О завтрашнем дне не беспокойтесь - Николай Симонов

— Извини, бабушка, — встряла в разговор Лариса Николаевна, — разве ты мне не рассказывала о том, что эти «дебилы» могли в уме складывать, умножить и делить шестизначные цифры?

— Увы, и это тоже — парадокс нашего времени, когда у многих людей атрофируются многие жизненно-важные способности, но зато гипертрофированно развиваются другие, которые совершенно не надобны — ответила на замечание внучки Татьяна Ивановна. За 15 минут до окончания его визита Лариса Николаевна объявила о том, что ей надо завести машину и прогреть мотор. Когда она вышла, Татьяна Ивановна, разумеется, по секрету, сообщила ему то, что он меньше всего ожидал услышать:

— Плохи у Ларисы дела. Муж разлюбил. С коллегами никакого взаимопонимания. Диссертация «не склеивается». Кафедральная начальница — дура по формуле «пи эр квадрат» и такая, сука, нудная, что от неё забеременеть можно. Павлов вздохнул, не зная, что и сказать. Татьяна Ивановна попросила его налить ей чаю и через две минуты напряженного молчания обратилась к нему с неожиданной просьбой:

— Ты и Василий Дмитриевич не будете возражать, если Лариса остановится у вас на пару недель в начале июня? У нее в это время намечается очередной отпуск, и я считаю, а она со мной согласна, что ей надо ненадолго переменить обстановку. До курортных романов ей не позволяет опускаться воспитание. В Москве с ее театрами, музеями, кипучей и суетливой жизнью ей будет легче понять, чего она хочет, и принять решение, согласующееся с ее совестью.

— Нет проблем. Пусть приезжает и останавливается у нас хоть на две недели, хоть на два месяца. К тому же отец летом предпочитает жить в Дубне у Сергея, а я в самые погожие дни стараюсь выбираться к моему другу на его дачу в Софрино — обрадовал Павлов Татьяну Ивановну, которая, когда они прощались, все-таки сочла нужным заметить:

— Ты уж ее, одну-одинешеньку, как-нибудь, постарайся не оставлять…

— Не волнуйтесь, вниманием не обделю и в обиду никому не дам — твердо пообещал он. По дороге в Барышево Павлов снова поинтересовался у Ларисы Николаевны насчет Индии, полагая, что эта тема никак не может быть связана с разладом, который произошел в ее семейной жизни. И она без особого энтузиазма начала рассказ о южноиндийском штате Карнатака и госпитале, в котором она и ее муж работали по своим специальностям: он — хирург, она — фармаколог:

— Удивительно красивая природа, музеи, исторические памятники, богатейший рынок. Праздники — их более 65 в год, шестичасовой рабочий день, пятиразовое питание, организованное в специальной «европейской» столовой. Мы отмечали дни рождения коллег нашего интернационального коллектива, много путешествовали. Жизнь казалась райской… И тут она замолчала и сбавила скорость. Павлов оглянулся назад и увидел идущий на обгон большой легковой автомобиль из класса внедорожников. Когда он промчался мимо них, Павлов почувствовал, как в левом подреберье робко ворохнулась слабая боль. Это, несомненно, был Hammer — не частый гость на дорогах Москвы, а для Сибири, наверное, и вовсе диковинка. Зловещее впечатление производил его черный цвет и затемненные стекла. И он спросил у Ларисы Николаевны, что она думает по этому поводу. Не отвечая на его вопрос, она жала на газ, обороты падали, а потом мотор ее «Москвича» и вовсе заглох.

Лариса Николаевна выглядела расстроенной и даже побледнела. Павлов предложил подтолкнуть машину, но делать этого не пришлось, так как с третьей попытки мотор, громко чихнув, все-таки завелся.

Когда они проехали пару сотен метров, Лариса Николаевна немного успокоилась и ответила на его вопрос так:

— Разное про эту машину рассказывают, например, что она появляется на трассе только в сумерки, рано утром или поздно вечером. Днем ее никто не видел. По слухам, где-то неподалеку под землей скрыта секретная военная лаборатория, в которой разрабатывают то ли химическое, то ли бактериологическое оружие. И эта машина, якобы, оттуда. Номеров и опознавательных знаков на ней никаких нет.

— Смотри, пожар! — воскликнул Павлов, обратив внимание на поднимающийся над лесом густой белый дым.

