Белая тишина - Григорий Ходжер

Хэлгэ огляделся, встретился с глазами односельчан, но их так мало в этой толпе! Он оглядел всех и не встретил ни одного враждебного взгляда, у всех в глазах только любопытство. Девушки и молодые женщины выглядывали из-за спин мужчин, они подбадривали молодого силача: «Не бойся, ты сдержишь свое слово, мы верим тебе!»

Хэлгэ улыбнулся про себя, нагнулся, взял веревку половчее, поднял наковальню обеими руками, раскачал и, разгибая могучий торс, швырнул ее. Он с открытым ртом, все еще напряженный в сгусток энергии, не ослабляя мускулы, наблюдал, как наковальня тяжело поднялась над перекладиной вешалов, словно нехотя перелетела через нее и, набирая скорость, плюхнулась на мягкий песок.

— А-а! Э-э! — закричали. — Это Мэргэн-Батор!

И в этом могучем реве восхищенных зрителей комариным писком звенели голоса спорящих стариков. Они размахивали руками, кричали, но не слышали друг друга.

— Такого мы еще не видели, Хэлгэ, ты Мэргэн-Батор, — сказал Холгитон. — Теперь нам и умирать можно спокойно, за нами сильные и умные люди подрастают.

Старики гурьбой потащили улыбающегося и смущенного Хэлгу в большой дом, там они представили его великому шаману и начали угощать.

Освобожденные на вечер от своих обязанностей Гара и Хорхой прибежали на состязания поздно. Герой первого дня, Хэлгэ, сидел в кругу стариков, победитель в борьбе, Ойта, сидел на песке и отдыхал. Три пары молодых охотников играли в чапчаури — бросали друг к другу травяной мяч и ловили острым трезубцем, кто не поймал, тот отступал назад, победитель занимал его место.

Две пары фехтовальщиков тарахтели короткими палками, играли азартно, по-бойцовски.

— А бегать когда будут? — спросил Хорхой наблюдавшего за фехтовальщиками Богдана.

— Завтра, — ответил Богдан.

Девушки и молодые женщины затеяли новую игру, они встали в круг, подперли руками колени и начали прыгать, при каждом прыжке выкрикивали на разные голоса: «Кэ-ку!» «Кэ-ку!»

Богдан прислушался к этой разноголосице, и вдруг его охватило какое-то непонятное чувство. Что же это было — юноша не разобрался. Он опять прислушался, и на него вдруг словно дохнуло теплым весенним ветром. Богдан закрыл глаза. Да, это пахнуло весной. Только весной Богдана охватывали эти тревожащие душу чувства. А девушки и молодые женщины прыгали:

— Кэ-ку! Кэ-ку!

Так весной кричат перелетные птицы.

— Кэ-ку! Кэ-ку! Кэ-ку!

Среди девушек и молодых женщин мелькал нарядный халат Миры.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Наступили сумерки. Из большого дома несся пьяный шум и смех. На берегу молодежь заканчивала состязания. Идари обошла дом и смотрела на берег, искала среди молодых охотников сына. Увидела, улыбнулась.

Молодежь расходилась по домам ужинать. Богдан с Хорхоем подошли к Идари.

— Кто из вас победитель? — спросила Идари. — Кому чашечку водки подать?

«Большой, совсем большой, — думала Идари, разглядывая сына, откинув назад голову. — Высокий, красивый. И совсем как чужой».

Идари с Потой каждый день по многу раз виделись с сыном, но говорили они очень мало, хотелось родителям о многом сказать сыну, но каждый раз они с удивлением сознавались, что говорить им было не о чем, как бывает при встрече с малознакомым человеком.

— Что же делать, он уже взрослый, самостоятельный, — говорил Пота жене. — Все дети такие. Вспомни себя.

Может, и прав Пота, но Идари не хочет этому верить, для нее Богдан всегда останется младенцем, подростком, таким, каким ушел к деду. Сейчас она закидывает назад голову, когда заглядывает в глаза сына, но он все же маленький, совсем еще маленький. Но почему же тогда так трудно с ним разговаривать?

Идари с молодыми людьми обогнула большой дом. Здесь женщины варили, жарили, они целый день не отходили от котлов.

— Выпить не хотите? — спросила Идари.

— Мы не пьем, мама, — ответил Богдан, усаживаясь на циновку.

— Какие вы охотники. Потому и на состязаниях не побеждаете.

Идари принесла столик, наставила на него разную еду и села рядом с сыном.

— В итоа ночью дикого не будет? — спросил Хорхой.

— Если жива была бы бабушка ваша, она должна была переночевать с мугдэ, — ответила Идари.

— А теперь кто?

— Мы с матерью Гудюкэн.

— Нам можно? — спросил Богдан.

— Почему нельзя? Можно. Вы же семь лет рядом с пане спали.

