Волхитка - Николай Гайдук

Чистоплюйцев, тот, что вскоре станет «графом», жил как раз в таком очаровательном месте – спокойном, древнерусском городке.

Был тихий летний вечер. Дождик недавно пробрызнул. Свежо и ароматно дышали сады, палисадники. Потихоньку пустели уютные улицы Красноводска (этот городок переименовали после революции, как многое другое на беловодских землях).

Чистоплюйцев прогуливался. Это был привычный променад, заведённый много лет назад: весь день «угорая» за своей учёною работой, Иван Иванович непременно выкраивал часок для прогулки, а то без кислорода мозги совсем прокиснут.

Откуда-то от берега свежачок подул и долетело сыроватое, но тёплое дыхание моря. Тополи, рябины в садах и палисадниках «скороговоркой беседовали». Вдали над морем зеленело небо, угасая. Первая звезда маячила над крышей филиала Академии наук. (Учёный жил неподалеку от работы). Чёрный контур крыши был чётко виден на фоне затухающего неба.

И вдруг на этом фоне около звезды что-то задвигалось. Кажется, котёнок шёл по крыше. Котёнок, только и делов-то; не бегемот же, не тигр… Но почему-то вдруг стало неуютно Чистоплюйцеву. Он передёрнул плечами. Остановился. Пылая необыкновенными кроваво-красными зрачками, котёнок тот приблизился к раструбу водостока: жестяной извилистый рукав загрохотал и через несколько мгновений котёнок пулей вылетел на тротуар, перебежал дорогу Чистоплюйцеву и растворился в нарастающем сумраке…

«Что за чёрт?» – испуганно подумал учёный, ещё не догадываясь, что в этом вопросе заключен и ответ.

Прогуливаясь по скверу, он хотел свернуть с дороги, которую «перечеркнул» этот странный котёнок, но не стал сворачивать – принципиально; хватит верить глупым приметам. Тем более, что путь по этому маршруту был рассчитан почти что до минуты, до глотка свежего воздуха: мало приходится бывать на улице – удел большинства одержимых людей, чья работа замкнута в четырех стенах.

В полумраке фонари зажигались. Неоновые рекламы.

Современный бездарный плакат и всякая другая не менее «нарядная» агитация давно заполонили город, и лишний раз глядеть на это – портить настроение. Но встречалось иногда и неожиданное что-то, подкупающее новизной решения. В этом смысле Чистоплюйцева редко можно было чем-то удивить. Но вот недавно он остановился у большого рекламного щита на углу сквера. Объявлялось о наборе в лётное училище. Под красочным рисунком была оригинальная надпись: ХВАЛА РУКАМ, ЧТО ПАХНУТ НЕБОМ!

Первый раз, увидев эти слова, учёный улыбнулся, невольно вспоминая свои «розовые» юношеские мечты о самолётах. Улыбнулся и почему-то вдруг поймал себя на странном предчувствии того, что руки скоро будут пахнуть небом. «Что за странность? – Он пожал плечами. – Лететь? Куда? Зачем? Не собирался вроде бы…»

Но плакат снова и снова манил к себе…

И в этот вечер Иван Иванович мимоходом полюбовался изображением бравого летчика. Вернее, только лишь собрался полюбоваться, но вздрогнул, заметил красноглазого котёнка около рекламного щита. Чистоплюйцев поразился тому, что котёнок – словно цирковой, надрессированный – спокойненько стоял на двух ногах, словно специально поджидал его, демонстративно сделав «руки в боки».

Чистоплюйцев почувствовал неприятную дрожь возле сердца. Он вспомнил, что примерно в такой же позе отлита была статуэтка рогатого чёртушки, находившаяся на столе у Лобана, у шефа.

«Причём тут статуэтка? – Он поморщился. – Да и вообще… пора домой…»

Задумавшись, Иван Иванович шагнул на мостовую. Из-за угла рванулся легковой автомобиль и в этот миг с необычайной быстротой и легкостью котенок сквозанул через дорогу…

Противно, длинно завизжали тормоза, и Чистоплюйцев увидел набегающие фары, слепящие в упор, бампер легковой автомашины дохнул разогретым железом, грозя раздавить, но сила инстинкта была велика: автоматически он успел отшатнуться на тротуар… Это спасло ему жизнь – учёный отделался двумя-тремя царапинами и лёгким ушибом головы. Неприятно, конечно. Только ведь могло быть хуже. Гораздо хуже.

Прошло несколько дней после того злополучного происшествия.

Начинался утренний обход. В больничные окна струился мягкий соломенный свет; сверкали склянки у изголовья; воробей крутился у приоткрытой фрамуги.

Дверь в палату Чистоплюйцева чуть скрипнула. Врач, заканчивая с кем-то разговор по ту сторону порога, хохотнул:

– Короче говоря, коллега, там теперь не психбольницу – можно цирк устраивать, да-да!.. – Он вошёл. – Ну, здравствуйте, голубчик, здравствуйте! Как ночевали? На новом месте приснись жених невесте. А вам что снилось? – Врач наклонился и заботливо поправил край одеяла. – Как ваше самочувствие, любезный?

