Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

…Армянин лишь понаслышке знал или же только читал, что была некогда страна Армения. И лишь по свидетельству Священного писания знает, что Армения называлась Страной Араратской и имеет тысячелетнюю историю. Но где сейчас эта страна, где Армения, каковы ее границы, города, горы, равнины, озера и моря?..

«Если мы верим, что близится время, когда нация должна очнуться от своего векового оцепенения, — писал в опубликованном в «Юсисапайле» объявлении Микаэл Налбандян, — и почувствуем необходимость в осмыслении своего прошлого, то все ее усилия будут напрасны без географической карты».

Микаэл уже договорился с картографическим управлением военного министерства и получил соответствующее разрешение на поправки по имеющимся там источникам. Всего лишь за полторы-две недели после возвращения в Петербург Микаэл умудрился довести дело до граверных работ, которые должны были вестись под руководством начальника отдела подполковника Шварева. По предварительной смете, представленной подполковником Шваревым, работа эта стоила семь тысяч серебром. «Если взглянуть на этот счет, — признавался Микаэл, — то сделанное нами — просто дерзкое предприятие!»

Соглашаясь, что предприятие это действительно дерзкое, Микаэл, однако, был уверен, что труд его будет занесен в «анналы современной истории».

Разве можно отказаться даже от дорогостоящего и дерзкого предприятия, если оно служит будущему целой нации?

Налбандян предполагал выпустить карту на четырех отдельных листах, которые потом можно будет соединить и получить цельную карту всей Армении.

«Разными цветами должны быть отмечены не только истинные границы Армении и границы разделяющих ее трех государств, но и вся карта должна быть напечатана в трех цветах, чтобы четко и ясно были видны моря, реки, горы и контуры».

В те далекие дни, когда Микаэл опубликовал свое объявление о подписке на карту Армении, вряд ли кто-нибудь подозревал о мудрой дальновидности Налбандяна, когда он заявил, что отказывается от всех своих прав на карту. «Карта не является нашей собственностью… С этого дня мы превращаем ее в собственность Константинопольского благотворительного общества».

В подстрочном примечании к тому же объявлению Микаэл представлял читателям внешнюю цель благотворительного общества: «Обучить и воспитать бедных армянских детей, особенно в земледелии и ремеслах».

«Скоро откроется особая школа в Малой Армении, где плодородие земли и приморское расположение особенно привлекает внимание всех нас, которая исключительна в своем роде и по отношению к которой безгранично велики надежды всех мыслящих нашей нации».

И опять, опять это был он, Микаэл Налбандян, совершенное олицетворение гармонии слов и дела! Этот невероятно упорный и последовательный великий муж и мудрый учитель, живущий уже тридцать третий год своей жизни, скоро, очень скоро понесет свой крест на свою же Голгофу… А сейчас он был озабочен не только тем, чтобы поднять авторитет благотворительного общества, под прикрытием которого действовали Арутюн Свачьян, Серовбэ Тагворян и вся руководимая ими тайная революционная организация, он уже подготавливал и практическую почву для осуществления тех идей, которые провозглашал в никому не известном еще своем «Земледелии»…

А напряжение в Петербурге достигло уже высшей точки. Царское правительство лихорадочно искало повод всей своей мощью обрушиться на революционеров и расправиться с ними.

Долго ждать ему не пришлось. И повод, можно сказать, оказался очень кстати и вполне подходящий.

«…Случился пожар Щукина двора, и в Петербурге распространилась паника. Молва, под свежим впечатлением студенческих историй, приписывала пожар студентам. Конечно, это был очевидный вздор, слух мог быть пущен даже намеренно кем-нибудь, но это даже не разбиралось…

При всяких других обстоятельствах пожар прошел бы незамеченным (ведь Петербург видел пожары и больше, при императоре Николае сгорел даже Зимний дворец), теперь он имел роковое влияние на дальнейший ход внутренних мер и привел к последствиям совершенно неожиданным».

Повод, следовательно, нашелся, и он привел в действие заранее разработанный план.

План подробно излагался в докладной шефа жандармов князя Василия Долгорукова царю Александру Второму и прочих присовокупленных к ней материалах. Царь немедленно наложил на них свою резолюцию: «С главными мерами я совершенно согласен».

В своей докладной князь Долгоруков обращал внимание царя на «напряженное политическое состояние государства».

«События, последовавшие недавно в самой столице, подтвердили шаткость нашего общественного положения, — писал он, — обличая возрастающую с каждым днем смелость революционных происков, которая в особенности проявляется в сфере литераторов, ученых и учащейся молодежи, зараженных идеями социализма, при преступном, необузданном подстрекательстве со стороны находящихся за границею русских возмутителей».

Приложенные к докладной Долгорукова бумаги назывались «О полицейских мерах» и «О чрезвычайных мерах» В нервом из них, прямо опасаясь «государственного переворота», князь предлагал «опутать всю Россию сетью тайной полиции и агентуры». Но поскольку обстановка, по мнению шефа жандармов, сложилась слишком опасной, он предлагал создать следственную комиссию, которая должна была заняться расследованием деятельности группы лиц.

Петербургские пожары явились удобным поводом и для создания следственной комиссии. Шеф жандармов этого случая не упустил. Председателем срочно созданной комиссии был назначен «опытный инквизитор» князь А. Ф. Голицын.

Согласно распространяемым слухам поджигателями объявили студентов, а их подстрекателями — лондонских пропагандистов…

Герцен и Огарев сразу разобрались в политической подоплеке этой провокации. «Колокол» неоднократно спрашивал, найдены ли «поджигатели»? Но поскольку ответа на этот вопрос так и не последовало, «Колокол» заявил: «Поджигателей вне полиции не нашли, а в полиции не искали»[31].

А потом по высочайшему повелению последовало запрещение изданий «Современника» и «Русского слова».

И начались аресты…

Лондонский центр немедленно предложил свою помощь.

Александр Герцен — Николаю Серно-Соловьевичу.

20 июня 1862 г.

«Мы готовы издавать «Современник» здесь с Чернышевским или в Женеве — печатаем предложение об этом. Как вы думаете?»

В эти дни Серно-Соловьевичу было адресовано не одно только это письмо.

Николай Огарев —