хорошо, но мне почему-то неспокойно. Как будто всё может пойти неправильно.