Форсайты - Зулейка Доусон

Когда тем же самым туманным лондонским вечером, но немного позже, во все еще «классической» гостиной Флер зазвонил телефон, она почувствовала и облегчение, и досаду. Досаду, потому что она, как ей казалось, почти загнала сына в угол и теперь он будет вынужден дать ей ясный, четкий ответ, не сможет отвертеться; облегчение, потому что догадывалась, каким будет этот его ясный, четкий ответ.

Она поднялась, услышав звонок, и прошла мимо сына, который стоял возле камина со свойственным ему выражением невозмутимой уверенности; «очень молодой» Роджер сидел на одном из кресел с высокой спинкой перед чайным подносом, и вид у него был не столь спокойный и не столь уверенный. Когда Флер взяла трубку, то не услышала гудочков, какие бывают, когда звонят из автомата, потому что звонивший нажал кнопку, соединившись сначала с Тиммз.

– Здравствуй, родная… Правда?.. Не придешь?.. А, у Астрид… нет, нет, пожалуйста… жуткий туман, что и говорить!.. Хорошо, детка… До свидания!

Флер положила трубку.

– Кэт не может вернуться домой из-за тумана, – сказала она не столько потому, что это было кому-то интересно, сколько желая оттянуть возвращение к обсуждаемой теме. – Она останется ночевать у Астрид Бигби, на Бедфорд-сквер.

– Что ж, мама, приятно знать, что у тебя есть хотя бы один разумный ребенок. В наши дни один к двум совсем неплохое соотношение.

Флер пронзила сына быстрым взглядом ясных глаз и снова села на кушетку. «Ребенку», который произнес эти слова, скоро будет тридцать! «Очень молодой» Роджер смотрел на горящий в камине огонь и жалел, что у него нет с собой нюхательного табака. Он хотел заглянуть к Флер на минуту по дороге домой и занести бумаги, но согласился выпить чаю и остался. Это была ошибка; когда клиенты сидят у него в конторе, неважно, родственники или совершенно посторонние люди, они не позволяют себе так открыто пикироваться.

– Я не говорила, что твое предложение неразумно, – ответила Флер, – просто все это окажется впустую, только и всего. Не понимаю, как ты хочешь выиграть процесс, не имея убедительной аргументации.

– У меня есть убедительная аргументация, – невозмутимо ответствовал Кит, – во всяком случае, скоро появится.

– Аргументация, которую ты скрываешь от всех, даже от собственного адвоката. Как, по твоему представлению, он должен вести дело, если ты таишь от него половину обстоятельств?

– Этим я ему только помогаю, – чем безнадежнее он считает мое дело, тем изворотливее будет работать его ум. Как бы там ни было, ведь этот Хабедэшер считается асом, верно?

Кит посмотрел на своего родственника и поверенного, и тот понял намек.

– О, без всякого сомнения. Один из двух лучших королевских адвокатов по бракоразводным делам нашего времени, – отозвался Роджер, умолчав о не слишком приятной подробности, что второго аса, некоего Боумена, тоже королевского прокурора, удалось заполучить адвокатской конторе Херринга.

– Очень может быть; скользкий тип, как мне показалось.

– Не стану спорить, но в зале суда ему мало равных. Он из тех, кто расстреливает пленных.

Кит чуть заметно улыбнулся довольной улыбкой.

– Не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Роджер подал встречное ходатайство «о восстановлении в правах, вытекающих из брачных отношений», пока еще не поздно, – сказала Флер. – По-моему, это именно так формулируется. – И, не получив ответа, добавила: – В конце концов, это она оставила тебя.

«Очень молодой» Роджер уклонился от обязанности поверенного объяснить тонкую разницу между «оставлением» и «оставлением ввиду невыносимого поведения оставляемого», как она определена в «Законе о бракоразводных процессах» 1950 года.

Кит ответил матери не сразу.

– Она все еще моя жена.

Это был и ответ, и в то же время не вполне ответ, и произнес его Кит со свойственной ему бесстрастностью. Флер было бы гораздо легче, если бы ее сын взорвался, только бы не это его ледяное спокойствие. Но он не снисходил до проявления страсти, хотя страсть, как она сама знала, может быть и тайной. Например, страсть к обладанию.

– Все под контролем, мама, ты не волнуйся.

Но Флер не могла не волноваться, хоть и сердилась за это на себя; у нее со времен войны развилось болезненное неприятие поражения. И что, как не поражение, ждет ее сына, который надеется выиграть в Высоком суде защиту по делу об измене с помощью всего лишь вежливого, официального извинения, как все это сейчас понимают?

