Белая тишина - Григорий Ходжер

Закончив песню, шаман вышел из итоа, его за пояс держал Калпе. За Калпе вышел Полокто с ведром боды.

Шаман медленно, торжественно подошел к тороану с гнездом, три раза ударил в бубен и запел:

— Кэку! Кэку! Кэку! Панямба иэку!

Народ плотно обступил итоа, все внимательно слушали песню шамана. Полокто с Пиапоном стояли рядом.

Шаман вдруг замолчал. Полокто встрепенулся, поднял ведро с бодой и вылил под тороан — тальник. Шаман внезапно прыгнул на тороан, но его крепко держал за пояс Калпе. Шаман упал и громко вдохнул в себя воздух: «Э-э-э-пп!» Калпе помог ему подняться, и шаман поспешил в итоа, вошел с западного входа Мертвых и наклонился над мугдэ. Калпе ударил его кулаком по спине, и шаман выдохнул: «П-п-а-а-ф-ф!»

Полокто вошел в итоа с входа Жизни, вытащил из грудного кармана завернутые в тряпицу царские рубли и положил в берестяной короб, в котором шаман хранил свои вещи.

А Богдано встал перед мугдэ на колени и запел новую песню.

— Шаман перенес душу из пане в мугдэ, — говорили в толпе. — Теперь, молодые охотники, покажите, кто сильнее и проворнее всех.

Шаман сделал небольшую передышку, выпил, выкурил трубку, спел другую песню и пошел отдыхать в дом. За ним последовали толпой молодые охотники. Богдан шел со всеми вместе, он тоже решил попытать счастье. Шаман вошел в дом, сел на нары, устало снял с себя шапку с рогами и подбросил над молодыми охотниками. Богдан потянулся за падающей шапкой, его подтолкнули, он тоже толкнул кого-то; кто-то стукнул локтем ему в правый глаз. Богдан зажмурился. Его тут же оттерли в сторону.

— Есть! Я взял! — закричал кто-то.

— Нет, я! Я первый подпрыгнул, раньше тебя схватил, — сказал Ойта.

Молодые охотники стали вырывать друг у друга шаманскую шапку.

— Дайте сюда, — потребовал шаман. — Пусть останутся эти двое ловких молодых охотников. — Шаман взял шапку и, когда все расступились вокруг двух молодцов, подбросил шапку. Шапка взлетела, сверкнув рогами, охотники подпрыгнули, но длиннорукий Ойта первым схватил шапку за рога.

— Наши взяли! Ойта первый! — закричали вокруг. — Ойта будет самым удачливым охотником!

«Ну вот, Ойта будет самым удачливым охотником, а меня чуть глаз не лишили», — посмеиваясь, подумал Богдан, выходя со всеми молодыми охотниками из дома. Молодежь потекла ручьем на песчаный берег Амура, на игрища. За ними пошли пожилые охотники, потянулись старики, им хотелось посмотреть на сегодняшнюю молодежь, вспомнить свои молодые годы, сравнить свое поколение с нынешним. Холгитон догнал Богдана, взглянул на синяк на правом глазу и засмеялся:

— В удачливые охотники лез? Из двадцати, тридцати молодых один должен стать удачливым, счастливым. Ничего, сейчас в играх победишь. Меня в молодости никто не мог победить в эриэмбури.[73] У меня легкие, наверно, большие были, я дольше всех бежал. Если ты побежишь, не старайся всех обогнать, тут главное дольше кто кричит и дальше пробежит, — Холгитон помолчал и добавил: — А деда твоего хорошо провожаем в последнюю дорогу, теперь мы с ним увидимся только в буни. Я расскажу ему про тебя, он будет очень рад.

Молодежь начала разбиваться по группам, одни собирались участвовать в борьбе, другие в перетягивании веревки, а самые сильные столпились вокруг наковальни Годо. Сюда и потянулись старики. Холгитон тоже приблизился к ним.

— Здесь все Мэргэны-Баторы, — сказал он уважительно. Оглядев рослых молодых охотников, добавил: — Не вижу среди них нового Кусуна. Вот кто был силач! Груженую нарту, когда собака отказывалась тащить, брал на плечи и нес по пояс в снегу. Это был силач!

— Да, Кусун был сильный, — поддакнули несколько стариков, сидевшие тут же на мягком теплом песке.

Молодые охотники молчали, косились на тяжелую наковальню, опоясанную веревкой. Кто же первый начнет? Никто не хотел первым показать свою силу.

— Храбрых тоже нынче маловато, — сказал кто-то из стариков.

Богдан никогда не поднимал эту наковальню, он только приблизительно представлял ее вес. Ее требовалось не поднимать, а швырять. Рослый, костистый Ойта подошел к наковальне, встал, широко расставив ноги, поднял одной правой рукой наковальню, раскачал между ног и швырнул. Наковальня пролетела шага на три. Старики загалдели.

— Затравку даст.

— Нет, он тут не будет победителем.

— Это не шапку шамана ловить.

