Ветер перемен - Корделия Биддл

– Господи! – рассмеялась она. – Нет, пожалуй, не надо, сначала я позвоню коридорной. Похоже, меня в самом деле лихорадило: вокруг такой беспорядок. Нет, Олив не должна показываться здесь, пока тут не наведут порядок. Иначе она утратит всякое уважение к хозяйке, которая в ее глазах непогрешима. – Смех и непринужденность Юджинии были стопроцентно убедительными.

Пройдя по выложенному кафелем полу, она широко распахнула ставни. Солнечный свет, беспощадный, как вышколенная сиделка, ворвался в комнату.

– О Боже мой! – запротестовала Юджиния, когда лучи солнца вырвали из полутьмы смятую шелковую блузку, одну туфлю, корсет, панталоны. – Ну, я веду себя совсем как ребенок. Прости, пожалуйста, Джордж, сейчас я приберу здесь.

«Хорошо, – сказала она про себя, окидывая взглядом кучу белья, – что нигде нет и следа Джеймса». Однако в этом открытии не было ничего радостного, волнующего; в ней говорил холодный здравый рассудок. С таким же успехом она могла бы раскладывать пасьянс на обеденном столе или смотреть, как подрезают цветы перед тем, как поставить их в вазу. «Практика – основа совершенства», – напомнила она себе.

Джордж не отрываясь смотрел на жену; собрался что-то сказать, но передумал. Она вела себя странно – сновала по комнате с непривычным проворством, рассовывала белье по углам, но, может быть, все дело в том, что ее лихорадит? К тому же подобная перемена ему по-своему импонировала: ему нравилось, что Джини возвращается к активному существованию: он приветствовал возврат к американскому образу жизни. В последнее время она стала какой-то таинственной, неуловимой, похоже, на ней начали сказываться витающие в здешнем воздухе обычаи Востока. «Приятно, что она снова приходит в себя, – сказал себе Джордж. – И ее поведение меняется к лучшему».

Если бы какая-нибудь иная мысль и закралась в сознание Джорджа, он тотчас же выбросил бы ее из головы. Юджиния – его жена, тут же нашелся бы он; она выросла в Филадельфии, у нее прекрасное происхождение, она воспитывалась в лучших пансионах; она впитала в себя все тонкости светского этикета. Она никогда не забудет о том, что является сутью ее долга; эта суть вошла в нее с молоком матери.

– Так мы будем в саду, Юджиния, – сказал Джордж, удаляясь чуть неуверенно, но с достоинством, – выпьем аперитив перед обедом…

– Хорошо, – ответила Юджиния. – Я приду. Она услышала, как закрывается дверь, и вновь устремила взгляд на постель.

«Я встретил девушку в лугах…»– произнесла она нараспев, обращаясь то ли к себе, то ли к комнате. Ее голос взмывал вверх над постелью и скомканными простынями, над запахами моря и людей, над терпким запахом земли, запахом необожженной глины:

…Прекрасней феи маяВзвивалась легким ветеркомПрядь золотая.

Юджиния взбила подушки, расправила покрывало и, в довершение, провела рукой по верхней простыне, чтобы ни у кого не могло создаться впечатления, будто кто-то прикасался к ней.

Я ей венок душистый сплел:Потупившись, вздохнулаИ с нежным стоном на меняОна взглянула.

Юджиния вступила в холодный алебастр ванной комнаты, позвонила в колокольчик, чтобы подали воду, затем вернулась к туалетному столику и достала из ящика флакон с духами и коробочку с ароматической солью.

Я посадил ее в седло:Ко мне склонясь несмело,Она весь день в пути со мнойМне песни пела.[37]

Последние строки баллады утонули в самом дальнем и недоступном уголке ее сознания. «Итак, – сказала себе Юджиния, – я выучилась лгать».

– Ты уверен? – спросила Лиззи Генри. Они стояли на набережной, в максимальном удалении от других членов семьи, какое могла позволить себе Лиззи.

– Я слышал, как мистер Клайв рассказывал об этом капитану Косби.

Лиззи молчала. Пред ее мысленным взором пробегали картинки обеда на борту корабля: Генри прислуживает, Хиггинс маячит в отдалении, миссис Дюплесси ворчит, а отец и мистер Бекман обмениваются взглядами, которые могут означать что угодно. Она поспешила изгнать из своего сознания это ужасающее зрелище.

– Когда? – спросила она.

– Думаю, раньше, чем через неделю. Новая лопасть уже прибыла. Вряд ли понадобится слишком много времени, чтобы ликвидировать поломку. – Генри с трудом оторвал взгляд от лица Лиззи, уставился на воду и удивился тому, как здешние чайки не похожи на тех, что остались дома. Крик чаек в Порт-Саиде звучал жалобно и сварливо, будто они шумели лишь для того, чтобы проявить свой дурной характер. Строго говоря, враждебно и непривычно выглядела вся гавань: волны – желтоватого цвета с сине-серыми гребешками, без зазывной синевы северной Атлантики, как бы взывавшей: «Не бойся окунуться в нас; плыви вместе с нами». И запах у волн Порт-Саида был устрашающий; он напоминал о трущобах и протухших рыбьих головах.

– Папа знает? – спросила Лиззи и немедленно поправилась – Я хочу сказать: мистер Экстельм. – Ведь Генри – слуга, а она все время ухитряется забыть об этом.

Но в этом-то и была суть проблемы. Лиззи, понурив голову, смотрела на прибрежную гальку и песок, затем опять на воду. Швырнула несколько камешков, и они с плеском погрузились в грязную воду. Они упали на дно, не оставив на воде кругов, которые расширялись бы и расширялись до бесконечности. Просто исчезли с глаз долой. Лиззи почувствовала себя как никогда одинокой. Она пожалела, что так далека сейчас от дома; пожалела, что вообще ступила на борт «Альседо»; ей хотелось вновь очутиться вместе с Джинкс в своей уютной комнате на третьем этаже особняка на Честнат-стрит, и чтобы через холл была комната Поля, и чтобы детская была полна солнечного света, и чтобы была весна и вишни стояли в цвету, а может быть, напротив, чтобы было Рождество, и после снегопада с елей свисали огромные сосульки, и яркий отсвет снега отражался в окнах, обращая все вокруг в блестящее серебро, казавшееся холодным, но в то же время домашним и уютным. Пожеланиям Лиззи – простым, но несбыточным – не было конца.

– Я уверен, что мистер Экстельм в курсе, мисс Лизабет, – отважился нарушить молчание Генри.

Лиззи поморщилась от этого возвращения к миру формальностей. «Это несправедливо, – негодовала она про себя, – у других девочек есть поклонники; если бы папа с мамой не потащили нас на край света, если бы мы не покинули родные места, у меня тоже сейчас был бы поклонник».

Лиззи бросила короткий взгляд на своего спутника, и Генри решил, что пришла его очередь бросать камешки в воду. Он понял, что постыдно проигрывает, что мисс Лиззи забрасывает их куда дальше, и что если весть о том, что он «гуляет» с ней по берегу когда-нибудь достигнет ушей Хиггинса, не миновать ему плети из конской кожи.