Когда Роджер собрался уходить, к ним спустилась Эм. Майкл убедил ее продать дом на Маунт-стрит, который пустовал десять месяцев в году, и теперь, приезжая в Лондон, она жила на Саут-сквер. Флер представила их друг другу.

– Очень приятно. Вам нужно усилить звукоизоляцию. Они без конца взрывают эти атомные бомбы. В газетах пишут, мы тоже проводим испытания. Так тревожно!

Когда несколько минут спустя десятый баронет пришел домой, вынырнув из омерзительного липкого тумана, его мать, жена и сын увлеченно беседовали исключительно о погоде.

Глава 3 Прогулка в парке

Проспав ночь в совершенно непривычной обстановке чуть ли монашеской кельи, Кэт проснулась – ей снился мистер Рочестер, который сидел в кресле возле двери в комнату Джейн Эйр, – увидела незнакомое ей мансардное окно и почувствовала такой знакомый запах. Кофе! Где-то его варили, и вместе с запахом кофе плыл замечательный аромат теплого хлеба. Под действием таких стимулов ее чувства проснулись быстрее, чем ум. Смутно припомнился Париж, где она прожила у своей бабушки год после окончания университета; бесчисленные тамошние кафе со столиками на тротуарах, все такие похожие друг на друга и все равно такие разные и незабываемые, и кофе во всех был превосходный, а разламываемые круассаны дышали на тебя теплом; яркие афиши, только что наклеенные или полусорванные; забавные маленькие прилавки книготорговцев; серый цвет, которым во Франции окрашено все, даже небо…

Кэт резко приподнялась на локтях, и не сдерживаемые шпильками волосы упали на плечи. Она не в Париже, серый рассвет пробивается не в мансардное окно atelier [97]  – она провела ночь на кровати с медными спинками в приспособленном под жилище чердаке в Саут-Кенсингтоне! Она вспомнила безупречно убедительные причины, почему физически не могла вернуться домой вчера вечером, – туман стал совсем как гороховый суп; пробираться в нем на Саут-сквер было просто опасно, хотя бывший преподаватель предложил проводить ее; им слишком долго пришлось брести в ресторанчик на соседней улице, где она убедила его позволить Джайлсу накормить их ужином из данных им пяти фунтов; еще дольше они возвращались обратно, к его дому, – и сердце ее стало биться немного ровнее. Понимая, что все без исключения сочтут ее поступок странным, более того, недопустимым, Кэт стала убеждать себя, что да, она оказалась в щекотливом положении, ну и что, в жизни всякое случается: люди оказываются в совершенно немыслимых обстоятельствах, и нужно вести себя мудро, по-взрослому, именно это «взрослое» качество она и продемонстрировала, позвонив для отвода глаз маме из автомата на углу Кенсингтон-сквер, потому что в мансарде телефона не было.

Она выскользнула из-под одеяла и поспешно оделась за пологом. Неслышно вышла в комнату, но никого в ней не было, зато из-за кухонной занавески доносились звуки. На плюшевой скатерти стояли две вчерашние кружки и бутылка виски, которого существенно поубавилось с прошлого вечера. На кресле, как она заметила, лежал смятый дорожный плед.

– Пожалуйста, мисс Монт, не волнуйтесь. Мне не впервой проводить ночь в кресле…

Поверить ему почему-то было легко.

Она вышла из ванной, где оказалось на удивление много горячей воды, свежая после умывания, с напудренным носиком и свернутыми в узел волосами, и увидела, что стол накрыт. Скатерть исчезла, на одном углу стояли два прибора, корзиночка с бриошами, масло и джем на тарелках. Кэт улыбнулась, увидев скромное угощение: и где только он все это раздобыл в такой ранний час – этот очаровательный французский завтрак в таком унылом английском антураже!

– Отлично! – услышала Кэт и, обернувшись, увидела Бойда: откинув занавеску одной рукой, он держал в другой кофейник и с улыбкой смотрел на нее. – Не совсем «Де Маго» [98] , но я рад, что вы довольны. Давайте пить кофе, пока не остыл.

И не мешкая стал наливать ее чашку.

Как и накануне вечером, они стали говорить о Париже, делились воспоминаниями и впечатлениями об одних и тех же местах и событиях, и Кэт только диву давалась: сколько раз в тот год ее жизни в Париже они чуть не встретились, их разделяли всего лишь несколько минут или несколько шагов. Он такой переменчивый и непредсказуемый, а разговаривать с ним было удивительно легко и просто.

– Я иногда жалею, что не осталась там дольше, – говорила она, – жила бы у бабушки или сняла бы маленькую квартирку. Там было так хорошо. Все дни в Париже такие… насыщенные… каждый день происходило что-то новое, интересное.