Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

Моя же непременная воля, чтоб она как можно скорее прибыла в Лондон… И так, любезный друг, сосредоточьте на первое время всю свою энергию на скорейший приезд моей жены из Иркутска в Тверскую губернию… Об остальном перепишемся позднее, ведь у меня ваш адрес есть. Вы знаете, куда адресовать ваши письма, и лексикон у нас также есть».

Вторым человеком, кому Бакунин мог доверить переправить жену, был его старый друг Тургенев. Тот обещал приехать на несколько дней в Лондон, но все откладывал поездку. А Бакунин в нетерпении теперь просто умолял Налбандяна:

«Да вытолкайте же его скорей из Парижа, нам смерть как хочется с ним повидаться, и я надеюсь, что он пробудет с нами не менее недели».

Через несколько дней Микаэл получил еще одно письмо.

Михаил Бакунин — Микаэлу Налбандяну.

6 мая 1862 г.

«Любезный друг, надеюсь, что это письмо застанет вас в Париже. Тургенев в самом деле начинает превращаться в сказочное существо, не подчиняющееся ни логическим законам, ни математической вероятности. Когда он выедет из Парижа, когда будет в Лондоне, когда возвратится в Россию, — этого, видно, никто, даже он сам, сказать не может. А между тем деньги должны быть посланы моей жене как можно скорее… Поэтому, прошу вас, переговорите с ним толком, или лучше еще — покажите ему это письмо. Он не рассердится. Постарайтесь узнать от него как можно быстрее и определеннее, в какое время вы можете получить от него, разумеется взаймы, на имя братьев, обещанные им 2000 руб… Переговорите ж с Тургеневым, пусть же он вам дает определенный путный, деловой ответ. Может пли не может? И когда может? Чтобы вам можно на это положиться. Если не может, и если есть даже неверность, неопределенность, сомнения в возможности — пусть скажет ясно. Тогда я должен буду прибегнуть к другим средствам, ибо, повторяю еще раз, жена не должна оставаться ни на минуту долее в Сибири. А почему не должна и не может, это уже мое дело, не подлежащее ничьему суждению. В Тургенева вера моя была бы безусловна, если б в нем не было чего-то иррационального, непредвиденного, — а главное, — магнетически его удерживающего в Париже и отталкивающего от Лондона, чего-то обманывающего все расчеты. На вас же я полагаюсь вполне…»

Но вскоре Бакунина стала беспокоить «медлительность» уже Налбандяна, и очередное его письмо начиналось теперь просто отчаянными строками:

«Любезный друг, этак-то вы из Парижа выезжаете? Зажились там, как Тургенев, да и ни гугу! Ну, да, видно, дела есть…»

Дела у Микаэла, несомненно, были.

Он, в свою очередь, был обеспокоен медлительностью своих константинопольских друзей, так как дни проходили, а он даже не узнал еще, смогли ли друзья доставить письмо, адресованное Джузеппе Мадзини. С другой стороны, надо было следить за подготовкой к Зейтунскому восстанию, а также лично заниматься на первый взгляд далеким от него вопросом, как изготовление пороха. Он ждал инструкции «Состав пороха», которую по его просьбе перевел один из друзей. Ничто не должно быть упущено, ничто не должно ускользнуть от его глаз, даже самое второстепенное, иначе самая незначительная мелочь могла сыграть свою роковую роль в битве за свободу народа.

Одновременно со всем этим он подготавливал издание карты Армении, но занят был главным образом, конечно, опубликованием своей работы «Земледелие как верный путь». Во всяком случае, основной причиной его задержки в Париже была именно необходимость возможно скорее выпустить в свет и отправить в Константинополь и Россию «Земледелие».

Дома новых знакомых становятся часто своеобразными центрами новых встреч. Не составлял исключения и дом Тургенева, где часто бывал Микаэл. Здесь он и познакомился с Андреем Ничипоренко.

Через год, отвечая на вопросы, представленные русским посольством в Париже, Тургенев напишет:

«Я г. Ничипоренка видел всего два раза: летом 1860 г. у себя в деревне, в Орловской губернии, и потом, в 1862 г. весной в Париже. В деревню ко мне он заехал, временно проживая в гостях по соседству, и желал со мной познакомиться. Я нашел в нем человека молчаливого и малоинтересного, посещение его продолжалось весьма недолго, и он уехал, не выказав никаких своих убеждений. Я совершенно забыл о его существовании, когда он явился ко мне в Париж, и тут наше свидание продолжалось еще менее и было еще незначительнее. Я собирался ехать в Россию, и он просил меня передать небольшой пакет г. Серно-Соловьевичу…

Г-н Ничипоренко… мог встретиться у меня с г. Налбандяном, который около того времени заходил ко мне…»

Хотя Тургенев считал себя отошедшим от политических взглядов Герцена, Огарева и Бакунина, однако он учитывал, что объяснения эти требуются от него в связи с обвинениями против тридцати двух лиц в сношениях с лондонскими пропагандистами, и поэтому старался как можно меньше сказать о том, что так интересовало следственную комиссию. Реальностью же было то, что именно в доме Тургенева Андрей Ничипоренко передал Микаэлу записку Бакунина, написанную на визитной карточке.

«Другу Налбандяну от Герцена, Огарева и меня общий и сердечный поклон. Просим мы вас принять подателя сего, А. И. Ничипоренко, как нашего друга, к которому вы можете иметь безусловно такое же доверие, как и к нам самим».

Андрей Ничипоренко сначала был одним из сотрудников-корреспондентов «Колокола», затем стал членом организации «Земля и Воля». Весной 1862 года он должен был выехать в Одессу через Францию и Италию, и у него были рекомендации не только от Бакунина к Налбандяну, но и от Герцена к Гарибальди, которому Ничипоренко должен был передать письма Саффи и Бакунина.

Марк Аурелио Саффи — Джузеппе Гарибальди.

«Эти строки вам представит русский патриот г-н Ничипоренко, которого рекомендую вам от своего имени и от имени друзей Герцена и Бакунина. Он может оказать весьма важные услуги делу народной эмансипации по знаниям