Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

— Купец первой гильдии Серно-Соловьевич.

— Где вы учились?

— В лицее.

— Служили где-нибудь?

— Служил.

— Где же?

— В Государственном совете.

Суворов просто опешил от изумления: он и представить себе не мог ничего подобного…

…Не приходилось сомневаться, что и книжная лавка, и читальня были лишь прикрытием настоящей «торговли» и «торгового общества», в которой принимал участие и Серно-Соловьевич.

Дело в том, что после Чернышевского и Добролюбова Николай Серно-Соловьевич был, бесспорно, наиболее выдающимся руководителем освободительного движения в России и одним из создателей петербургского центра «Земля и Воля». И если всего несколько месяцев назад, летом 1862 года, он принимал активное участие в разработке планов и программных требований тайного революционного общества, то сейчас он энергично сплачивал революционные силы в Петербурге и губерниях. Чернышевский часто беседовал с Серно-Соловьевичем и, как сообщает Очевидец, «выслушивал его очень внимательно, с горевшими глазами и неослабевающим интересом. Чернышевский интересовался работой нарождавшегося общества и то подвергал критике очередные проекты, то давал весьма полезные советы».

В деле революционной пропаганды и усиления работы тайного общества роль книжного магазина и читальни была совершенно исключительной. Именно здесь происходили оживленные обсуждения и яростные споры, так как молодежь имела возможность читать все, что хотела. Тут можно было узнать «политические и литературные новости, в печати не появлявшиеся, видеть почти всех знаменитостей, а нередко и знакомиться с ними».

Книжный магазин и читальня Серно-Соловьевича, как, впрочем, и шахматный клуб, привлекли внимание не только петербургской интеллигенции и студенчества, но, естественно, и Третьего отделения.

Всякое оживление, вообще всякое движение всерьез беспокоило правительство. Если раньше беспокойство это порождалось опасением, что нарушится тихое болотное прозябание, то в эти весенние дни усиление революционного движения приводило власти в трепет. А самым опасным было правдивое слово.

Одним из тех, кто говорил эту правду, был Николай Серно-Соловьевич. Если б даже забывалась история с лично переданным Александру Второму письмом (что тоже исключалось), то вышедшие впоследствии статьи и книги Серно-Соловьевича просто не могли избежать взора вездесущей тайной полиции.

Требуя, например, полного освобождения крестьян и убеждая, что свободу они должны получить только вместе с землей, Серно-Соловьевич обосновывал это свое положение разразившимся в России экономическим кризисом. «Финансы наши вряд ли были когда-нибудь в худшем состоянии, — писал он. — Монета почти исчезла из обращения, бумажные знаки наводняют рынок; доверие к ним поколебалось; непомерное возрастание дороговизны облегчает постоянное падение их курса». И «грустно видеть, как идут у нас дела! Все отрасли управления представляют одинаковое явление: всюду злоупотребления, беспорядки, неурядицы, нигде нет жизни, энергии… Законы не соблюдаются, общественная нравственность на самой низкой ступени, казнокрадство и взятки вошли в обычай, миллионы людей бедствуют от дурного управления; торговля, промышленность неразвиты… Справедливости не существует в суде…»

В эти июньские дни, когда в Петербурге уже назревали события, а в политической атмосфере страны чувствовалось дыхание грядущих катаклизмов, в шахматном клубе и магазине-читальне на Невском среди множества посетителей можно было увидеть Ивана Сергеевича Тургенева и Микаэла Налбандяна.

…Тургеневу прежде всего следовало выяснить, примут ли родные Бакунина жену своего родственника, беглеца и изгнанника? Следовательно, надо было встретиться с братьями Бакунина, но они, как назло, заключены в Петропавловскую крепость. Арестовали их совсем недавно за то, что «подписали адрес Александру Второму от тринадцати мировых посредников Тверской губернии, в котором открыто было заявлено о несостоятельности правительства удовлетворить общественным потребностям при проведении в жизнь реформы».

Разрешение на свидание с братьями Бакунина Тургенев мог получить от генерал-губернатора Петербурга князя Суворова.

«Я прямо отправился к князю, откровенно объяснился с пим, и князь, взявши с меня слово, что разговор мой с братьями Бакунина будет касаться одних частных дел, дал мне возможность видеться с ними в крепости. Они немедленно объявили мне свою готовность принять к себе жену брата; оставалось доставить ей денежные средства, перебраться из Иркутска в Тверскую губернию. Средств этих в то время у Бакунина не оказалось, я предложил свои и вместе с полученными от г. Налбандяна 300 руб. серебром доставил своих 200 рублей жене брата Бакунина… Деньги эти были доставлены жене Бакунина в Иркутск», —

вспоминал впоследствии Тургенев.

А пока он и Налбандян выполняли данное их товарищу и другу обещание, Михаил Бакунин в Лондоне совсем потерял голову от нетерпения и слал Налбандяну, Тургеневу и Антонине письмо за письмом.

Сколько чувства было в его письмах к жене!..

«…Я жду тебя, Antonie. Сердце мое по тебе изныло. Я днем и ночью вижу только тебя. Антося, друг неоцененный, приезжай, скорее приезжай!..»

«…Неужели ты еще в Иркутске?! Боже мой! Неужели и в эту минуту ты в Иркутске?.. Я люблю тебя, Antonie… Странно подумать — мы полтора года в разлуке, и я не знаю теперь еще, где ты?»

Обещание помочь Бакунину не единственное из самых первоочередных дел Налбандяна. Хлопоты в связи с переездом Антонины из Иркутска в Петербург не помешали вечно нетерпеливому и спешащему Налбандяну встретиться согласно предварительной договоренности с руководителями петербургского комитета «Земли и Воли». Микаэлу необходимо было скоординировать планы и деятельность освободительного движения на Кавказе и в Армении с работой Лондонского и Петербургского центров.

И в то же время он по горло был занят подготовкой к изданию карты Армении. Материалы уже готовы, после кропотливых и длительных усилий уточнены границы Армении.

Оставаясь отчужденным от своего прошлого и истории, народ, которому Микаэл Налбандян годами своего последовательного и самоотверженного труда помог вновь обрести самосознание, который научился уже мечтать о свободе, не мог увидеть и тем более иметь свое будущее. Народ, желающий жить и развиваться, должен знать свою историю, какой бы она пи была. Для этого мало знать лишь героические страницы национальной истории. Нужно — и еще как нужно! — знать и всегда помнить о своих потерях, унижениях, предательствах и подобострастном безволии. А учиться истории, овладевать ею невозможно без географии. В