Шагах в тридцати от этой группы молодые женщины затеяли свою игру — чомиавори. По команде несколько девушек начали прыгать на одной ноге по кругу. Скачут девушки под хохот женщин, подруги их кричат, подбадривают. Сами девушки заливаются смехом и в изнеможении падают на песок.

— Не смейтесь, не смейтесь! — кричат пожилые женщины. — Ноги ведь слабеют совсем. Несульта! Несульта! Крепись, крепись, дорогая! Догоняй, догоняй!

В кругу остались только двое, Несульта, жена Гары, и девушка из Хулусэна. Девушка из Хулусэна, внучка старого Турулэна, стала отставать от Несульты.

— Ах ты, поганая девчонка! Да как ты смеешь сдаваться, ты ведь Заксор, почему уступаешь этим Гейкерам! А ну, скорее, скорее! Вон как хорошо скачешь. Веселее! Вот так, так!

Это Агоака. Она навеселе, как и все женщины в возрасте. Девушка, подбодренная Агоакой, далеко обгоняет Несульту. Слова Агоаки напомнили женщинам прошлогодний суд между Заксорами и Гейкерами, но никто ничего не сказал, никто не обиделся, потому что на большом празднике касане нельзя ни обижаться, ни ссориться.

Богдан наблюдал за хулусэнской девушкой, пока она не закончила победный крут, потом подошел к наковальне, раскачал между ног и швырнул вперед. Тяжелый снаряд пролетел всего восемь саженей. Опять загомонили старики.

— Нынче наковальни стали тяжелее, в наши годы были легче.

— Что наковальни! Кости нанай стали тоньше!

— Эй, старики, — сказал Холгитон. — Зачем этому молодому человеку наковальни швырять? Ему готовиться надо дянгианом-судьей Заксоров стать. Так строго о нем не говорите, ему не крепкие ноги и руки нужны, ему нужен крепкий ум.

— Крепкие руки и ноги никому еще не мешали, — возразил кто-то.

— Вы начнете играть или нет? — уже недовольно спросил один из стариков. — Видите, все люди на вас смотрят, другие игры не начинают. Ойта, ты первый начинай. Чего ждать?

Зрители, окружавшие молодых, дружно поддержали старика. Тогда вышел вперед молодой широкоплечий среднего роста охотник, будто шутя поднял и швырнул наковальню, не раскачивая между ног. Как только наковальня приземлилась, народ загалдел вокруг, старики зацокали языками.

— Это новый Кусун! Это новый Мэргэн!

— Откуда он? Кто такой?

— Найхинский силач, Хэлгэ Оненко. Он якорь железной лодки один на плечах таскает, за ним двое-трое несут цепь.

— Слушайте! А когда на плаве сеть задевается за коряжины, он так тянет сеть, что корма большого неводника уходит под воду.

— Вот это силач!

Хэлгэ Оненко, улыбаясь, выслушал результат: двенадцать саженей. Наковальню двое юношей притащили обратно, но Хэлгэ не притронулся к ней. Тут подбежали сразу трое юношей, заспорили, кому первому швырять. Страсти разгорелись, началась настоящая спортивная борьба. Один за другим подходили к наковальне молодые охотники, каждый хотел стать победителем, каждый хотел прославиться на этом касане. После праздника будут разъезжаться гости по своим стойбищам и разнесут молву о новом нанайском силаче. Но кто этот силач? Уже больше десяти человек пытали счастье, и только одному Ойте удалось швырнуть наковальню дальше Хэлги Оненко. Тогда Хэлгэ подошел к Ойте и спросил:

— Через фанзу перебросишь?

Ойта даже опешил. Наковальню — через фанзу? Нет, Ойта этого не сможет сделать. Неужели Хэлгэ швыряет наковальню через фанзу? Нет, это слишком! Через землянку, может, швыряет, но через фанзу… Предложение Хэлги дошло до стариков. Они заволновались.

— Не перекинет!

— Перекинет!

— Этого даже Кусун не смог бы сделать.

Холгитон не мог усидеть, он решил сам убедиться, сумеет Хэлгэ сдержать свое слово или нет. Он послал двух молодых охотников к себе домой, попросил, чтобы они выдернули его вешала для сеток и притащили сюда. Когда вешала были принесены, их тут же установили, верхняя перекладина была на уровне крыши фанзы.

— В наших местах еще никто не швырял наковальню через фанзу, — сказал Холгитон, обращаясь к Хэлгэ. — Мы даже не знали, что можно ее через крышу швырять.

Хэлгэ молча выслушал, он уловил насмешку в словах Холгитона, но не подал вида. Он взял наковальню, отошел от вешалов сколько ему требовалось, измерил глазами расстояние. Зрители расступились. Толпа молчала. Даже самые говорливые пьяницы будто проглотили языки. Все ждали. Сейчас должно что-то случиться небывалое: или молодой найхинец прославится на весь Амур, или он, опозоренный, потихоньку ночью исчезнет из стойбища. Его никто не принуждал швырять наковальню через перекладину вешалов, он сам напросился.