Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В городе, благодаря бога, все благополучно… Арестования сделаны удачно. Ветошников и Серно-Соловьевич очень сконфужены. Чернышевский ожидал, взят здесь в своей квартире… Все прямо отправлены в Алексеевский равелин; надеюсь, что в понедельник им уже будут даны вопросы… Хафафян был также арестован, но у него решительно ничего не только подозрительного, но даже сомнительного не найдено… письмо было адресовано ему для передачи Налбандяну — его земляку из Нахичевани. Об арестовании его сделано распоряжение. Дренякин уезжает завтра…»
Три дня спустя Третье отделение передало арестованных «созданной по высочайшему повелению Сенатской следственной комиссии».
…А аресты еще продолжались.
Одной из очередных жертв стал маркиз Николай де Траверсе, привезший для Микаэла Налбандяна «поваренные книги».
Следственная комиссия обратилась в министерство иностранных дел с просьбой выделить им сведущего человека, могущего ознакомить их с содержанием этой написанной на армянском языке брошюры.
Еще два-три дня, и «поваренная книга» могла обернуться одним из самых тяжких обвинений против Микаэла Налбандяна. И лишь то обстоятельство, что следственная комиссия не смогла узнать, кто скрывается под именем Симеона Маникяна, в какой-то степени облегчит участь Микаэла…
…Но можно ли назвать то, что произошло потом, «легкой участью»?
Ничего не знал еще Микаэл Налбандян, 10 июля въезжая в Нахичеван-на-Дону и даже не подозревал, что от самого Петербурга преследует его и все никак не может догнать тайная полиция.
Десять лет прошло с тех пор, когда он, вот так же преследуемый, бежал из родного города в Москву… И сейчас все будто возвращалось на круги своя. Он так спешил сюда, на свою родину, словно желал объединить начало и конец, чтобы замкнуть круг, чтобы оставшиеся ему несколько лет жизни стали только настоящим и чтобы родилось из всего этого вечное отныне его присутствие в жизни всех будущих поколений…
Но между началом и концом все-таки была разница. Десять лет назад почти никто не знал, как и когда покинул город дерзкий дьячок, этот «секретарь», пользовавшийся таким уважением народа.
А сейчас его возвращение было настоящим праздником для горожан.
Когда пришла весть, что Микаэл приближается к городу, люди вышли встречать его «пешими, конными и в каретах, и по всей дороге до самого Ростова иголке негде было упасть».
На следующий день, когда Микаэл принимал бесчисленных гостей и готовился отчитаться о своем путешествии перед общественным собранием, в Москве генерал-майор Дренякин начал затягивать петлю.
«Екатеринослав,
Господину начальнику губернии.
Второго июля выехал в Нахичеван к отцу тамошний житель Михаил Налбандян, сообщник лондонских. Захватите его с обыском и с бумагами при двух жандармах доставьте в Третье отделение».
На следующий день начальник жандармов Екатеринославской губернии Жабко-Потапович поспешил в Нахичеван-на-Дону.
А Микаэл Налбандян, уже успевший рассказать другу и единомышленнику Карапету Айрапетяну о своем путешествии в Индию, 13 июля, то есть когда начальник жандармов проехал полпути, представил городскому голове Нахичевана-на-Дону официальное заявление:
«Исполнив поручение общественности города относительно индийских завещаний и находясь ныне в Нахичеване, покорнейше прошу Вас, достопочтенно городского голову, созвать общественное собрание, дабы я представил необходимые сведения и вручил сумму завещаний, которые мне удалось получить».
Но Карапет Айрапетян даже не успел назначить день созыва общественного собрания, так как 14 июля Жабко-Потапович был уже в Нахичеване.
…Обыск длился недолго. Сам Микаэл вел себя спокойно и выдержанно. Свидетелями его ареста оказались старые верные друзья Микаэла — Карапет Айрапетян и Ованес Берберян.
А отец его, мастер Казар Демирчян, так и рухнул на стул, увидев в своем доме жандармов… Услышал ли он прощальные слова сына, почувствовал ли прикосновение холодных губ Микаэла на своем морщинистом лбу, взглянул ли, пусть хоть мысленно, вслед сыну?..
Водоворот каких воспоминаний и мыслей захлестнул мозг старого кузнеца в тот самый миг, когда он лишался рассудка?..
Петербург. 15 июня 1862 г.
«Начальнику штаба жандармов генералу Потапову.
Приказание генерала Дренякина выполнено успешно».
Габриэл Айвазовский — Арутюну Халибяну.
15 июля 1862 г. Телеграмма:
«Схвачен наш враг!»
Арутюн Свачьян — всему армянскому народу. «Засверкав на армянском небосводе, господин Налбандян с первого же дня привлек всеобщее внимание, и все приветствовали его — преданного друга национального прогресса, неустанного труженика на благо его, борца против ненавистников нации и предателей, великодушного к заблуждавшимся, благородного, многоталанного, свободомыслящего, поборника свобод, пекущегося и радеющего не только о свободе своего народа, но и всего человечества.
Истинные друзья нации почитали господина Налбандяна, видя его неустанные труды на благо народа и памятуя, следовательно, о том всеобщем законе, от которого в наши дни не избавлен никто…
И скажем более: подтвердились наши наихудшие опасения, и господин Налбандян сегодня, увы, в тюрьме!..
Несчастные отец и мать, братья и две сестры, вся нация и многие люди других наций с тревогой и беспокойством в сердцах ждут вести о его освобождении…
Никому не ведомо преступление господина Налбандяна, но мы знаем, что единственная его вина — это безмерный и деятельный патриотизм и правдивость».
Вовсе не ради красного словца писал Арутюн Свачьян, что не только родные и близкие, не только весь армянский народ, но и «многие люди других наций» обеспокоены судьбой Налбандяна.
Александр Герцен в тревоге писал Бакунину:
«В России террор,
