Великий океан - Иван Кратт

— Зато зима тут не боле двух месяцев. И снегу вовсе нету. Помочит, помочит, а там, глянь, обратно теплынь пошла.

— А ты видал?

— Люди, которые были, сказывают…

Слов богослужения во дворе не было слышно, люди переговаривались и изредка крестились, глядя на стоявших у самых дверей. Но скучно никому не было. Правитель колонии не баловал праздниками, а помимо всего, каждому еще не терпелось увидеть детей и жену начальника. Высадка с «Вихря» производилась вечером, ничего тогда разглядеть не удалось.

— Индейская царевна, бают, была. Дочка самого главного вождя. Из недалеких отселе мест.

— Ну и царевна! Одними косами прикрывалась, а батя в шалаше из корья жил. Известное дело — дикие!

— Молодая, видать, крепкая.

— А кто ж тебе старую тут возьмет! У них, брат, бабы скоро портятся.

Говорили главным образом бессемейные. Семейные находились со своими женами в горнице, рядом с самыми почетными обитателями форта. Только что приехавшие женщины были в топорщившихся на них петербургских платьях, выданных Барановым из компанейских складов. Ранее прибывшие — в голубых накидках и высоких башмаках — тоже забота главного правителя. Одна Фрося пришла, как всегда, босая, держа башмаки в руках и подоткнув накидку, чтобы не заляпать грязью.

Жена Кускова стояла впереди всех, женщины почтительно уступили ей место. Она, видимо, гордилась этим и смущалась. Ей было не более тридцати лет, а черные длинные косы, выпущенные поверх наплечного платка, невысокий рост, девичьи бедра и широко поставленные живые глаза на слегка скуластом лице делали ее еще моложе. Два рослых светлоголовых мальчика с мокрыми, торчавшими в разные стороны волосами стояли впереди нее и все время крестились.

Мужчины, как в церкви, разместились отдельно. Они тоже нарядились по-праздничному, а Иван Александрович надел на шею медаль, пожалованную еще в Ново-Архангельске, и, почти на голову выше своих соратников, стоял торжественный и взволнованный. Приезд жены и детей, которых он очень любил, был для него настоящей радостью.

Алексей на молебне не присутствовал. Пользуясь сухой погодой, он отправился с утра в ущелье осмотреть недостроенную мельницу. Не хотелось оставаться на людях. После размолвки с Кусковым он честно постарался забыть обиду, но прежнего доброго чувства к стараниям и самоотверженному труду правителя уже вернуть не мог. Не компании думал он служить, а Отечеству… Иван Александрович не понимал этого и никогда не поймет. Дела компании — его плоть и кровь. Правитель колонии умрет не дрогнув, выполняя приказ, но никогда не позволит себе широких самостоятельных действий. Теперь приехали к нему жена, дети, захочется совсем спокойной жизни…

Сознавая, что становится уже несправедливым, Алексей перестал думать о Кускове и, ускорив шаги, спустился в ущелье.

Здесь было тихо и немного мрачно. Гранитные стены казались еще темнее и выше, красные стволы чаги, росшей по краям утесов, побурели от дождя, дубовая роща возле водопада оголилась, палый лист и обрывки лиан устлали землю. Зато там, где срывался со скал водяной каскад, и каньон, расширяясь, постепенно переходил в долину, возле сруба недостроенной мельницы, Алексей не почувствовал дыхания зимы. Все так же бился и звенел водопад, мягкой волной уходили к горизонту горы, зеленел лес. А свежеотесанные бревна сруба еще более оживляли место. Не хватало только настоящего тепла и солнца.

Алексей обошел строение, заглянув внутрь. Мельницу ставили на два постава — силы водопада хватало с избытком, рассчитывали пустить и сукновальню. Постройка уже была наполовину готова, приостановили окончание ее из-за дождей.

Помощник правителя давно здесь не бывал. Он вспомнил, как при закладке спорили, где лучше поставить мельницу, и Кусков вымерял шагами пространство. Самолично носил камни для фундамента, а уходя отсюда, каждый раз тащил на плечах бревно, чтобы не возвращаться в крепость «с пустом». Он не щадил ни себя, ни людей.

Алексей весь день провел в ущелье. Не хотелось возвращаться домой, принимать участие в пирушке. После своего возвращения из похода к индейцам и встречи с Консепсией, после того, как его резко отчитал Кусков, ему было трудно заниматься обычным делом. Слова бывшей невесты Резанова об отношении к ним испанцев, свои личные наблюдения при посещении Риего и Гервасио форта, дальнейшая судьба поселения беспокоили и требовали действия — какого, он и сам не знал. А Иван Александрович еще усерднее занялся внутренними делами Росса и почти не обратил внимания на рассказ о встрече с донной Консепсией. Правда, когда гнев на Алексея утих, он спросил о здоровье синьориты, но ее предостережениям не придал значения.

Уже стемнело, когда Алексей вернулся в форт. Гулянье, как видно, продолжалось: окна казармы были освещены, двери раскрыты настежь, доносились крики и смех. Двое пьяных спали прямо на крыльце. Подвыпивший караульный сидел посреди двора. Светились окна и в правительском доме. Алексей хотел незаметно пройти к себе в горницу, но в сенях столкнулся с Лукой, и тот, еле держась на ногах, завопил вдруг восторженно во весь голос:

— Лексей Петрович! Куда ж ты пропал? Тут прямо тебе весь берег облазили! — и, сразу же понизив голос, икнул и зашептал: — Иди, иди… Давно тебя дожидается.

Алексей толкнул дверь на половину Кускова. В комнате, где служили молебен, а потом гости обедали, кроме хозяина, никого не было, все прибрано, на столе с разложенными бумагами горели две свечи. Иван Александрович в парадном кафтане и очках читал письмо.

— Я на мельнице был, — сказал Алексей, входя и останавливаясь возле порога. — Что-нибудь спешное, Иван Александрович? Я думал, поутру займемся. Сегодня праздник…

Кусков поднял голову, снял очки. Глаза его были усталы и воспалены.

— Садись, Алексей, — сказал он, опуская бумагу. — Праздники время требуют, а у нас его и так не хватает. Завтра корабль снаряжать будем. Александр Андреевич пишет.

Он пододвинул письмо помощнику. Это было распоряжение Баранова, в котором тот предлагал послать «Вихрь» на Сандвичевы острова, чтобы забрать от владетеля одного из островов — Томари — груз компанейского судна, разбившегося возле этого острова. Томари присвоил имущество корабля. Александр Андреевич требовал решительных действий, а «буде ослушается сей владетель, испросить помощи короля Томеа-Меа, коий состоит с нами в дружбе. Товары оставить Крулю для расторжки с островитянами, людей же и снасть, а також заготовленное Крулем сандаловое дерево и корень таро — доставить в Калифорнию…»

К письму была приложена инструкция доктору Крулю, а отдельно послание королю.