Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

…Чего же хотят наши критики — тт. Томский и Бухарин? Они отнюдь не ограничиваются требованием свободы мнений, а добиваются того, чтобы они были в особом положении, чтобы их выступления и предложения воспринимались ЦК как нечто обязательное. Это, конечно, совершенно недопустимо. Между тем никаких таких претензий нет у Сталина. Члены Политбюро знают (пусть кто-нибудь это опровергнет), сколько раз мы проваливали Сталина по весьма крупным вопросам, пусть мне кто-либо скажет, что Сталин не подчинялся принятым решениям и не проводил их в жизнь. Я мог бы привести примеры по нескольким крупнейшим вопросам, когда мы отклоняли предложения Сталина. Ну что же, он подчинялся и больше не вспоминал о своих предложениях. Почему же все-таки на Сталина нападают? Я сказал, что он является крупной фигурой в Политбюро, выдающейся личностью среди нас. Почему? Да потому, что он не хуже, а лучше Рыкова, Бухарина и других ориентируется в сложнейших вопросах нашей работы»[381].

Можно принять как факт уверения Ворошилова, что Сталин не раз встречал оппозицию своим предложениям в Политбюро и они отклонялись. Иными словами, он нес некоторые политические потери. Однако такого рода явления были исключениями и их нельзя отнести к разряду стратегических проигрышей генсека. Это были всего-навсего проигрыши тактического плана, не оказывавшие сколь-нибудь значительного влияния на его доминирующее положение в партийном руководстве. Да, кроме того, Сталин имел обыкновение довольно умело играть роль этакого демократа. Послушного воле большинства. Правда, чувство меры (особенно в годы его самовластия) частенько изменяло ему и он, как говорится, переигрывал.

В этом ключе следует, видимо, рассматривать и некоторые пассажи из его речи на пленуме, где он, в частности, заявил, что борьба правых против него прежде всего преследует цель отстранения с поста генсека: «Да, товарищи, в этом теперь вопрос. Что же, пожалуйста. Но тогда ставьте вопрос прямо и открыто, как подобает большевикам, а не прячьтесь трусливо. Для этого и приведена у вас цитата из письма Ленина насчет грубости Сталина. Да, я действительно груб. Я этого не отрицал и не отрицаю. Я ведь несколько раз подавал заявление об освобождении меня от ныне занимаемого поста. Не кто иной, как вы, любезные товарищи, противодействовали моему освобождению. Я постараюсь повторить это свое заявление на ближайшем пленуме ЦК и ЦКК. Я постараюсь это сделать для того, чтобы выбить оружие из рук оппортунистов, пытающихся злоупотреблять письмом Ленина и прикрыть «грубостью» Сталина свой отход в сторону оппортунизма. Злоупотребляли письмом Ленина троцкисты. Злоупотребляете им теперь вы, любезные товарищи, потащившись в хвосте за троцкистами. Что же, пожалуйста. Посмотрите только, какая оригинальная картина получается. Если, например, Рыков, Бухарин и Томский клевещут на партию, обвиняя ее в политике «военно-феодальной эксплуатации крестьянства», то это не есть грубость, это — мягкость. А если Сталин возражает против такой клеветы и разоблачает ее как недостойный выпад против партии, то это, конечно, грубость, грубость Сталина. Если, например, тов. Бухарин и его друзья ведут закулисные махинации со вчерашними оппозиционерами для организации фракционного блока против ЦК, то это, конечно, не есть грубость, это — мягкость. А если Сталин разоблачает эти фракционные махинации и выступает против них — это, конечно, грубость, грубость Сталина. Очень убедительно»[382], — саркастически заключил генсек.

Надо подчеркнуть, что Сталин весьма искусно вел полемику со своими оппонентами, отнюдь не страдавшими отсутствием ораторских способностей. Иногда юмором и иронией он ставил их в смешное положение. Приведу характерный эпизод, раскрывающий эту черту Сталина как полемиста. Один из сторонников Бухарина, Розит, с места бросил генсеку реплику, что тот в своем выступлении искажает взгляды Бухарина. Сталин реагировал на эту реплику мгновенно: «Я вижу, что тов. Розит поклялся услужить тов. Бухарину. Но услуга у него получается медвежья, ибо он, желая спасти Бухарина, на самом деле топит его без остатка. Недаром сказано: «услужливый медведь опаснее врага». (Общий хохот)

Голоса. Нет, не так, ты русских пословиц не знаешь.

Сталин. Я знаю русские пословицы, но не хочу быть «грубым», дорогие товарищи. (Общий смех.)»[383].

Несомненный интерес с точки зрения использования Сталиным откровенно демагогических приемов в вопросе об отставке с поста Генерального секретаря может служить и следующий его, чуть ли не прямой, призыв к правым: «Ставьте прямо вопрос о ваших оргвыводах насчет Сталина. Разве это не факт, что не кто иной, как тов. Сталин ставил несколько раз вопрос об освобождении его от секретарских обязанностей? Разве это не факт, что не кто иной, как тт. Рыков и Бухарин настояли отклонить просьбу т. Сталина? Все это хорошо известно товарищам. Если теперь дела у вас изменились и вы считаете нужным напомнить еще раз об известном письме т. Ленина, то почему бы не поставить вопрос прямо и открыто, без экивоков и без трусливых намеков? Могу заверить вас, товарищи из новой оппозиции, что это будет один из тех немногих вопросов, в котором я обещаю вам полную поддержку. И я обещаю вам в этом полную поддержку не потому, что считаю вашу постановку вопроса правильной. Нисколько. Наоборот, я считаю, что вы в этом деле плететесь в хвосте за троцкистами, которые так же, как и вы, пытались прикрыть свой отход от партийной линии именем Ленина, злоупотребляя его письмом. Я обещаю вам поддержку в этом деле только для того, чтобы отнять у вас возможность злоупотреблять письмом Ленина, отнять у вас возможность прикрывать именем Ленина свой отход от ленинской линии нашей партии»[384].

В свете приведенных пассажей бесспорный интерес представляет комментарий Рыкова по поводу многократных демонстративных заявлений Сталина об отставке с поста генсека. Окрашенные в черный политический юмор слова Рыкова вызвали даже смех среди участников пленума, что может быть истолковано как их косвенное согласие со сказанным: «Если отставка сама по себе измена, то подача в отставку — это попытка совершить измену. Тов. Сталин подавал неоднократно. Одна из его записок об отставке (от 27 декабря 1926 г.) у меня в руках и гласит так:

«Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту. И. Сталин».

Голос. Не освободили и работал.

Голос. А он подчинился ЦК или нет?

Рыков. Меня спрашивают, подчинился ли он ЦК или нет. Ну, я думаю, он для того и подавал в отставку, чтобы «подчиниться». (Смех)

Голос. Это слишком, Алексей Иванович.

Каганович. Это остроумно, но неумно»[385].

Вопрос о политических отставках возник в связи с тем, что лидеры правых Бухарин, Рыков и Томский, начиная с 1928 года неоднократно высказывали пожелание уйти в отставку со своих постов, поскольку условия для продолжения работы они считали невыносимыми в связи с постоянными нападками на них, необоснованными обвинениями в их адрес, распространением всякого рода слухов и измышлений и явным стремлением добиться их личной дискредитации. Наконец, в начале 1929 года они демонстративно выступили с коллективной отставкой со своих постов. Этот демарш, конечно, носил несколько показной характер, ибо они и сами рассчитывали на то, что их просьба будет отклонена. И такой расчет был небезоснователен. Сталин и его сторонники еще не успели создать все необходимые предпосылки для того, чтобы отставка сразу трех членов Политбюро (причем ведущих членов ПБ) не вызвала политической бури или не стала источником серьезных потрясений, способных дестабилизировать общую обстановку в стране. На фоне нараставших конфликтов в деревне и осложнения положения со снабжением в городах такая коллективная отставка могла нанести позициям Сталин существенный урон. Ему нужно было еще некоторое время, чтобы подготовить почву не для добровольного ухода лидеров правых со своих постов, а для их устранения как противников правильной партийной линии. Генсек, конечно, знал историю с легендарным конем и не хотел выступать в роли простодушного троянца. Ему необходимы были не политическая отставка Бухарина и его соратников, а их политическое поражение, их полная и безоговорочная капитуляция.

Нельзя сказать, что оппоненты генсека не понимали его замыслов и выступали в амплуа наивных политических простаков, попавших в ловко расставленные сети. Нет, они хорошо знали Сталина, его характер, методы борьбы и, разумеется, его конечные цели. Характеризуя эти цели, один из лидеров оппозиции Рыков прямо заявил: «Предложенная резолюция в современной обстановке не может не явиться своеобразным инструментом для уничтожения нас как политических деятелей, для дальнейшей кампании против нас»[386].