Современный румынский детектив [Антология] - Штефан Мариан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Челнок провожал его взглядом, пока за ним не затворилась дверь, затем перерезал телефонный провод. Профессор подскочил.
— Ты что? — Ша!
— Ты… ты… — Он не находил слов. Вор осклабился:
— Я, дядя, пуганый! Этот тип мне не нравится.
— Не было печали…
— Не нравится он мне, — повторил Димок упрямо. — Тута два входа?
— Дя.
— Хм! Хреново! — Он подошел к окну: — Ложись, я на стреме.
Он погасил свет. Беглый пожал плечами и стал раздеваться, бормоча:
— Что я ему скажу завтра, когда обнаружится, что провод перерезан?
— Скажешь, пунктик у дружка.
Челнок следил за ночными тенями. Внезапно он оседлал подоконник и скрылся в темноте.
Силе смотрел в потолок, перебирая в памяти слова Алеку: «Техника предоставила в наше распоряжение замечательное средство предупреждения невыносимых ситуаций — телефон».
Да, этот урок Алеку получил еще в студенческие годы. На последнем курсе они поехали на обзорную экскурсию по стране вместе с преподавателями. По возвращении в Бухарест на Северном вокзале доцент Стаматиу достал из кармана пригоршню двушек: «Звоните предварительно, господа, так оно лучше!» Полушутя, полусерьезно каждый из них взял по монетке. И только Холбан, замдекана, заявился домой без предупреждения. Открыв дверь и увидев, что происходит в спальне, он рухнул на пол. Инфаркт.
Силе содрогнулся. Он вспомнил другой случай. Как-то в четыре часа утра его разбудил телефонный звонок. Мужской голос спросил тихо, сквозь слезы: «Сэм, моя жена у тебя?» Он швырнул трубку в сердцах. А человек повторял звонки каждые полчаса. Ему не верилось, что виновата телефонная станция или что он набирает не тот номер. Около восьми он разрыдался: «Сэм, попроси ее вернуться домой, я все прощаю»…
Беглый закрыл глаза.
Алеку шагал быстро, беспокойно оглядьюаясь. Вор следовал за ним, прижимаясь к заборам, не теряя его из виду. Горная прохлада разгуливала по ночным улицам, обнимая ледяными руками запоздалых путников.
Алеку Истрате остановился перед каким-то зданием, потоптался в нерешительности, но в конце концов вошел.
Челнок прочел вывеску и выругался — это была милиция.
Глава IX. Судьба украденных денег
— Непорочны одни только ангелы небесные, — заметил пастор.
Вор крикнул в окно:
— Деру, дя Силе! Мусора на подходе!
Беглый только что задремал. Он вскочил как ужаленный.
— Что такое? Что случилось?
— Продал тебя друг, прямехонько в милицию поспешил! Силе пришел в себя. Быстро собрал шмутки и выпрыгнул в окно.
Они бежали наугад через лес, натыкаясь на деревья. Ночь стерла последние следы света. Не было видно ни зги. Взбешенный Силе беззвучно матерился. Под кожей ходили желваки. И вдруг остановился.
Вор глянул на него с опаской:
— Что ты, дя Силе?
— Я иду назад, слышь, малый, задушу гадину!
— Ты с ума сошел! Наддай!
Они побежали дальше. Лицо Беглого было землистым, глаза метали молнии. Он не мог осознать предательство друга.
— Как это? Именно меня заманить в западню? Меня?!
— Говорил тебе, это Иуда. Другой раз не перечь.
— Какой подлец! И за что? За что, Митря, скажи! От меня он одно добро видел.
— А за что тебе сторож заговаривал зубы, дожидаясь милиционеров? Такова жизнь! Постой маленько, дя Беглый, дай передохнуть.
Они остановились на опушке леса. Димок растянулся на спине, переводя дыхание. Силе перебирал ногами, как жеребец.
— Мерзавец! Чтоб ему треснуть! Чтоб ему не дожить до завтра!
— Не увидел бы фараонов — не поверил бы мне, верно?
— Как тут поверить?
Челнок курил, поглядывая на черное небо. Холодная тьма поглотила их, по-воровски проникая в души. Беглый сплюнул с отвращением.
— Верно сказано: «Упаси меня, боже, от друзей…»
— Дело прошлое, чего теперь маяться! Спасибо, успели прибарахлиться.
— Это он чтобы охмурить! Чтобы отвести подозрения. Достану же я тебя, брат Алеку! Не уйдешь от меня, счастливчик!
— А правду он брехал, что твои его кормили?
— Три года, Димок, дорогой ты мой! Я его заставлял заниматься, он же лентяй; у нас был один галстук, на свидания он ходил в моем костюме.
— И ты не почуял в нем гада? — Нет.
— Я же говорю — фазан фазаном! Подались, что ли?
