Восточные сюжеты - Чингиз Гасан оглы Гусейнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
Восьмого ноября Мария с трудом пробралась сквозь толпу женщин к газетной витрине на заводе. Снимки и сообщения о том, что на Красной площади был парад и состоялось торжественное заседание, подняли настроение Марии.
Нет, Мария была права, что приехала в отцовский дом. Немцу в Москве не бывать. На лицах всех, кого в тот день видела на заводе и на улице Мария, возвращаясь домой, была радость.
Воздух тяжелый, как лед. Он застревает в горле колючим комком. Пуховый платок, брови и ресницы покрыты инеем. Волоски в носу превратились в иголки.
По снежной целине улицы, объезжая Садовое кольцо, которое у Крымского моста было перегорожено надолбами, проходили танки. Орудийные дула были покрыты изморозью.
* * *Как же складывался день Марии, когда она работала на механическом заводе?
У кого спросить? Как узнать?
Катя стояла у печки и на миг задумалась. Кажется, кто-то спросил о маме.
Это был я.
И я смотрел к ним в окно, в кругляшок на замерзшем стекле, отвоеванный дыханием Кати. Но она меня не видела, ведь я в году Барана и в месяце Путешествий.
(А тогда?
И снега не было, но ветры дули, и в окне, что некогда пробил в стене отец, выл злющий северный ветер.
И налеты?
Прилетал однажды — разведывательный!.. Я бегал по крыше, летел высоко-высоко, как точечка, палили зенитки, и ватой белели облачка с кулак на синем небе.
Не попали — он летел очень высоко, до него не добраться, ему нравилось оглядывать с высоты богатый нефтью край.
И быть почти уверенным, что скоро они приберут его к рукам, — ведь были очень близко, и Телеграфный столб, чисто побрившись опасной бритвой, поглаживал щеку и подкручивал усы.
Он подозвал тебя, когда ты сошел с крыши. «Ну, кого побрить?» — спросил он, а у самого противная ухмылка.
Потом я пролез к нему в окно и стащил бритву.
Ай, как нехорошо!..
Мне надо было разрезать толстую книгу, оставшуюся от соседей немцев, и я случайно — ведь острие-то тонкое! — отломил лезвие.
И вернул ему?
Радостный, я подсунул ему бритву, которой уже не побреешься!..
Он подозревал тебя, а ты избегал встреч с ним…)
Кругляшок на стекле снова затянуло узорами.
Катя исчезла.
Но я ее вижу…
Холод, снег, мерзнет даже печка.
Не плачь, Катя.
Мама скоро придет и принесет с собой за пазухой кусочек тепла.
Как в сказке.
И печку затопит.
* * *Вот и она, Мария.
Пришла, высыпала у печки принесенные с завода чурочки, разожгла одну зажигалкой, подаренной Кате молодым лейтенантом Виктором.
И печка, соскучившаяся по долгожданному теплу, запылала.
Женщины собирали чурки и щепки в термическом цеху и вокруг него, прятали в платки, карманы. Завернув «дрова» в старые кофты или платья, в конце смены они подсовывали свертки под ворота, а сами шли к проходной с пустыми руками. А охрана в проходной делала вид, что ничего не знает… Выйдя из проходной, все шли к воротам, брали каждая свой сверток.
Быстро вскипел чайник.
А потом сварилась картошка.
Поели, погрелись у печки, а она, быстро накалившись, тут же начала остывать.
И уже можно было подолгу держать руки на печке.
И уже она остыла.
И надо собираться ко сну: Катя одевала пальто, оно ложилось всей тяжестью на плечи, и они шли в метро.
А утром Мария провожала полусонную Катю до дому, а сама возвращалась в метро. Туннель освобождался от деревянных щитов, и колеса вагонов грохотали по рельсам.
* * *Клаву как подменили. Исчезла постоянная угрюмость. Она привезла в дом дрова, купила на рынке муку, масло. И все спрятала у себя в комнате.
Мария ни о чем не спросила: ясно, что сестра кому-то продала золото. А Катя боялась своего пальто. Ее словно привязали к нему, а оно ей говорило: «Ты моя рабыня!»
И никому нельзя пожаловаться на ненавистное коричневое, в рубчик пальто. В Кате росла злость на тетю, которая на дню раза два приходила домой. За то, что пришила к пальто этот проклятый ватник, как будто в наказание; за то, что втайне кормила Женю и закрывала дверь в свою теплую комнату.
«Ты моя рабыня! Сиди и сторожи меня!» — говорило пальто, и никуда от него не убежишь.
* * *Шла как-то Мария по Олсуфьевскому после работы, и вдруг навстречу идет Игорь. Игорь Малышев. Просто чудо, что ее «поэт» узнал Марию, ведь прошло столько лет! А он стоит и улыбается, радуясь встрече.
— Ты ли это, Маша?
И Марии услышалось:
«Как ты изменилась, Маша!..»
— Как видишь, — устало улыбнулась она.
— Где ты? Как ты?
Мария развела руками.
— Как все… А как ты?
— Обо мне успеется, ты о себе сначала расскажи!
