Ветер перемен - Корделия Биддл

И вот она сходит вниз в обеденный зал отеля «Бельвиль», будто бредет по проходу, с обеих сторон окруженному зеркалами. Отовсюду веет разоблачением и осуждением. С каждым шагом она испытывала все большую скованность и неловкость.

– Юджиния, можно вас на два слова до того, как мы присоединимся к остальным?

Не поворачивая головы, Юджиния внутренне замерла и усилием воли заставила себя проигнорировать слова Бекмана. Этого столкновения она ждала и страшилась уже давно. По-прежнему не произнося ни слова, она медленно обратила взгляд в его сторону.

В полумраке его фигура казалась еще массивнее, а от его черного шерстяного фрака исходил острый, кисловатый запах, как от промокшей овцы.

– Да, Огден, – отозвалась она уклончиво почти шутливым тоном. Она не допустит больше никакой злополучной сцены вроде той, когда он появился у нее в каюте. «Теперь я сильнее, – сказала она себе, – теперь я знаю, что делаю. И впервые облекаю эту мысль в слова», – безмолвно добавила Юджиния. Открытие застало ее врасплох; она не смогла не улыбнуться.

– Вы так хороши сегодня, Юджиния, – произнес Бекман. Но она вполне отдавала себе отчет в том, каких усилий стоит ему каждое слово; казалось, его душат невысказанные стремления. Она слышала, как бурлит и клокочет у него в горле, как закипают мысли – лишь для того, чтобы погаснуть в ничего не значащих словах:

– Я хотел сказать… ну… если мне будет позволено… – Давайте обойдемся без сцены в духе предыдущей, Огден, – перебила Юджиния. Ощущение силы побудило ее быть прямолинейной, а прямолинейность имеет преимущества. На какой-то миг Юджиния ощутила себя бесконечно желанной женщиной, чьей благосклонности домогается множество мужчин. Она вправе выбирать и приближать к себе сраженных и покоренных, как львица, нежащаяся под лучами солнца. Всюду, куда бы она ни повернулась, любой лев только угрожающе оборачивался на своего соперника; ее это забавляло. Она потягивалась на песке, положив на лапы широкую, желтую голову; земля была теплой; под лапами успокоительно шелестела гладкая галька.

– Я хотел сказать… хочу сказать… я видел…

У Юджинии замерло и судорожно заколотилось сердце. Бекман замолчал, и она не удостоила его ответом; но каждое произнесенное им слово испытывалось на значимость и весомость. Итак, они с Джеймсом – разоблачены?.. Она вслушивалась в неровное дыхание Бекмана, вдыхала трепетавший в нем страх, наблюдала, как обмякают его плечи. «Он не знает, – сказала себе Юджиния, – он ничего не знает».

– Ну, мне пора, Огден, – нарушила она молчание. – Муж ждет, и мне не хочется портить ему настроение. Советую вам поспешить. – Финальный удар, решила она, ставит противников в исходную позицию. Юджиния чувствовала необыкновенную легкость во всем теле; казалось, она вот-вот вспорхнет с места и воспарит.

ГЛАВА 13

Лэнир Айвард уставился на воду. – Сангхай-Саравак, – злобно произнес он, – что за дурацкое название реки? И в то время как я торчу здесь, что будет с Кучингом или самим Айвартауном? Да кто слышал об этих местах в реальном мире? В значимом мире, мире Хэрроу и Сюррея и «небольшой усадебки на берегу озера»? Ты знакома с моим загадочным другом, «раджой-мада», мама? – Лэнир помнил все короткие утешительные фразы, бытовавшие среди учащихся частной школы в городке Хэрроу-он-де-Хилл, когда они собирались в кафе или в общей комнате. – Я решил пригласить его к нам в Лохкэррон.

В Инверури, или Киркби Стефен, или в летний дом в Торкее. Во время учебы в Англии Лэнир Айвард без конца получал подобные приглашения; он был единственным сыном единственного в мире белого раджи; над ним подшучивали, утверждая, что «ты можешь побить «проклятых готтентотов» в их собственной игре». «А будучи сыном Британской империи, можешь взять на себя целиком какое-нибудь тихое местечко и стать его монархом». Он олицетворял все устремления Англии эпохи королевы Виктории.

– Раджа-мада! – выкрикивали щеголи в Хэрроу в первые дни его учебы. – Что за черт? Ты не похож на «черномазого».

И Лэнир пускался в объяснения, утаивая горькую истину о своем отвратительном доме в Сараваке, о том, кем был его двоюродный дедушка, и как получилось, что его отец стал раджой и водворился во дворце в Айвартауне в далекой стране под названием Борнео.

– Раджа-мада, наследный принц – как принц Уэльский! – Острота разошлась среди «правых», и с той поры Лэниру пришлось соревноваться в излишествах со своим тезкой, Эдвардом, принцем Уэльским, выходцем из рода Мальборо и покровителем «Клуба Мальборо», куда были вхожи самые избранные.

Но соперничество с будущим королем Англии (даже на столь незначительном уровне) обходилось дороже ежемесячной стипендии Лэнира. В конце концов, то ли казна в Борнео истощилась, то ли его отец прослышал о проделках сына, но Лэнира, угрюмого и раздраженного, вернули в Айвартаун, в лоно семьи, в помощь и поддержку престарелому сэру Чарльзу, радже Саравака. Стоило Лэниру сесть на пароход компании «Пасифик энд Ориэнт» и навсегда покинуть Саутхемптон и Великобританию, как от всех его притязаний на принадлежность к английской нации, на «соответствие» и «общность» не осталось и следа.

Сангхай-Саравак. Лэнир наблюдал за водоворотом под причалом. Вода была тинистой и мутной, как протухшее варево в крестьянском горшке, и Лэнир решил, что ненавидит эту реку и эту страну сильнее, чем что-либо в своей жизни. Ему следовало вернуться в Англию, сказал он себе; вернуться с торжествующей небрежностью победителя. И он представил свое величественное появление с историями о восстаниях, отрубленных руках и ногах и забрызганных кровью стенах, историями, которые, знаете, он просто слишком устал повторять и которые ему безумно приелись. Весь город будет пить за его здоровье. С ним будут носиться, беречь и лелеять.

Сидя неподвижно, точно выбитый из колеи, достопочтенный Николас Пейн взглянул на своего секретаря и замигал:

– Но почему он не написал мне сам? – спросил Пейн, своими глазами с поволокой напоминавший старого верблюда. Он закрыл и снова открыл их; приподнял и опустил веки; это было в высшей степени неловкое чувство.

– Он должен был написать мне сам, – настаивал достопочтенный Николас, моргая и щурясь, пока глаза не сузились до двух узких щелочек. «Неплохой эксперимент», – решил он. Раз – он поднял веки, два – сверкнул глазами.

– Уверен, мистер Экстельм не хотел вас беспокоить столь земными подробностями, сэр, – заученно ответил Риджуэй, стараясь привлечь как можно меньше внимания к своим собственным контактам с Турком. – Уверен, мистер Экстельм знает, что у вас есть гораздо более важные заботы.