О верности крыс - Мария Капшина

Ол Каехо рассмеялся.

— Это грабёж, нок Эгзаан! Обычно такие вещи говорит имперский дознаватель, а не его гости! Вы не хотите сменить карьеру? Все задатки…

— Спасибо, — спокойно сказал Ортар. — Я не настолько люблю мыть руки, чтобы так их пачкать.

Ол Каехо улыбался во все зубы, задумчиво покачивая вино в бокале.

— Знаете, нок Эгзаан, — почти мечтательно сказал он, — это очень хорошо, что вы в плену именно у меня, а не, скажем, у ол Нюрио. Во-первых, вы здорово поднимаете мне настроение, а во-вторых, два таких моралиста, как вы и Дзой…

Он не договорил и рассмеялся.

Дхонейдо о-Баррейя

2287 год, 10 день 2 луны Ппд

север Кадара

Например, давно используют такой простой и безотказный камнемёт: вертикальная мачта, на мачте гибкий рычаг. На длинном плече рычага — праща, а на коротком — верёвки. В пращу заряжают ядро; наводчик оттягивает пращу под нужным углом. Потом по команде несколько человек дёргают за верёвки. Длинное плечо с пращой взлетает вверх, ядро уходит в сторону врага. Похвалиться машинка могла только скорострельностью и простотой. Никак не точностью, дальнобойностью или весом снарядов. Однако развитие технической мысли до сих пор шло только масштабное, а не конструктивное: не полдюжины человек дёргают, например, а два десятка. Или две сотни. С точки зрения Онея давно напрашивались изменения конструкции. Он сделал рычаг жёстким, что положительно сказалось на точности, и добавил на свободное плечо рычага противовес, что позволило одновременно уменьшить тяговое усилие и увеличить мощность. При той же команде из двух десятков человек свободно можно было метать камни по меньше мере вдвое тяжелее и на треть дальше. Можно, в общем, и дальше, но тогда ядро ударит стену на излёте и под слишком острым углом. В качестве иллюстрации принципов баллистики и такое попадание вполне годилось, но Империи нужна была военная сила, а не принципы баллистики. Изобретателя это обескуражило ненадолго. Практическое применение — это частный случай тех же общих законов физики, и Оней довольно быстро выучился подменять цели Империи своими — незаметно для Империи. Если проявлять осторожность и почаще выражать заботу о практических свойствах конечного механизма… Под видом отладки и доработок можно было на казённые деньги провернуть очень любопытные эксперименты.

Война с этой точки зрения была удобным полигоном для проверки теоретических положений баллистики и своих идей. В глубине души экспериментальным полигоном Оней считал вообще всё. В том числе данную битву с кадарцами под стенами какой-то крепостицы в полудне пути от Джаршада.

Крепостица, надо полагать, была предельно важной стратегически, раз отец столько суетился по этому поводу. Оней суетился тоже. Он полную луну командовал полусотней плотников, сначала собирая эту машину, а потом проверяя её. Сегодня её ещё затемно перевезли сюда и установили на небольшом взгорке. Насколько понял со слов отца Оней, главное для имперцев здесь было — разбить кадарцев в поле, а не пробиться в крепостицу. То есть, если гениальное изобретение окажется не таким гениальным, как уверяет изобретатель, катастрофы из-за этого не случится.

Что бой начался, задумавшийся Оней понял не сразу. Он смутно помнил, что механиков должен был прикрывать небольшой отряд, специально оставленный при них, а к тому же резервная лёгкая конница стояла здесь же, под пригорком. В любом случае, начался бой где-то поодаль, и казался Онею несколько нереальным, словно бой от него отделяло прозрачной, но прочной стеной. Что бы ни происходило там, в свалке, оно происходило не здесь и как-то неправдоподобно, не по-настоящему. Дубовые брусья камнемёта куда реальней. И каменные обтёсанные ядра, сложенные аккуратно рядом с машиной. И толстый обрубок бревна, на котором сидел Оней. Всё это было ясно, логично и прочно, действительно. Шум, доносящийся с поля, был пустым и бессмысленным, мелькали чьи-то спины, конские крупы, руки в наручах, блестел металл, и Оней отстранённо удивился, как можно в такой каше разобрать, где свои, а где чужие.

Потом принесли приказ стрелять, и Оней оживился и кинулся подгонять обслугу и нацеливать камнемёт. Подготовка даже без учёта нацеливания занимала некоторое время…

Ядро улетело, ударило стену чуть в стороне от ворот. Каменная кладка дрогнула, но устояла. Всю машину от толчка тряхнуло, и сильно. Кинулись взводить опять.

— Куда! — заорал Оней, соскакивая с бревна, куда присел было. — Не видишь — правей ушло, влево поворачивай!

Плотная кожа пращи хлопнула по рычагу и вяло обвисла, покачивая верёвкой, пока обслуга под руководством Онея поворачивала машину на должный угол влево. Нормально прицелиться было невозможно, приходилось пристреливать: сначала ядро уйдёт правей, потом левей… И когда уже пристреляли, прицел всё равно сбивало после каждого выстрела, и приходилось нацеливать заново. "Надо что-то с этим сделать…" — думал Оней, ругаясь на механиков.

Следующие два выстрела попали в цель, но скорей по случайности, потому что третий опять ушёл в сторону.

Та, другая машинка, которая пока только в чертежах, была интересней и точнее. Но более дорогая и сложная, так что отец проект завернул, не удалось даже добиться разговора с Джатохе. Мастера Оней боялся инстинктивным, неосмысленным страхом, до заикания и неумения связно говорить. Отца он боялся меньше, но умом считал Мастера человеком более рассудительным, несмотря на тяжёлый взгляд и слишком громкий голос. Если бы Онею нужно было добиться чего-то у Мастера для себя, он сто раз умер бы от ужаса ещё перед дверью кабинета. А после всё равно не нашёл бы слов, даже если бы нашёл силы добиться разговора. Но когда речь заходила о машинах, о чертежах укреплений, о блоках, затворах и воротах — о чём-то важном — Оней кидался в спор очертя голову. Это было настоящее, подлинное, не то что чьи-то мелкие сиюминутные проблемы. Оней давно свыкся с мыслью о своей бытовой несостоятельности, о совершенной никчёмности как наследника, и с ролью грязного пятна в истории дома ол Баррейя. Но ни на какие блага светской жизни, ни на какую дворянскую гордость, ни даже на уважение отца — он не согласился бы променять своё странное и неправильное счастье. То чувство, которое захлёстывало Онея, когда чертёж становился реальностью, обретал объём… Это чувство было оглушительно реальным и захватывающе прекрасным. Чувство, что ты создаёшь что-то, что больше тебя самого, долговечней, подлинней тебя самого. Мий когда-то говорил об этом, закончив очередную картину. Он говорил другими словами, что-то об изначальном, которое через тебя обретает жизнь. Оней смутно представлял себе, что такое "изначальное", но был приятно удивлён, что кто-то может чувствовать похоже.