Город - Стелла Геммел

Бартелл замерз с головы до пят и даже не сразу сообразил, что вода в каземате прибывала – медленно, но верно. Она уже добралась до его ягодиц, леденила пах. Ноги, занемевшие от долгого сидения на холодном полу, свело болезненной судорогой. Барт кое-как поднялся, опираясь на дверь, и постарался справиться с подступающей паникой. Потом начал ощупью обследовать камеру. Да, он не ошибся – в самом глубоком месте вода уже достигала коленей. Вода наползала бесшумно, и он, старый дурак, ничего не замечал, пока не промокли штаны. Бартелл приложил руку к нижней части двери и почувствовал течение. Вода поступала из коридора.

У него вырвался стон. До сих пор ему грозила смерть от пыток или от голода. Теперь прибавилась еще одна опасность…

Нагнувшись, он снова попытался расшатать дверь, но она не поддавалась. Он забарабанил кулаками по доскам и стал звать на помощь, впрочем без особой надежды, что его кто-то услышит, а если и услышит, то не обратит внимания.

Слегка успокоившись, он задумался: а не было ли подтопление ежедневным явлением? Быть может, подземная вода наступала и отступала, подчиняясь некоему природному ритму, так что за приливом вскоре наступит отлив? Сколько он вообще тут сидит – сутки, больше? Он не имел никакого понятия. А может, воду нарочно пускали сюда время от времени, чтобы уносила отходы? В этом случае она тоже должна была скоро схлынуть.

Вода добралась до пояса.

Бартелл вновь попытался отогнать страх. Он стал думать о временах, когда был свободен. Постарался вспомнить имена полководцев, чьи армии ему предстояло возглавить. Он полжизни знал предводителя Несокрушимой. Невысокий такой мужик, коренастый, с бородой клинышком, по имени… Барт прекрасно помнил его. Они лет тридцать вместе дрались, выпивали, резались в кости и ходили по бабам. У младшего полководца была ненавистная грымза-жена и три обожаемые дочери. Еще он какое-то время держал трехногого пса по кличке Шут. Тьфу ты, как же его самого-то звали?

Второй полководец, командовавший Четвертой Имперской, был… ну конечно – Констант Керр, дальний родственник Флавия. Бартелл его почти не знал. Император, помнится, называл его другом, но Констант принадлежал уже к младшему поколению.

Не самое выдающееся достижение памяти, но Бартелл воодушевился.

Однако его мысли, оставшись без контроля, тут же нашли себе новое русло, и вот уже он задумался об Эмли. Ее в самом деле схватили или ему показалось? Что с ней теперь будет?

Вода потихоньку ползла все выше по его груди. Он даже вздрогнул, когда она полилась за воротник. Он выпрямился и встал, как подобало старому солдату, навытяжку.

Он уже раз десять, не меньше, задумывался о том, а не погрузиться ли в эту воду. Откинуться, расслабиться и впустить ее в горло… Это будет быстрая смерть. И относительно безболезненная.

Но выработанная всей жизнью упрямая решимость, та самая, которая, будучи помножена на мужество и удачу, в свое время вывела его в главнокомандующие, удержала старого полководца от того, чтобы признать поражение. Задрав голову, он неглубоко дышал смрадным воздухом – и держался…

Около тысячи лет назад каждый ребенок в Городе знал некое имя. Знал не хуже, чем имя самого императора, хотя принадлежало оно простолюдину, сыну земледельца, и притом чужестранцу. Имя Лазарида Лапифа казалось детям очень смешным, поэтому они его и запомнили, а вовсе не из-за того, что он был механиком.

В отличие от них взрослые знали, что Лазарид был самым важным человеком в Городе. Естественно, за вычетом Бессмертного.

В те дни, когда Город был моложе, не страдал таким неумеренным честолюбием и, соответственно, имел гораздо меньше врагов, императору заблагорассудилось обратить свою мысль к укреплению его основания. Он повелел устроить совершенно новую сеть тоннелей и сливов для сточных и дождевых вод, наложив ее на прежнюю, выстроенную шестью веками ранее и постепенно приходившую в негодность. Знатоки машин, зодчие и простые строители были призваны как изнутри Города, так и извне – состязаться за должность главного механика. Ее предыдущий обладатель был казнен: повешен, выпотрошен и четвертован – за некое то ли действительное, то ли выдуманное преступление против Бессмертного. Однако соревнование за место этого бедняги оказалось очень азартным.