В темноте висели огни Плоешти. Беглецы спускались в долину, прикидывая на глаз расстояние.
— Сколько осталось? — спросил вор.
— Километра два-три.
Ночная тьма выдохлась. Они шагали рядом, руки в брюки. Димок дрожал от холода, его одолевала усталость.
— Так, говоришь, опять тебя нечистый боднул рожками — продажу почуял?
— Ну…
— Слушай, а на что у тебя с ним договор? Челнок остановился.
— Я его в себе ношу. И недаром.
Они вымыли обувь в луже. Вдалеке кричали петухи.
— Светает.
— Ну что, дя Силе, потопали в город?
— Только если у тебя там кто-нибудь есть. Иначе нас первый же постовой сцапает.
— Аида на вокзал, может, какой товарняк оседлаем.
— А вдруг увезет в обратную сторону?
— Не дрейфь, я в таких делах петрю.
Окраина спала глубоким сном. Вдоль улиц стояли небольшие домики с грядками лука под окнами и цепными псами — хранителями хозяйского добра. Где-то поодаль заливался аккордеон и раздавались свист и громкие возгласы.
Ноздри вора затрепетали:
— Свадьба, дядя, вот где нас дожидаются! У этих червей огородных денег куры не клюют: торгуют чесноком по лею пучок!
— Как это, Митря, прийти в дом к незнакомому человеку без приглашения?!
— Там все пьяные в дым, проносят стакан мимо рта! Прибьемся втихаря.
— Ну да, и получим коленкой под зад.
— Ни за что! Вся штука в том, чтобы не тушеваться. Если спросит жених, говори, что ты со стороны невесты, и наоборот. Да никто и не спросит, спорим на что угодно!
— У тебя прямо талант впутываться черт знает во что…
— Во всяком разе, до сих пор ты запутываешь, а я распутываю.
Они подошли, крадучись, и остановились в тени забора. Стол был накрыт во дворе под акацией — длинный, сплошь заставленный яствами. Захмелевшие гости роняли головы в тарелки, забыв, где находятся. Две лампочки, подвешенные на ветвях деревьев, разливали желтоватый свет, в котором трудно было разглядеть даже лицо соседа. Музыканты не щадили орудий своего труда. Мужики сбросили пиджаки и плясали, выпустив рубахи поверх штанов; расфуфыренные дородные бабы в азарте скинули туфли.
Беглецы прокрались в темный угол.
Димок приступил к делу, опорожнив несколько стаканов подряд. Он запускал руку, не разбираясь, в тарелки соседей. Силе был начеку:
— Гляди в оба, малый!
Вор ответил с набитым ртом:
— Жратва первый сорт! Будь спок, дядя, наворачивай! Посаженый отец лыка не вязал. Он хрипло гаркнул музыкантам со своего почетного места:
— Периницу!
— Будь я не я, если не чмокну невесту! — сказал Димок, вставая.
— Брось!
— Спорим?
— Знай меру!
Но Челнок уже где-то разжился платочком, завертел его над головой, уверенно подошел к невесте и преклонил перед ней колено. Никто и ухом не повел. Поднятая танцующими пыль оседала на потных лицах.
Силе несколько успокоился. Он ел, не переставая озираться.
Посаженый отец, нестарый еще краснощекий великан, разошелся вовсю. Он танцевал только с самыми молоденькими девушками, жадно их обнимая и порываясь чмокнуть в губы. Димок, наоборот, льнул к перезрелым красоткам.
Откормленные тетки полушутя-полусерьезно поддавались ухаживаниям вора.
Во главе стола жених, долговязый юнец, одетый по последней моде, то и дело ощупывал в кармане пиджака толстую пачку сотенных — подарки приглашенных.
Родня подбадривала плясунов.
Челнок свалился на стул рядом с Силе.
— Ну как, дядя, ндравится?
— Лишь бы скандала не вышло.
— Для них пир без драки — не пир.
— Как бы нас не побили!
Щедро подкисленная похлебка была как нельзя кстати. Вор опорожнил три тарелки, громко чавкая.
— Ешь, как положено, быдло!
Силе замер с ложкой на весу: какая-то старая баба, подпиравшая столб, внимательно их разглядывала.
— Митря, старая нас запеленговала!
— Которая? Эта чумазая, кожа да кости, посаженая мать?
— Да! Она с нас глаз не спускает. Челнок рассмеялся и щелкнул языком:
— Она на меня глядит, дура, потянуло на молодую мужскую плоть.
— Окстись, ей же за пятьдесят!
— В самый раз!
Музыканты заиграли. Все пошли в пляс, топтались как бог на душу положит.
Силе, обеспокоенный, встал из-за стола.
А в это время Челнок забрался под кровать в комнате новобрачных.
Невеста захныкала. Жених в третий раз пересчитал деньги, бормоча:
