Белая тишина - Григорий Ходжер

— Разве это бег? Ну сколько у человека хватит воздуха в легких? Нет, это не бег.

В конце состязания бежали только победители предыдущих забегов. Среди них был Гара, он и одержал победу, пробежав полтора круга.

— А легкие у нынешних людей сузились, — говорили старики.

— Да, меньше стали. В наше время по три круга бегали.

Старики с утра уже были навеселе.

Ойта подбирал в свою команду дюжих молодых охотников, он решил сегодня взять верх над Хэлгой Оненко на перетягивании веревки. Хэлгэ тоже собирал своих верховских юношей, и вскоре обе команды стояли друг против друга. Холгитон стоял между ними и держался за слегка натянутую веревку.

— Напрягитесь! — скомандовал он. — Ловчее возьмитесь. Тяните!

Холгитон опустил веревку. Но обе команды как бы застыли, ни одна не могла перетянуть другую. Зрители кричали, надрывали глотни.

— Ойта! Эй, Ойта, не срами сегодня нас!

— Хэлгэ! Хэлгэ! Где твоя сила? Где твои ноги и спина, которые поднимали якорь железной лодки? Напрягайся!

А молодые охотники по-прежнему ни с места! Уперлись в родную землю, распластались над ней.

— Ойта! Ойта!

— Хэлгэ! Хэлгэ!

Вот нагнул еще ниже свои могучие плечи Хэлгэ, осторожно поднял правую ногу, чтобы ловчее упереться, и в это время команда Ойты сдвинулась с места, на шаг прошла вперед, на второй. Какую неосторожность допустил Хэлгэ! Теперь попробуй упрись половчее, когда тебя волокут. Уже на три шага отступила команда Хэлгэ. На четыре. Хэлгэ ищет под ногами спасительную лунку, за которую можно было бы зацепиться. Но нет лунки. Весь песок, глубиной до колен, пропахали ноги ребят его команды.

— Ойта! Ойта! Жми! Ваша победа! Низовские побеждают!

— Хэлгэ! Хэлгэ! Что с тобой случилось?! Да упрись ты получше!

Низовские охотники еще поднажали и поволокли упиравшихся верховских юношей по мягкому песку, только глубокий след на мокром песке остается за ними.

— Хватит, Ойта! Хватит! — кричит Холгитон. — Ты победил.

Ойта доволен, низовские оказались сильнее на перетягивании веревки.

Наступил полдень. Все зрители и участники состязания пошли к итоа. Здесь уже потухли костры, воздух будто напоен запахами вкусной еды. В итоа готовят эту еду. Готовят много-много разных кушаний: на касане угощение должно быть самым разнообразным, из тридцати-сорока блюд. А из чего приготовишь эти тридцать-сорок блюд? Приходится женщинам самим придумывать разные кушанья из той еды, что сварена в пяти котлах. Фасоль с жиром, фасоль с сахаром, фасоль с мясом, фасоль без жира и без сахара, фасоль с рисом, фасоль с пшенкой, фасоль… Теперь можно взять рис. Рис с жиром, рис без жира, рис… Надо только побольше выдумки, и из содержимого этих пяти котлов можно изготовить сто блюд.

Народ стекается к итоа, а из итоа выходят женщины одна за другой с мисками и ложками в руках. И чего только нет в этих мисках! Народ смотрит на женщин — сколько их! И у каждой разная еда. Сколько всякой еды! Попробуешь по одной ложке с каждой миски и будешь сыт. Вот это угощение!

Женщины обходят толпу, одна за другой, другая за третьей. Первая подносит первую ложку самому старому охотнику, за ней вторая подает свою ложку этому же старику, за ней третья, четвертая… А первая уже идет впереди и подает по ложке каждому, кто у нее на пути.

В это время шаман при помощи жены — Гары одевается, готовится к выходу. А Агоака с Идари складывают в берестяной короб небольшие блюдечки с различной едой.

— Правда, он отгадает? Правда? — спрашивает Идари.

— Обязан. Если не отгадает, то какой же он великий шаман? — отвечает Агоака. — Обожди, у меня где-то есть туесок голубицы, давай смешаем так, голубицу и мясо.

— Такой еды нет.

— Хорошо, что нет, труднее ему отгадать.

— Я согласна. Давай еще так, есть прокисший вчерашний суп, насыплем в него голубицу.

— Это нехорошо.

— Чего нехорошо? Он великий шаман, пусть отгадывает. Какой же он великий шаман, если не отгадает.

Агоака улыбается.

— Тебе только скажи, ты начнешь выдумывать.

Женщины одна за другой приходили с пустыми мисками, наполняли их и уходили угощать народ. Пришла Хэсиктэкэ и среди десятков котлов, кастрюль не могла разыскать свое блюдо — рис с пшенкой, а Далда бренчала крышками, искала пшенку с сахаром.