— Это, наверное, на свалке опять что-то горит, — сказала Лариса Николаевна и затем пояснила. — Видел дорогу, которая сворачивала направо? Мы три минуты тому назад мимо нее проезжали. Эта дорога как раз и ведет на свалку. И мне показалось, что Hammer поехал именно в ту сторону… Дальше они ехали молча. Асфальт закончился, и пошла грунтовая дорога, покрытая щебнем и гравием. При въезде на территорию дачного кооператива «Серебряная горка» Лариса Николаевна разговорилась. По ее словам, раньше здесь была большая деревня, в которой до войны насчитывалось двадцать пять дворов. Некоторые дома до сих пор сохранились, но большинство их владельцами были разобраны и перевезены в Барышево и другие села. В конце 1950-х годов это живописное место на опушке большого лесного массива заприметили руководители одного новосибирского оборонного НИИ и добились землеотвода под дачный кооператив. Первые, кто в него вошел, получили от 15 до 30 соток земли. В середине 1960-х годов НИИ было расформировано и в кооператив стали принимать всех желающих, но средние размеры участков при этом сократились до 6-10 соток. Навстречу им двигался автомобиль «Волга» бежевого цвета. Сидящий за рулем усатый мужчина с большой копной густых кудрявых иссиня-черных волос три раза просигналил и помахал рукой. Лариса Николаевна просигналила длинным гудком и, повернувшись к Павлову, объяснила:

— Это — профессор Мерцалов, наш сосед.

— Как?! — Павлов от волнения даже заерзал.

— Ты что-то о нем слышал? — поинтересовалась она.

— Читал его статьи в журнале «Наука и жизнь» и в других изданиях.

Очень толковый автор. Не сорит терминами и любит основательно обработать мысль. Считается одним из лучших советских специалистов в области квантовой — физики — уклончиво ответил он.

— Жаль, что он уезжает, могла бы вас познакомить. Удивительно обаятельный, умный и интеллигентный человек, и, между прочим, как и ты, коренной москвич — еще больше раздосадовала его Лариса Николаевна. Во время последнего телефонного разговора с Аркадием Моисеевичем, который состоялся в понедельник вечером, тот подтвердил время его визита, и, как бы, между прочим, дал понять, что на ужине будет присутствовать Мелисса. На его вопрос о том, будет ли у него возможность познакомиться с профессором Мерцаловым, Аркадий Моисеевич ответил неопределенно: коллега Мерцалов занят весенне-полевыми работами на дачном участке, в силу генетической предрасположенности к крестьянскому труду или частному землевладению, но он все-таки постарается на интервью его как-нибудь вытащить. Павлов сразу же позвонил Светлане Викторовне Олениной в гостиницу и доложил ей о возможных изменениях в плане операции, которая, как он догадывался, должна была закончиться обыском квартиры доцента Фишмана и арестом профессора Мерцалова. Та же участь, очевидно, ожидала и Аркадия Моисеевича Фишмана, которого ему, конечно, было искренне жаль. Ему же в этой операции отводилась неблагодарная роль «живца»; после принятия синтетического наркотика и вхождения в гипнотический транс, что должны были зафиксировать установленные в квартире доцента Фишмана скрытые камеры видеонаблюдения, ему предстояло срочное освидетельствование в присутствии врачей и понятых. Не исключалась вероятность его госпитализации и помещения на стационарное лечение, в зависимости от состояния здоровья. А дальше, понятное дело, должен был состояться суд, на котором ему предстояло выступить в качестве свидетеля и потерпевшего. «Мы постараемся сделать так, чтобы в среду гражданин Мерцалов не смог поехать на свой огород, например, по причине поломки транспортного средства, которым он пользуется», — пообещала ему Оленина. Дача, на которую его привезла Лариса Николаевна, располагалась в самом конце бывшей деревенской улицы, где сохранились старые бревенчатые избы с резными наличниками на окнах. Их новые хозяева не старались их перестраивать, и только заново перестелили крыши и покрыли — кто шифером, кто черепицей, да еще заменили деревянные изгороди сеткой рабица. Сетку из отрезков прочной стальной проволоки, сплетенной в ячейки различной формы, в 1878 г. изобрёл немецкий каменщик Карл Рабиц. В СССР сетки Рабица стали особенно популярны в 1970-е годы в период бурного дачного строительства, и в определенном смысле их можно считать таким же символом эпохи развитого социализма, как автомобиль марки «Жигули» и очереди за колбасой и туалетной бумагой. Лариса Николаевна несколько раз просигналила, чтобы ее муж открыл ей ворота. Прошло почти пять минут, но навстречу им никто не вышел.