Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Существовало еще одно обстоятельство, ранее ускользнувшее от глаз Налбандяна, а сейчас выросшее перед ним…
…Армяне покидали свои земли и уводили в города Восточной Армении, а это значило, что в Турции армянские крестьяне отрекались от страны и земли своих предков и добровольно уступали ее чужакам. То, чего не добила нужда, эти чужаки исправляли ятаганом… Какая уж тут свобода, какая страна, если не будет самой Армении?! Не будет ни ее восточных, ни западных земель, не будет ее самой в исконных своих границах, и не протянется она от склонов Арарата на север и на юг — до Средиземного моря…
Но где же выход, где путь к спасению, чтобы не исчезли армяне с лица земли как народ, а после избавления от гнета и насилия смогли обрести и свою настоящую свободу?
«Коренным и разумным средством спасения народа является его возвращение к земле и земледелию!»
«Мы не утверждаем, что все стали земледельцами, — одновременно предупреждал возможные нападки оппонентов Микаэл. — Но все-таки большая часть нации должна заниматься земледелием, меньшая же часть — перерабатывать и сбывать продукты ее труда, чтобы сохранять соответствие между разными отраслями хозяйственной деятельности и изжить нищету».
Разве мало можно сделать на земле, где размножается всякий домашний и рабочий скот, где произрастает хлопок, пшеница, рис, рожь, свекла, где может развиваться шелководство и шелкоделие? Но армянину, привыкшему идти по одному пути, трудно свернуть на другой…
«Тяжелое облако печали омрачает наше сердце, когда мы видим, что англичанин направляется в Канаду, Австралию, Индию, француз покидает свой вечно беззаботный, веселый, радостный Париж и направляется в адское пекло Африки, чтобы добыть себе кусочек земли и обработкой ее обеспечить свое будущее, а наш армянин…
А наш дорогой армянин, совершенно не желая задумываться о своем будущем, бросает свои земли и сосредоточивается в городах. Может, мелкая торговля, посредничество или перевозка товаров имеет в его глазах большую ценность? Мы с горечью признаемся в этом, но скрывать то, что мы чувствуем, было бы не только лицемерием, но и низостью».
Пусть армянский купец хоть тысячу лет вывозит товар из Европы и продает или отправляет чужие товары в Европу — нации от этого ни тепло ни холодно. Сам купец от этого, может, и разбогатеет, но помочь изжить ту нищету и бедность, что царят среди армян, эти купцы не в состоянии. Может, удастся выправить положение с помощью новых столбов-подпорок? Увы, нет, ибо никакое здание не может устоять, если слаб сам фундамент, говорил Налбандян и предлагал: «Надо обновить фундамент, укрепить и усилить его, чтобы мог он выдержать то, что возведено на нем».
В не столь уж далеком прошлом Налбандян обусловливал национальное самосознание, национальное единство и национальный прогресс одним лишь просвещением. Но сейчас, когда дело дошло до «укрепления основ» и когда с пятью-десятью соратниками приступил, и не без успеха, к делу просвещения нации, Микаэл был уверен, что эти пять или десять человек не в состоянии просветить огромную массу народа, если сам народ не стремится к просвещению.
Может ли народ, озабоченный лишь хлебом своим насущным и нуждами семьи, размышлять о свете и тьме?
Нет, не может, приходил к однозначному выводу Налбандян. «В рабстве, в нищете нет и не может быть просвещения!»
Особенно беспокоила Микаэла судьба той части армянского народа, которая волею исторической судьбы оказалась под властью Турции. Армянский крестьянин здесь сеет и жнет ровно столько, сколько необходимо, чтобы кое-как продержаться в течение года. Большего достичь армяне не могли, а если б даже могли, то это все равно оказалось бы бесполезным, ибо они жили «среди парализованного, каким являются турки, народа, у которого не было и никогда не будет какой-либо деятельности», а это значит, что сельскохозяйственные товары армян не нашли бы спроса.
Каким же, по мнению Налбандяна, был выход? Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы армяне хоть ненамного отстали от всеобщего прогресса, дабы привести в порядок все то, что на протяжении многих лет и десятилетий предавалось забвению. Все надо делать параллельно, не впадая в панику и не отчаиваясь. У Микаэла накопился уже долгий опыт такой многогранной работы, и он, как всегда, был убежден, что армянский на под прислушается к его словам.
Пока армянский народ не имеет истинного земледелия со всеми его отраслями, до тех пор и армянская торговля будет всего лишь в услужении у Европы. «А с того дня, когда народ начнет обрабатывать землю, когда армяне вернутся на свою родину — благодатную, но ныне почти безлюдную и невозделанную родину, — тогда оживет и армянская торговля, — думал Налбандян. — И с того дня купец не только освободится от роли жалкого приказчика европейцев, не только встанет на собственные ноги, но и повернет поток европейского золота и серебра внутрь своей страны!»
II, нисколько не опасаясь, что его могут обвинить в бесплодном фантазировании, — а ведь немало было среди армян таких, кто жил без мечты, без капельки воображения, то есть фактически прозябал, а не жил, — Микаэл Налбандян открывал перед своими соотечественниками прекрасные перспективы промышленного переворота.
«Многие машины, которые в Европе работают силой огня и пара, в Азии могут работать силой бешено низвергающейся с гор воды, на которую не нужно тратить тех денег, что тратят европейцы на уголь или дрова. И тот товар, сырье для которого во многих случаях вывозилось из Азии в Европу и в переработанном виде возвращалось обратно в Азию, пройдя через несколько рук, можно будет более дешевле и того же качества производить в Азии».
Мысли о революции и политической экономии уводили Микаэла еще дальше.
Размышляя над путем, пройденным европейской цивилизацией, Микаэл писал, что Европа, родившись поздно, старится очень быстро, и добавлял: «В течение нескольких веков она прошла несколько исторических фаз, переменила множество форм правления, но до сих пор не достигла своей цели, ибо все время старалась расширить свой путь, выпрямить и выровнять его, забывая, что неудобство ее не