Все пробовали угощение, все насытились, вкусная была еда. Вышел из дома шаман, пошел в итоа, перешагнул через головешки. Сел в итоа возле мугдэ. Хорхой подогрел бубен, подал ему. Шаман спел первую песню. Отдохнул. Покурил. Запел вторую песню. Все слушатели столпились вокруг итоа, всем хочется увидеть, как шаман отгадывает женскую хитрость. Чтобы видно было всем, с итоа сняли циновки. Шаман сидел возле мугдэ и пел, изредка ударяя в бубен. Возле него находились Полокто, Пиапон, Дяпа, Калпе. Они все время находились возле шамана. Агоака внесла в итоа берестяной короб и поставила перед Богдано. Шаман даже не взглянул на короб и продолжал петь.

— Отгадывай, что в коробе! — крикнул кто-то из нетерпеливых.

Богдано три раза сильно ударил в бубен и продолжал:

— Шаман, хотя он и шаман, он человек. Он тоже может иногда ошибиться.

— Э, запасную тропу прокладывает, — сказал кто-то в толпе.

— Но мне, шаману, у которого шапка с рогами, нельзя ошибаться в малом деле. Меня ждут впереди большие дела, — пел шаман. — Вы сами знаете, как хитры бывают женщины, потому вы предложили им испытать меня. Женщины бывают подлы.

Слушатели замерли. На касане не сердятся, не ругаются, а тут сам шаман говорит такое. Это похоже на ругательство.

— Но эти женщины, которым вы доверили испытать меня, честны, они хотели меня обмануть, думали, не отгадаю я их хитрость, — шаман пел не повышая голоса, тихо бил по бубну. — Положили они в берестяной короб фасоль с кашей рисовой без жира. Так?

— Так! — ответила Агоака.

— Положили они кашу рисовую с мясом.

— Так!

— Положили они кашу рисовую без жира.

— Так!

— Положили они кашу рисовую с сахаром.

— Так!

— Не пойму этих женщин то ли они так любят рис, то ли рисом хотели меня обкормить, почему-то, кроме рисовой каши, нет другой. Положили они еще одну кашу рисовую с мясом.

— Так, — негромко ответила Агоака и, смутившись, опустила голову.

— Хорошо, шаман! — выкрикнули слушатели.

— Рис еще ничего, это не испытание для меня. Но зачем они мне подсунули мясо, смешанное с голубицей, этого не могу понять?

— Есть мясо с голубицей! — выкрикнула Идари из-за итоа.

Все засмеялись, одни хвалили женщин за находчивость, другие шамана, что так ловко распутывает хитрость женщин.

— Это еще ничего, я могу есть мясо с голубицей, хотя никогда раньше не пробовал, — продолжал шаман, — но никогда мне не приходилось пробовать прокисший суп с голубицой. Что это за еда? Может, эти женщины своих мужей всегда кормят прокисшим супом с голубицой?

Слушатели застыли в изумлении, тишина разлилась над толпой. Потом кто-то, сдерживая себя, засмеялся, и тут будто гром ударил с неба, — так грянул смех.

— Ай да женщины! Ну и женщины!

— Вот придумали! Ха-ха-ха! Прокисший суп!

— Да еще с голубицой! Хи-хи-хи!

— Попробуй посостязайся с ними в хитрости!

Шаман даже не улыбнулся, напротив, он казался недовольным, сердитым. Полокто смотрел ему в лицо и пытался узнать — сердится великий шаман или ему тоже смешно. Но лицо Богдано оставалось непроницаемым, и Полокто не знал — сердиться ему на сестер или смеяться со всеми вместе.

Когда немного стих хохот, шаман трижды ударил по бубну и продолжал петь:

— Мне еще ничего не ответили, может быть, я ошибся…

— Нет, не ошибся! — выкрикнула Идари. — Есть такой суп!

Опять засмеялись охотники, их жены, дети.

— Что же поделаешь, я завишу от женщин, которые кормят меня, — продолжал шаман. — Но суп сам не стану есть, накормлю своих собак ездовых. Сам я выпью ту водку, которую они положили в берестяной короб.

Шаман закончил песню под шумные выкрики слушателей:

— Это шаман! Все узнал, все распутал!

— Не зря носит шапку с рогами!

— Надо проверить короб, может, он что перепутал.

Любопытные прильнули к итоа. Агоака, красная от смущения, открыла короб и все, кто стоял ближе, увидели в мисках перечисленные шаманом блюда.

— Где там прокисший суп?! Где? — спрашивали задние.

Агоака, совсем смутившись, схватила миску с несчастным супом и хотела выбежать через западный проход, проход Мертвых, но шаман схватил ее за подол халата и молча показал на восточный проход. Агоака, под смех окружавших, отбежала подальше от итоа и выплеснула суп.

— Это все из-за тебя, — сказала она сестре. — Такой стыд.

— Ничего стыдного, всегда так делают, — сказала старуха Гоана.

Шаман, сняв рогатую шапку, отдыхал. Выпил несколько чашечек водки, которые подносили ему братья. Потом он стал молиться. В это время через восточный вход просунулась рука, и кто-то передал берестяной короб. Когда Богдано кончил молиться, опять сняли циновки с итоа, и все застыли в ожидании.