Современный румынский детектив [Антология] - Штефан Мариан

— Прости меня, дядя, не наври я тогда, ты бы меня не взял.

— А о том, что я ради тебя подставляюсь, ты не подумал?

— Я…

— Что сам чуть не сорвался, когда ты повис на одной руке, забыл?

— Что ты, дядя, такое не забывается!

— Ради чего я все это делал, Митря? Ради твоих красивых глаз? Чтобы нюхать твои ходули по ночам? Выходит, я держу корову, а ты ее доишь!

— Расплачусь я, господин профессор, сквитаемся! Все, что наворую, — твое. Пашой заживешь, в ус дуть не будешь!

— Митря, Митря!

— Другого выхода у меня не было, пойми ты это. Теперь я пуст, но подфартит же и мне когда-то! Озолочу тебя, дай срок, один бы только взломчик сделать!

— Ты еще и дурак к тому же!

— Почему, дя Силе? Без казны — хана. На что жить? Совать же надо налево и направо…

Беглый задумался. Димок почувствовал слабинку и затараторил:

— Сам ты воровать не умеешь, это трудная профессия. Тебе нужен посредник. Так, что ли?

Силе показал ему спину:

— Заходи, черт с тобой!

— А не вдаришь?

— Ты говорил, что тебе ндравится.

— А вдруг ты переборщишь, да и уложишь! Бей лучше словом…

— Заходи. Разорви кошелку да накинь на плечи. Димок осторожно приблизился.

— Нам нужна казна, паря, большая казна. Хозяина фатеры надо подмазать, чтоб не чирикал, робу надо — по ней же встречают, рисовальщики три шкуры за одну печать сдерут…

— Ты говорил, завяжешь.

— Чего только человек не сболтнет! Я бы завязал, да на что жить? Разве пенсию назначат…

Силе покачал головой.

— Всю жизнь ты, Митря, воровал, а толку?

— Что поделаешь?

— Ничего не прилипло, все равно гол как сокол!

— Вор в бедности подохнет, не знаешь, что ли?

Он примостился в уголке, мокрый и грустный. Беглый потер подбородок:

— Ты знаешь, за что я сел? — Нет.

— Врешь, тебе Трехпалый сказал. Я убийца, Митря.

— Бывает.

— С тех пор как свет стоит… Убил за… Одним словом, судьба. Шесть лет просидел вместе с ворами да бандитами, набрался такого, чего другой за всю жизнь не наберется, но достоинство человеческое сохранил.

— Что такое достоинство? От него не разбогатеешь, помяни мое слово. Говорят, ты человек ученый. А на что она, наука? Грош ей цена в базарный день.

— Найду я себе работу.

— Чего?! Повсюду разослали твое фото. Тут же возьмут.

— Лягу на дно до поры. Есть у меня друзья, коллеги. А там видно будет…

Челнок скептически пожал плечами.

— Бог не выдаст — свинья не съест.

— Так что давай: я — направо, ты — налево!

— То есть распускаем кооператив?

— Каждому свое, Митря.

— Господин профессор!

— Наши пути расходятся.

— Неладно, господин профессор, неладно! Пока к месту не прибились, нельзя расставаться. Вдвоем легче, четыре глаза видят зорче! Не будь меня, продал бы тебя Каиафа-подметальщик, верно? До Бухареста путь далекий, как его пройти в цыганской робе? Сразу мусора рюхнут, и часа не пройдешь! Дома, в Рахове, другое дело! Народу тьма, можно и затеряться.

Беглый смягчился.

— По-своему ты прав.

— Вот именно!

— Дойдем вместе до столицы, а на Северном вокзале — мы друг друга не знаем. Но пока мы вместе, чужого не тронь, Димок! Запустишь руку в карман ближнего — задушу на месте!

— Идет, господин профессор, записываюсь в праведники.

Дождь перестал, но тучи мчались за беглецами, готовые напасть на них в открытом поле. Четыре голые ступни оставляли глубокие следы на склоне оврага. Беглый то и дело поскальзывался, шлепался. Ели протягивали ему руки, и он стряхивал с них воду на голову Челноку.

— Осторожнее, дура, из меня и так воду хоть выжимай! Шоссе петляло по долине. По обеим сторонам заблестела жесть крыш.

Они остановились. Беглый долго изучал горный городок с каменными домами, церковь и вздувшуюся речушку.

— Здесь. Лишь бы застать его дома.

— Кого, дядя?

— Профессора Истрате, моего коллегу. Видишь с краю виллу под красной черепицей? Куда смотришь? Справа от церкви…

— Вижу.

— Это его дом. В студенческие годы мы были неразлучны. Он должен помочь.

Рот вора искривился в улыбке:

— Дай-то бог.

— Неужто Алеку захлопнет передо мною дверь? Мало ты его знаешь!

— Все может быть.

Беглецы жадно глотали кофе из больших пузатых чашек.