– Удовлетворительно, как тут у вас говорят. – Чистоплюйцев нахмурился. – Зачем держат пятый день, не знаю. Дел невпроворот, а я валяюсь.

– Четвёртый день, голубчик. Четвёр-тый! – подчеркнул зачем-то врач. – Не тошнит? Сотрясения мозга не было? Теряли сознание?

– Нет, всё прекрасно помню… А в больницах день за два идёт, – пошутил Чистоплюйцев, – так что не четвёртый, а восьмой можно сказать. Пора выписывать. Я так своим скудным умишком сужу.

Они улыбнулись друг другу.

Разговаривая, врач листал анализы и доброжелательно кивал головою. Вообще от всей его фигуры, облачённой в белые одежды, исходил какой-то умиротворяющий свет; он словно бы окутан был незримым нимбом, который благожелательно и тепло воздействовал на человека. И только иногда что-то проскальзывало – не то в глазах, не то в улыбке… Чёрт его знает, что такое там проскальзывало… Да ведь могло и показаться просто-напросто.

За окошком разгоралось погожее утро. Далёкое облако плыло по чистой голубой лужайке небосвода. Большие солнечные пятна выстелились на чистом полу – санитарка только что помыла. Воробей сидел возле открытой фрамуги, часто чиркал голосом на тонкой ветке, затем перепорхнул поближе к белой раме: за воробьем охотился котёнок – совершенно чёрный и такой зачуханный, словно только что выпрыгнул из дымохода. Ловко работая хвостом, как только может им работать обезьяна, котёнок подобрался к больничному окну, заглянул в стекло и притаился.

Не замечая котенка, Иван Иванович с необъяснимым напряжением почему-то следил за воробьем. А доктор, в свою очередь, внимательно и тоже напряженно следил за своим пациентом.

Иван Иванович осторожно свесил руку с койки. Вслепую пошарил по полу, взял больничный тапок и неожиданно бросил… Промелькнув через палату, обувка стукнулась о раму, чуть не разбив стекло, вертыхнулась в воздухе и скрылась за окном на улице.

В глазах у Чистоплюйцева возник мгновенный ужас.

Дело в том, что по далёким русским поверьям воробей в избу влетает к смерти.

– Фу-у… извините, ради бога, – сконфузился Чистоплюйцев. – Вспомнилось вдруг…

Доктор напряжённо улыбнулся.

– И что же, интересно, вспомнилось вам?

– Да пращур, знаете ли… пращур у меня вот так же… – Больной замолчал, заметив профессиональную реакцию врача. «Теперь точно определит: сотрясение мозга!» – подумал Чистоплюйцев.

Доктор подёргал за седые пейсы. Спокойную доброжелательную улыбку вернул на лицо.

«Так что там ваш пращур? Тапочки любил швырять в окно?» – хотел он спросить, но посчитал разумным сделать вид, что ничего особенного не произошло.

– Выпишем, голубчик. Обязательно, – пообещал он, задумчиво листая анализы. – Работаете много вы, Иван Иванович. И хорошо это. И плохо. Отчизне благо, так сказать. А самому – ущерб.

– Не до ордена, была бы Родина… Я так своим скудным умишком сужу, – пробормотал Чистоплюйцев; веселый утренний настрой пропал.

Зато в глазах у доктора заплясали почему-то чёрные чёртики. Он смотрел на Чистоплюйцева теперь с каким-то новым, трудноуловимым выражением, в котором сквозь сочувствие читался приговор, но приговор, подписанный не доктором, а самим Чистоплюйцевым.

– Ваше здоровье тоже, знаете ли, достояние Родины, – высокопарно заметил доктор, собираясь уходить. – Будьте добры, голубчик, подскажите, а какого цвета был ваш автомобиль?

– Мой? Автомобиль?.. Я безлошадный.

– Нет, я неверно выразился. Тот автомобиль, который…

– Ах, тот, который сбил? Он был жёлтый. Как цыплёнок.

– Разве? А товарищ – рядом находился – на красном настаивает.

Чистоплюйцев занервничал, не удержался от едкого замечания:

– А у товарища не было сотрясения мозга?

– А что, это мысль! Надо проверить! Спасибо… – Доктор засмеялся: психолог, он ведь знал, что с больными всегда желательно прощаться на хорошей ноте – светлый «шлейф» остаётся в палате после ухода.

Через минуту-другую санитарка принесла в палату выброшенный тапочек. Осторожно положила на пол возле кровати и как-то по-новому глянула на Чистоплюйцева – и жалостливо и настороженно; впрочем, это могло показаться.

– Понимаете, матушка, – стал объяснять Иван Иванович. – К моему старику воробей влетел в избу. Всё, говорит, помру. Я не поверил. А он вынул чистое белье из сундука, в баньке попарился и отошел…