Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер - Алексей Буторов

Вольтер. Гравюра XVIII века.

П. Бомарше. Живописный портрет второй половины XVIII века.

Париж. Вход в сад Тюильри со стороны Елисейских полей. Гравюра XIX века. ГМП.

Неизв. художник. «Портрет Екатерины II».

А. П. Брюллов. «Портрет Н. Н. Пушкиной». Акварель. 1831–1832 гг. ГМП.

Ш. Козина. «Портрет А. А. Алябьевой». Около 1842 г. ГМП.

В эти годы Пушкин далеко не каждое свое стихотворение печатал. Он очень тщательно относился к своему слову. «Послание» поэт счел нужным опубликовать в самое короткое время после написания. Оно много значило для него не только с художественной, но и с идеологической точки зрения.

Публикация стихотворения вызвала появление в прибавлении к «Московскому телеграфу» довольно грязненького сатирического выпада, памфлета Николая Полевого «Утро в кабинете знатного барина», который, разумеется, не задел самого Юсупова — укус литературной блохи мало трогал князя. Это сочинение обдавало грязью, прежде всего, самого Пушкина, выведенного в качестве литературного лакея. Впрочем, одна из фраз Полевого могла понравиться и Николаю Борисовичу: «Пока еще жизнь качает нас в люльке, почему не наслаждаться ею». У Полевого нашлось немало союзников, вполне с его мыслями согласных. В это время уже началась подготовка к травле Пушкина, приведшей вскоре к гибели поэта.

В. П. Лангер. «Портрет С. Н. Глинки». Около 1820 г. ГМП.

В незаконченной статье «Опровержение на критику» Пушкин писал: «Возвратясь из-под Арзрума, написал я послание к князю Юсупову. В свете оно тотчас было замечено и… были мною недовольны… Один журналист принял мое послание за лесть итальянского аббата, — и в статейке, заимствованной у Мерсье, заставил вельможу звать меня по четвергам обедать. Так-то чувствуют они вещи и так-то описывают светские нравы.

Ныне писатель, краснеющий при одной мысли посвятить книгу свою человеку, который двумя или тремя чинами выше его, не стыдится публично жать руку журналисту, ошельмованному в общем мнении, но который площадной руганью может повредить продаже книг или хвалебным объявлением заманит покупщиков. Ныне последний из писак, готовый на всякую приватную подлость, громко проповедует независимость и пишет безыменные пасквили на людей, перед которыми расстилается в их кабинете»[293].

Весьма неожиданной оказалась реакция на грязный выпад Полевого революционного демократа, критика В. Г. Белинского, который не только не поддержал коллегу по демократическому цеху, но и дал очень верное истолкование выдающегося произведения Пушкина, «в котором такою мощноюи широкою кистью с такой полнотою, глубокостию и верностию изобразил нам поэт характер, дух и поэзию, словом, творчески воспроизвел идею русского XVIII века, полного славы и величия, пиров и роскоши, сомнений ума и ажды наслаждения!..»[294].

Неизв. художник. «Карикатура на Н. А. Полевого». 1840-е гг. (?) (Бобринский?)

Белинский еще раз вернулся к «превосходному стихотворению» Пушкина в пятой статье о «Сочинениях Александра Пушкина». «Некоторые крикливые глупцы, не поняв этого стихотворения, осмеливались в своих полемических выходках бросать тень на характер великого поэта, думая видеть лесть там, где должно видеть только в высшей степени художественное постижение и изображение целой эпохи в лице одного из замечательнейших ее представителей»[295].

Публикация памфлета Полевого не осталась без внимания высоких сфер. Появление «соблазнительной статьи» «по дерзким и явным намекам на известную особу по заслугам своим государству возбудила негодование все благомыслящих людей», — с негодованием писал в своей жалобе князь С. М. Голицын[296]. Цензор и посредственный поэт С. Н. Глинка, по собственной глупости пропустивший в печать сочинение Полевого, оказался порядком наказан. Отлученный от должности, он лишился заслуженного пенсиона, что для него, живущего исключительно службой, равнялось едва не смерти. Простодушный и наивный Глинка не понял смысла сатирического выпада Полевого, зато это прекрасно поняли в обществе и в верхах.

Никола де Куртейль. «Пушкин и Вяземский в Архангельском». 1830. Всеросс. музей А. С. Пушкина. Изъято из коллекции кн. Юсуповых в Архангельском.

Глинку в Москве все очень любили. Пушкин всегда оставался с ним в самых лучших отношениях, хотя, вероятно, не раз по доброму смеялся над наивностью и простотой коллеги по «литературному цеху», которая сыграла с ним злую шутку. Простота на деле оказалась хуже воровства. Поэт вызвался выручить поэта из беды. За помощью пришлось обратиться к всесильному князю Николаю Борисовичу.

Знаменитый литературовед и краевед Н. П. Анциферов считал, что второй приезд Пушкина в Архангельское состоялся 29 августа 1830 года, в день престольного праздника Архангельской церкви[297]. «На престол», как говорили в народе, помещик по традиции угощал своих собственных крестьян. В качестве ответной благодарности крестьяне устраивали для хозяина «концерт художественной самодеятельности» — нехитрые песни и пляски.

Фрагмент рисунка. Пушкин и Вяземский.

К Юсупову поэт поехал не один, а вместе со своим другом — поэтом князем Петром Андреевичем Вяземским, много лет состоявшим в Московском Английском клубе. Воспоминанием об этой поездке стал рисунок художника Никола де Куртейля, долгое время выполнявшего обязанности придворного рисовальщика князя и постоянно жившего в Архангельском. Рисунок хранился в семейном собрании, а уже в советское время перешел во Всероссийский (когда-то Всесоюзный) музей Пушкина. На рисунке, при его увеличении, в числе гостей Юсупова без труда можно увидеть изображения обоих поэтов.

В это время Вяземский усиленно собирал материалы для книги о Денисе Ивановиче Фонвизине, начальнике князя Юсупова по Коллегии иностранных дел. Понятно, что во время поездки в Архангельское на праздник обо всем интересующем поговорить с Николаем Борисовичем было затруднительно, поэтому Вяземский и в дальнейшем не раз обращался к Пушкину с просьбами порасспросить Юсупова о старине при личных встречах.

Едва ли когда-нибудь достоверно станут известны все детали той давней поездки. Можно предположить, что Пушкин не только просил за Глинку и подарил князю рукопись своего послания. Наверняка Николай Борисович и два поэта насладились беседой — все трое были остры на язык. Не исключено, что поэты приехали в Архангельское еще накануне праздника, а ночевали в одном из служебных флигелей усадьбы, предназначенных для княжеских гостей.