После ванной и бритья они выглядели другими людьми. Хозяин предоставил им свой гардероб. Силе надел легкий летний костюм, Челноку пришлась впору гимназическая форма, оставшаяся от сына профессора. Подобрали и обувь.

Алеку Истрате был человек грузный и тяжеловесный, с заячьей губой, заметным брюшком и голым черепом. Они сидели в комнате, тесно набитой мебелью, коврами, книгами… Хозяин дождался, когда Силе отставил чашку, и сказал:

— Это в буквальном смысле фантастично!

— Да, дорогой, — ответил Беглый устало, — вот уж шесть лет я живу в кошмаре; вторично научился ходить, ибо дорога, которой иду, заминирована и, что самое печальное, ведет в никуда…

— Тем не менее ты ею следуешь.

— Иллюзия, Алек, иллюзия свободы, быть может, несбыточная надежда на снисходительность судьбы.

— Следовательно, ты продолжаешь надеяться?

Беглый улыбнулся:

— Конечно, все мы надеемся…

— Хм, я содрогаюсь при одной мысли. Из-за женщины… Неужели она того стоит?

— Какой ты наивный! Обычно такие вопросы возникают потом. Я от души желаю тебе не попасть в такое положение. А я вот попал.

— Сам виноват.

— Побойся бога!

— Наверно, ты помнишь французскую пословицу: «Если не можешь закрыть глаза, смотри в другую сторону». Я очень уважаю Нору, свою жену, — ты ее не знаешь, — но тем не менее никогда не возвращаюсь домой неожиданно. Техника предоставила в наше распоряжение замечательное средство предупреждения невыносимых ситуаций — телефон. Ты сообщаешь о своем приходе и появляешься не раньше чем через десять минут, чтобы дать возможность удалиться предполагаемому гостю.

Беглый смотрел на него с удивлением.

— И это говоришь ты?

— Представь себе.

— А помнишь, как на втором курсе, проводив Челу домой, ты часами подкарауливал, не выйдет ли она снова?

— Она никогда и не выходила, по причине того, что ее хахаль обитал этажом выше. Об этом я узнал за неделю до предстоящего бракосочетания. Нина, моя первая жена, казалась святой. Когда бы я ни вернулся, неизменно заставал ее дома. Но это ей не мешало сожительствовать с одним моим студентом последнего курса. Естественно, об этом знала вся группа… Не стану тебе рассказывать, чем кончился мой второй брак. А в третьем я решил застраховаться от сюрпризов, отказавшись в первую очередь от неожиданных возвращений домой.

— И ты… счастлив?

— Как нельзя более, дорогой мой. У меня уютный дом, красивая жена, у которой я не спрашиваю, куда она идет и почему опоздала, на каникулах копаюсь в огороде, сын поступил в институт… Что я себе могу еще пожелать?

Силе опустил глаза.

— В самом деле, что тебе остается себе пожелать?

Димка подмывало плюнуть в харю счастливому мужу, но он сдержался. Он сжался комочком в кресле. Форма делала его похожим на вечного второгодника.

Хозяин почувствовал его взгляд.

— И господин… тоже…

— Тоже. У нее не было телефона.

— Ты хочешь мне что-то сказать, Алек? Хозяин помялся.

— Пойми меня правильно… Не представляю себе, как рассказать об этом жене. Она, конечно, человек порядочный, но эта история может ей показаться странной.

Беглый рассмеялся:

— Успокойся, дружище, не думай, что мы собираемся остаться у тебя в нахлебниках.

— Разумеется, никакой спешки нет. Нора вернется из Бухареста лишь завтра в полдень.

— Понял. Мы уйдем раньше. Вор встал.

— По-моему, лучше нам уйти прямо сейчас.

— Почему?

— А вдруг хозяйка свалится на голову? Или она тоже звонит заранее?

— Она еще ни разу не вернулась раньше времени, — сказал, улыбаясь, профессор Истрате. — Позже — да, бывало… — Он обернулся к Беглому: — Я очень сожалею, Василе, поверь…

— О чем ты говоришь! Ты и так был очень любезен.

— По сравнению с тем, что ты и твои родители сделали для меня… Я в неоплатном долгу перед вами.

Он пояснил вору:

— На последних трех курсах я жил у них на всем готовом и не платил ни копейки.

— Да ладно…

— Тогда мне приходилось очень туго.

— Зато сейчас хорошо!

— Слава богу! Завтра возьму деньги в сберкассе — вам на дорогу. — Он улыбнулся. — Нора о них не знает, мои сбережения…

— Ты очень любезен. Хозяин вздохнул облегченно:

— Тогда отдыхайте. Поговорим еще за утренним кофе. Покойной ночи.

— Покойной ночи, Алек, и большое тебе спасибо!

Челнок провожал его взглядом, пока за ним не затворилась дверь, затем перерезал телефонный провод. Профессор подскочил.