Языковеды, востоковеды, историки - Владимир Алпатов

И ценны воспоминания не только этим, но и свидетельствами мемуаристки о себе, о своих поступках, взглядах и их метаморфозах, о взглядах ее круга людей. Кока Александровна пишет, что уже к 1939 г. она и ее друг Н. М. Гольдберг «увидели, что оба отрицательно относимся к окружающей нас действительности» (правда, Антонова подходила к явлениям с «политико-экономической», а Гольдберг с «нравственно-эстетической точки зрения»). И в начале 90-х гг., и позже появилось немало мемуаров, авторы которых утверждают, что давно обо всем знали, вплоть до сходства коммунизма с фашизмом и необходимости многопартийной системы. Однако у Антоновой этого нет, а о том, что именно воспринималось ей и ее друзьями отрицательно, приводит такое свидетельство. Уже упоминавшиеся в очерке о Н. Я. Марре слова Гольдберга: «До сих пор мы шли новым, неизведанным путем, а сейчас мы встали на такой, каким уже идут другие страны», имели в виду «империалистический характер нашего нападения на Финляндию». Если угодно, это критика окружающей действительности слева, а не справа.

В наши дни и власть, и демократический лагерь обвиняют «большевиков» как раз за то, что они посмели идти «новым, неизведанным путем», а частичное возвращение Сталина к «пути, каким уже идут другие страны», может казаться (в том числе власти, относящейся к Сталину снисходительнее, чем к Ленину) хоть каким-то возвратом к норме. И так же думали тогда и, например, многие из ленинградских востоковедов. А историки-марксисты все-таки мерили свою жизнь революцией. И еще высказывание, принадлежащее И. М. Рейснеру уже в послевоенные годы: «Мы построили здание социализма, теперь нужна внутренняя отделка». Сейчас среда людей с такими взглядами меньше всего привлекает внимание мемуаристов, больше пишут о «внутренних эмигрантах», а Антонова что-то сохранила для истории.

Многое переоценив, мемуаристка от некоторых привычных представлений все же не отказалась. Разочаровавшись в марксизме, она осталась атеисткой. Согласившись со среднеазиатскими учеными в злонамеренности языкового строительства, она как должное воспринимала борьбу Юлдашева с басмачами, не пытаясь их представить «борцами за свободу». Вообще все упоминания Гражданской войны в мемуарах даются с красной стороны. И ни следа какой-либо критики того, что делала ее мать. Видно, как Кока Александровна проходила путь, свойственный далеко не только ей: коммунистический интернационализм – «шестидесятничество» (пусть она была старше типичных шестидесятников) – переход на либеральные позиции, но последний этап она к моменту написания мемуаров не завершила.

И еще черта: Кока Александровна менее многих других мемуаристов склонна щадить и приукрашивать себя. Вот она вспоминает про свою работу в начале 30-х гг. в Международном аграрном институте (МАИ): «В 1933 г. в МАИ проходила чистка партии… Мы с Туроком (муж Антоновой. – В. А.) выступили с резкой критикой халтуры и некомпетентности в институте. После чистки, кончившейся, по существу, ничем, обстановка сложилась такая, что нам пришлось уйти». Не знаю, что Кока Александровна и ее муж называли «халтурой» и верным ли был такой эпитет, но ясно, что они воспользовались чисткой партии для борьбы со своими противниками.

Еще существеннее то, что она рассказывает про свою борьбу в 1936–1937 гг. с востоковедом-эмигрантом из Индии Абони Мухарджи. Задним числом она дает ему резко отрицательную характеристику: «был неприятным, типичным бенгальским “бабу”, с таким животом, будто он на сносях и вот-вот разродится двойней», упоминает, что он крал книги, торговал дачными участками и пр. Этим она оправдывает свое поведение. В начале кампании массовых репрессий Мухарджи выступал против И. М. Рейснера, а потом и против самой Антоновой, у которой уже была арестована мать, обвиняя их в связи с «врагами народа». Антонова решила бороться и толкала на это менее склонного к решительным действиям Рейснера. Она описывает «конспиративную встречу» с Рейснером в ресторане, где они договаривались о том, как совместно «остановить Мухарджи». И далее рассказывается о том, как, будучи вынуждена «составлять для парторганизации требуемый список друзей мамы», включила в него Мухарджи, упомянув на основе рассказов матери о его сомнительном поведении в 1920 г. Она также дала отрицательный отзыв на публикации Мухарджи. Далее она пишет: «Конечно, по существу, это был донос, но тогда я это воспринимала иначе и не испытывала угрызений совести: я отбивалась от нападения, когда речь шла действительно о жизни и смерти. Я… старалась помешать Мухарджи, воспрепятствовать ему погубить меня и других». Вскоре Антонова была выслана в Омскую область и за день до отъезда узнала, что Мухарджи арестован, его затем расстреляли.

Антонова надеется, что «тут подействовал отнюдь не мой разбор его работ» и пишет, что ей «жалко Мухарджи, погибшего так далеко от своей родины». Но донос остается доносом, при этом Кока Александровна вполне могла не касаться этого эпизода, а его свидетелей к 1991 г. уже, очевидно, не осталось. Но, видимо, ей хотелось выговориться и, с одной стороны, покаяться, с другой стороны, и оправдаться. А для истории все важно.

Сама Кока Александровна предстает со страниц ее мемуаров человеком активным, самостоятельным, далеко не с самым спокойным и мирным характером. Такой ее запомнили и окружающие. Если и устарели ее работы по Индии времен Великих Моголов (судить не берусь), то воспоминания останутся как любопытный памятник эпохи, точнее, сразу нескольких эпох. К столетию Антоновой вышел сборник ее памяти, в котором они переизданы.

Этот бескомпромиссный Сыромятников

(Н. А. Сыромятников)

Лингвист-японист Николай Александрович Сыромятников (1911–1984) не принадлежит к ученым, получившим при жизни или после смерти широкую известность, хотя некоторые из его трудов используются и сейчас. Но хочется рассказать и об этом добром, искреннем, преданном делу человеке, с которым я проработал шестнадцать лет и которого считаю одним из своих учителей.

Николай Александрович родился 1 (14) декабря 1911 г. в Чугуеве Харьковской губернии в семье инспектора народных училищ (он любил говорить, что родился в день открытия Р. Амундсеном Южного полюса). Об отце его мало что известно, зато многие наши востоковеды помнят его заботливую мать Прасковью Максимовну, с которой он прожил почти всю жизнь до ее смерти в 1977 г. Она освобождала сына от всяких хлопот по дому.

Сейчас кажется странным, что в Харькове еще в конце 20-х гг. могли преподавать восточные языки. Тем не менее, в этом старом университетском городе, тогда столице Украины, востоковедные традиции имели давние корни. Тогда существовал даже Всеукраинский вечерний техникум (!) востоковедения, на японское отделение которого Сыромятников поступил в 1929 г. Он шутил, что начал изучать японский язык 17 ноября, в день, который позже был объявлен Международным днем студентов. Одновременно он учился на филологическом факультете Харьковского педагогического института.