Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Орсет-хаузе Микаэла встретили не только как друга, но и как соратника, выполнившего большую работу, профессионального революционера, уже подготовившего в южных областях России и в Западной Армении почву для освободительного движения. Весьма довольны были издатели «Колокола» и той организаторской работой, которую проделал Налбандян, налаживая переброску в Россию и распространение изданий «Вольной русской типографии». И кроме всего прочего, он прибыл в Лондон с паспортом для Кельсиева, выписанным на имя «турецкоподданпого Василия Яна».
Впоследствии, в своих показаниях Сенатской комиссии, Василий Кельсиев, вспомнив об этин, «искренне» признается:
«…Еще с год назад я просил одного нахичеванского купца-армянина, имевшего какие-то дела в Лондоне, достать мне паспорт при помощи его цареградских соотечественников».
Свою «Исповедь» Кельсиев писал в 1867 году, то есть через год после смерти Микаэла Налбандяна. В это время следственная комиссия уже знала, несомненно, что подразумевали в начале 60-х годов члены тайной организации под словом «купец». Поэтому комиссия попыталась получить более определенный ответ: «Как фамилия того нахичеванского купца-армянина, который достал вам паспорт на имя турецкоподанного Василия Яна?»
«Обыкновенная армянская фамилия, вроде Назарян или Григорян, — ответил бывший сподвижник лондонских пропагандистов. — …Он уехал на Кавказ, я о нем позабыл, не придавая никакого веса его обещаниям, как вдруг он снова появился в январе 1862 года и торжественно вручил мне паспорт. Больше про него нечего сказать — это простой торговец, ни приметами, ни развитием не отличающийся от всех прочих наших армян…»
Кстати, вскоре почти такие же показания даст познакомившийся в те же январские дни 62-го года с Налбандяном маркиз де Траверсе, один из давних сподвижников Бакунина.
«Налбандян только коммерческий человек и не вступил ни в какую политическую деятельность», — напишет Сенатской следственной комиссии де Траверсе.
Были ли они оба — Кельсиев и маркиз де Траверсе— действительно убеждены, что Налбандян — самый обычный купец? Действительно ли столь узок был круг лиц, знавших, кем в действительности является Микаэл? Трудно дать однозначный ответ…
Известно лишь, что в это время «армянский купец» сблизился с Михаилом Бакуниным.
Более десяти лет проведя в тюрьме и ссылке, Михаил Бакунин теперь намерен был сразу же приступить к делу. А для этого необходимо было прежде всего ознакомиться с общим политическим положением в мире. Об этом он и расспрашивал Герцена.
— В Польше только демонстрации, — ответил Герцен, — да авось поляки образумятся… Собирается туча, но надобно ждать, чтобы она разошлась.
— А в Италии?
— Тихо.
— А в Австрии?
— Тихо.
— А в Турции?
— Везде тихо, и ничего даже не предвидится.
— Что же тогда делать? — в недоумении спросил Бакунин. — Неужели ехать куда-нибудь в Персию или Индию и там подымать дело?! Эдак с ума сойдешь, я без дела сидеть не могу!
Микаэл Налбандян не менее страстно жаждал дела.
«Бакунин им окончательно завладел» — это обстоятельство не ускользнуло от не столько внимательной и осведомленной, сколько наблюдательной хозяйки Орсет-хауза.
Да, лондонские пропагандисты уже в полной мере осо-внавали необходимость конспирации, но в этом отношении они делали лишь свои первые шаги и вовсе не все революционеры относилпсь к этому со всей серьезностью. Многие, в том числе и Бакунин, были убеждены, что революционная деятельность должна быть открытой, что конспирация создает лишь дополнительные и ненужные трудности, что одной самоотверженности, смелости и решительности вполне достаточно, чтобы свергнуть тиранию и освободить порабощенные пароды. Это легкомыслие в скором будущем приведет к гибели более тридцати человек, в той или иной степени связанных с лондонскими пропагандистами.
А пока…
А пока два Михаила почти каждый день гуляли вместе по улицам Лондона. Именно во время этих прогулок окрепла их настоящая мужская дружба.
Бакунин был вторым из близких друзей Микаэла Налбандяна, который непосредственно участвовал в вооруженной революционной борьбе. И сейчас, как и два года назад, когда в Париже он прогуливался со Степаном Восканом, Микаэл завороженно слушал Бакунина, прожившего полную приключений и невзгод жизнь, казавшуюся Налбандяну такой прекрасной и романтичной.
…Микаэлу Налбандяну, которому Бакунин поведал все перипетии своей одиссеи, ничего не оставалось делать, как согласиться с той мыслью Герцена, что «тюрьма и ссылка необыкновенно сохраняют сильных людей, если не тотчас их губят; они выходят из нее, как из обморока, продолжая то, на чем они лишились сознания».
…Вырвавшись из почти десятилетнего одиночества, молчания и бездеятельности, Бакунин с головой окунулся в дела и, как сообщает Очевидец, «спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, направлял, организовывал и ободрял целую ночь, целые сутки. В короткие минуты, оставшиеся у него свободными, он бросался за свой письменный стол… и принимался писать — пять, десять, пятнадцать писем в Семипалатинск и Белград, в Бессарабию, Молдавию». По самым разным адресам. Воистину, он «любил не только рев восстания и шум клуба, площадь и баррикады — он любил также и приготовительную агитацию, эту возбужденную и вместе с тем задержанную жизнь конспираций, консультаций, неспанных ночей, переговоров, шифров, химических чернил и условных знаков».
«Всякому человеку естественное поле для действия — родина, — учил Бакунин. — Плохо быть деятелем на чужой стороне. Я это слишком хорошо испытал в революционных годах: ни во Франции, ни в Германии я не мог пустить корня…»
В короткое время объединились вокруг него Петр Мартьянов, Василий Кельсиев, Николай Альбертини, Павел Ветошников, Андрей Нечипоренко, князь Петр Долгоруков, маркиз Николай де Траверсе и многие другие, ставшие соратниками, помощниками и даже секретарями этого неистового деятеля, вынашивавшего планы общеевропейской и всероссийской революции и каким-то колдовством умевшего накрепко привязать к себе людей. Сам Бакунин в такое же короткое время познакомился и сблизился с Джузеппе Мадзини, Марком Аурелио Саффи и о их помощью наладил связи также с Джузеппе Гарибальди.