Лазарид Лапиф был гением. В один прекрасный день он возник при дворе императора, в Алом дворце, словно из ниоткуда. На тот момент ему еще не исполнилось тридцати, и ни один из механиков и зодчих Города так и не сознался, что слышал когда-либо его имя. Тем не менее он прекрасно знал и Город, и все его службы, а подробные планы разработанной им сточной системы были до того хороши, что прочие предложения на их фоне стали казаться детскими каракулями.

Эти планы были еще и художественно исполнены. Нарисованные многоцветными чернилами на толстой сливочного цвета бумаге, они были проиллюстрированы сотнями крохотных изображений плотин, шлюзов, соединений труб и огромных накопительных пещер, а по краю – резвящихся собак, охотящихся кошек, рабочих, ученых, шлюх, моряков и даже механиков. Рисунки так очаровали императора, что он только ради них и отдал вожделенную должность Лазариду.

И молодой человек полностью оправдал высочайшее доверие. Он оказался еще и отменным зодчим, искусным математиком, астрономом и философом. Достаточно сказать, что и через тысячу лет его имя еще кое-кто помнил.

В его времена внутри Города было полно незастроенных участков: луга, парки, даже земледельческие угодья. Лазарид распорядился все это убрать, а затем выкопать глубокие и широкие котлованы, где и разместился, так сказать, костяк его новой системы: главнейшие водоводы, вроде Дикой Канавы, и очень сложно устроенные, оборудованные машинами запруды, вроде водосброса Садакка, ныне известного как Дробилка. Хотя за тысячу лет многие водохранилища и тоннели обвалились, водосброс Садакка оказался таким чудом механики, что преодолел всю эту бездну времени почти неповрежденным. И начал ломаться только потому, что последние сто лет все думали исключительно о войне и никто больше раз в полгода не останавливал Дробилку ради осмотра и необходимой починки.

Если бы Бартелл, сидя в Великой библиотеке, сопоставил два эти названия – водосброс Садакка и Дробилка, – он знал бы, что древний механизм был предназначен перемалывать любой крупный мусор, поступивший с верхних уровней системы, чтобы не засорял и не перекрывал нижние, самые старые и уязвимые тоннели. Когда оторвало и унесло первый цилиндр, этим было положено начало неотвратимой катастрофы. Нижние тоннели то и дело забивало, потом пробки выносило – и они скапливались опять. Так шли годы. Под тяжестью воды обрушивалось все больше проходов. Каждую осень и зиму нижние Чертоги затапливало так, что жители туда больше и не совались даже летом, справедливо считая их слишком ненадежными и опасными. А еще по всему Городу начал расти уровень подземных вод…

И настал момент, когда Дробилка готова была развалиться совсем. В ней недоставало уже доброй половины цилиндров, и получившиеся дыры забил мусор. Зимние дожди только добавили давления на изношенный механизм. Деревянные конструкции и старинный камень начали сдвигаться. То на волосок, то на палец…

К тому времени, когда древняя Дробилка рассыпалась окончательно, никто уже не помнил ее первоначального названия. И никто не заметил ее исчезновения…

Глубоко под ней и на некотором расстоянии к западу Индаро со спутниками со всех ног удирали от гораздо меньшей беды. Они мчались вдоль Дикой Канавы, стараясь оказаться как можно дальше от поскрипывающей запруды, и отчаянно высматривали выход.

Вот кто-то из солдат остановился и вскинул фонарь.

– Сюда! – закричал он. – Сюда!

Выяснилось, что он заметил высокую и узкую выбоину в скале. В ее тени просматривалось что-то вроде выщербленной лестницы, круто уводившей наверх. Солдат первым ринулся в отверстие. Сперва товарищи видели его сапоги, потом они исчезли. Отряд сгрудился у подножия лестницы, люди пугливо оглядывались. Неужели обнаружился путь к спасению?

– Нет! – Элайджа схватил за руку Джила. – Этот проход не годится!

– Но ведь он ведет вверх? Прочь от потопа?

– Нет! – в отчаянии закричал юноша. – Я его видел на плане! Я знаю, куда он ведет! Сперва немного вверх, а потом вниз – в речку Пропадайку! Вот смотри… – И он опять вытащил карты.

Листы, успевшие намокнуть, перепачкались и слиплись между собой. Теряя драгоценные мгновения, Элайджа попытался разнять их. Солдаты нетерпеливо переминались.

– Он ведет вверх! – крикнул кто-то и полез в узкое отверстие. – Мне этого довольно!

Но Элайджа, подхватив бумаги, уже мчался по тоннелю дальше. Индаро оглянулась на Джила, тот кивнул. Оба побежали за юношей, и отряд последовал за ними. Стоны и скрипы становились все громче. Индаро нимало не сомневалась: вот-вот в Канаву хлынет погибельный вал.