«И последнюю ночь поспим рядом», — подумал Богдан.

Молодые люди насытились, и Хорхой пошел искать сверстников, пообещав вернуться спать в итоа.

— Сколько дней мы рядом находимся, а так мало слов сказали, — начала Идари. — Почему это, сын?

— Не знаю, мама.

— Мы в год раз, два только видимся, а сколько всякого бывает в нашей жизни. Мы не знаем о тебе и ты не знаешь о нас.

— Почему не знаю? Знаю.

— Мне, сын, все время кажется, что ты сторонишься нас.

— Нет, мама, ты не права. Я ухожу потому, что вы молчите и мне нечего говорить. При первой встрече вы рассказали, как дядя Токто с тетей живут, как Гида с женами и детьми, а я все рассказал о себе.

— Не все, сын. Ты уже взрослый, дяди и тети говорят, будто ты самый богатый жених на Амуре. Где твоя невеста?

Богдан покраснел, достал трубку и закурил.

— Нет у меня невесты, — сказал он тихо, оглядываясь вокруг.

— Что, девушек не стало на Амуре?

— Я не хочу жениться.

Он курил и думал, что все его сверстники давно уже женаты, имеют детей. Если бы не Мира, он возможно тоже женился на какой-нибудь девушке и на радость матери имел бы уже ребенка. Но Мира… Об этом разве расскажешь кому? Об этом никто не должен знать. Ни одна душа, кроме него и деда, который послезавтра совсем уйдет в буни и унесет его тайну.

— Идари, ты это с каким молодым человеком здесь уединилась? — спросила Агоака, выходя из-за итоа.

— Нашла, ты вот попробуй найди такого, — засмеялась Идари.

— Такого не найти, он самый богатый жених, он может любую красавицу купить.

Агоака после игрищ еще выпила со старухами в большом доме.

— Он и Хорхой собираются с нами в итоа ночевать, — сказала Идари.

— Это хорошо, деду не будет обидно.

Агоака вошла в итоа, расстелила постель, предназначенную для пане, и уложила мугдэ. Рядом постелила для себя с Идари и для юношей. Когда она ушла в дом, Богдан вошел в итоа и лег. Рядом села Идари и закурила.

— Предпоследнюю ночь мы с ним, — сказала она.

Богдан смотрел в щель между циновками, видел большой отрезок черного неба со звездами, но звезды «колеса неба» не было среди них. Она была где-то в стороне. Богдан вспомнил ночевку с дедом под открытым небом, как он воткнул в его изголовье маховик, на острие которого светилась звезда «колесо неба».

— Проводим деда, — продолжала Идари. — И ты мог бы вернуться к нам, с нами жить.

— Не знаю, мама, надо подумать.

И Богдан думал, думал не первый день о возвращении в родную семью. Он не против вернуться к матери и отцу, хотя и самостоятельный он человек. Но возвращаться на Харпи ему не хотелось. Он привык к Нярги, и ему трудно было покинуть это стойбище, трудно было расстаться с новыми друзьями в Нярги, Мэнгэне, с русскими в Малмыже. А самое главное, в Нярги он узнавал все события, которые происходили где-то на стороне и приходили на Амур. Нет, Богдан не мог покинуть Амур. С этими мыслями Богдан незаметно уснул.

Утром его разбудил поцелуй матери. У него сладко защемило сердце: давно мать так не будила его.

Богдан вышел из итоа, и тут показался шаман во всем одеянии с шапкой с рогами на голове. Богдан выхватил головешку из-под котла и бросил ему под ноги. Шаман переступил головешку, вошел в итоа и несколько раз сильно ударил в бубен. Агоака подняла мугдэ, посадила и подперла подушками. Подошли старушки.

Шаман запел песню и, окончив ее, ушел в дом. Гара с Хорхоем, сонные, невыспавшиеся, следовали за ним.

Женщины начали готовить угощение. В самом большом котле варили фасоль, в другом сою, в третьем мясо, в четвертом кашу из риса, в пятом кашу из пшенки. Задымили костры возле итоа. Молодежь собралась на берегу реки, начались игры, состязания. Состязания начали бегуны по кругу. Пять юношей встали в ряд, по сигналу, вдохнув в легкие воздух, с криком бросились бежать. Первые сошли с круга, пробежав саженей двадцать-тридцать. Другие обогнали их на саженей восемь-десять и тоже сошли. Только победитель пробежал весь круг. После первой пятерки бежала вторая, третья. Богдан с Хорхоем, которого до полудня освободил шаман, бежали в одной пятерке. Хорхой сошел раньше Богдана и оправдывался:

— Разве это бег? Ну сколько у человека хватит воздуха в легких? Нет, это не бег.

В конце состязания бежали только победители предыдущих забегов. Среди них был Гара, он и одержал победу, пробежав полтора круга.

— А легкие у нынешних людей сузились, — говорили старики.