Восточные сюжеты - Чингиз Гасан оглы Гусейнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И это мы знаем.
— Я сама решила сдать золото в фонд обороны.
— Об этом надо было думать раньше.
— Но я…
Мужчина не дал ей договорить:
— Хватит! Нам некогда. Собирайтесь!
— Но я добровольно отдаю.
— «Добровольно»! Вам слава нужна! Аплодисменты! Чтобы в газете писали! Как же? Вы артистка! Вы без этого не можете!
«И это знают!»
Марию била дрожь.
И тут заговорила женщина:
— Товарищ майор, раз она чистосердечно призналась, так уж и быть, давайте примем у гражданки золото, дадим ей справку, что она добровольно сдала государству золото в таком-то количестве.
— «Сдала»! Мы сами за ним пришли!
Женщина тем временем открыла портфель, вынула лист бумаги, села к кухонному столу.
— Несите золото!
Мария, как в лихорадке, кинулась в комнату. Катя, обхватив колени, сидела на кровати. Она все слышала. В ее руках был ватник. Мария вынесла стеганку. Женщина писала долго, подписала сама, дала подписать мужчине, он вытащил из кармана коробку с печатью, подышал на резиновый круг и приложил к бумаге. Женщина протянула справку Марии и взяла у нее ватник и запихала в портфель, который неожиданно оказался таким вместительным.
— Вот это называется разумный поступок!
И ушли.
Мария долго стояла, прислонившись к стенке. Вышла Катя в одной рубашке и обняла мать.
И только сейчас из своей комнаты вышла Клава:
— Ушли?
Мария промолчала.
— Ты отдала?
Мария кивнула.
— Так тебе и надо! Еще хорошо, что не засудили!
Они опять разошлись по комнатам.
Мария и Катя никак не могли согреться. Только к утру они ненадолго уснули.
* * *Ни утром, ни в последующие дни Клава не вспомнила о ночном визите. Дома она бывала редко: все свободное время с дочерью пропадала на пятом этаже у Колгановых.
Мария спрятала полученную справку в жестяную коробку, которая, как удивилась Мария, уже не пугала. День заметно прибавился. После двенадцатичасовой смены усталость повисала на ногах Марии тяжелыми гирями.
* * *Мария слушала репродуктор, подолгу простаивала в проходной у щита, где вывешивались утренние и вечерние сообщения Совинформбюро, — то ли читала, то ли думала о Викторе.
Когда же получит весть о нем?
Ночью вдруг сядет и не спит.
— Спи! — говорила Катя.
Но мать ее не слышала.
А потом вдруг скажет:
— Это ты, Виктор?
Кате становилось жутко, она накрывалась с головой и подолгу прислушивалась к звукам. Нет, мама больше не говорила, но и высунуться, посмотреть, спит ли она, Катя боялась.
А потом привыкла к полуночным маминым: «Ты?..»
А Мария действительно ночами, казалось, чувствовала присутствие рядом Виктора. Совсем рядом, с нею. То ли сон это, то ли явь. Сидит на кровати, гладит ее голову, нежные слова шепчет и шепчет. Она чувствовала его тяжелую руку, горячую и ласковую, на холодном плече, на шее, и, уткнувшись в нее, эту такую родную и близкую руку, с которой ничего не страшно и спокойно, как в детстве, засыпает. И снова вздрагивает: «Ты?..» Как-то Катя застала маму сидящей над тетрадью. Как только Катя вошла, она встревожилась, испуганно закрыла тетрадь, быстро убрала со стола и спрятала на коленях. Катя уловила, что для матери это какое-то таинственное занятие и что она не хотела бы, чтоб об этом узнали. Замешательство сменилось недовольством. Катя ни о чем не спросила и вышла, оставив мать одну. Испуг матери так врезался в память, что Катя перестала врываться неожиданно в комнату, находила способ, чтоб как-то узнала мама о ее приходе. Тетрадь не попадалась Кате, она даже поискала ее и не нашла. Но по ручке с чернильницей, которые оказывались не там, где их оставила Катя, догадывалась, что мама продолжает писать и тетрадь есть, только она тщательно прячет ее. У Марии было такое чувство, что все, с кем она работает на заводе, получают письма. И ниточка связи продолжается, голоса мужей и они сами — с ними. Все, но только не она. И это чувство было так осязаемо и так угнетало, что Мария с трудом удерживалась, чтоб не впасть в истерику. Она вскакивала и цеплялась за единственное реальное, что было рядом, — за Катю. И долго стояла не шелохнувшись, обняв Катю, набираясь от дочери сил, и все дальше уходил, оставлял страх.
Однажды такое нахлынуло на нее, когда Кати не было дома. Мария вскочила, заметалась, подошла к окну, потом к углу, где обычно рисовала Катя, пошарила рукой по столу, взяла тетрадь; она оказалась чистой, обмакнула перо и вывела:
«Мария, родная, крепись! Я буду тебе писать! Сегодня…»
И всплыло в памяти прочитанное сегодня ею в газете. «Какие здесь люди, если бы ты знала!.. Чистое золото!.. Мой товарищ Хафиз Каримуллин уничтожил трех фрицев, а наш лейтенант Гель сбил из винтовки «Хейнкель-126». Я жив и здоров…»
Почему именно эти фамилии, думаю я.
Необычные — потому?
Или долго вчитывалась?
И именно их запомнила?.. Хафиз Каримуллин, где он? И Гель. Жив? Здоров?..
Записала и спрятала, стало легче.
И пошли короткие записи — «письма».
Виктор оказался на Керченском направлении: сначала на полуострове, потом «под давлением превосходящих сил» отошел на «новые позиции», сражался уже в районе города Керчь, затем «в восточной части» полуострова, а через несколько дней был в числе войск,
