О верности крыс - Мария Капшина

Сверху по крутой дуге упала стрела и вяло ткнулась в землю в шаге от Онея. Оней тупо посмотрел на неё, потом в сторону крепости. Потом до него дошло, что внутри крепости его баллистические опыты едва ли встретили одобрение. Для прицельной стрельбы было слишком далеко, прямое попадание исключено, а от случайной стрелы вполне закроет лёгкая кольчуга. "Правильно отец говорил", — мимоходом вспомнил Оней, и больше на стрелы внимания не обращал.

В происходящем под стенами он ничего не понимал — и не стремился. С его точки зрения там происходил бардак и свалка — ничего интересного. Камнемёт успел хорошо попортить одну из башен, потом разбил-таки ворота, что механики поприветствовали в двадцать глоток.

Потом стрельбу сказали прекратить. Вскоре после этого по кадарцам словно прокатилась какая-то волна, распространяясь с юга, и её успел заметить даже Оней, потому что где прокатывалась волна, там имперцы под бело-красно-чёрными флагами начинали рваться вперёд с удвоенной скоростью сквозь дрогнувших южан. Потом из-за бугра справа вылетел грязный и нервный мужик на взмыленной лошади, пригибаясь к седлу и весь какой-то перекошенный.

— Гартаоэ ушли! — проорал он и умчался дальше. Механики зашевелились, загудели голосами, передавая по цепочке, и резервный отряд всколыхнулся: "Гартаоэ… Гартаоэ сбежали!" Оней успел удивиться, почему всех так радует это обстоятельство, а потом его внимание привлекло творящееся впереди, ближе к крепости. Бело-красно-чёрные были уже почти под стенами, и ещё и ещё бежали туда, грохоча по высохшей земле тяжёлыми сапогами. Над полем поднимался рокочущий низкий гул. В гуле угадывался ритм, и в какой-то момент Онею показалось, что и эти сапоги по земле, и эти тысячи вопящих глоток, и мечи, врубающиеся в мясо, и копья, проламывающие щиты и доспехи — весь этот шум пульсирует одним словом: Им-пе-ри-я! Им-пе-ри-я! Потом гул опять сделался нечленоразделен, и Оней не поручился бы, что слышал верно.

Стрелять, похоже, и правда было некуда и незачем, так что Оней махнул рукой команде: отдыхать. Сам он задумчиво подошёл к противовесу и положил руку на треугольный короб: песок под плотно пригнанными досками. Дерево на ощупь было тёплым и приятно шероховатым. Оней ласково погладил его ладонью. Что-то нужно сделать, чтобы уменьшить тряску. И ещё крутилась в голове мысль, что если сделать противовес тяжелей, поставить для взведения рычага вороты помощнее, и тогда можно, кажется, вовсе обойтись без команды дергачей, противовес сам сделает всю работу. При условии, что удастся сделать конструкцию более устойчивой.

Вскоре бой стал затухать уже и в крепости. Кто-то из резервных пошёл бродить по полю: искать среди чужих трупов своих раненых. Южнее поднималась пыль: уцелевшие части кадарского войска уходили к югу, огрызаясь на преследующих в запале имперцев. Оней сидел на втоптанной в землю траве, прислонившись спиной к одной из опор машины, и смотрел поверх клубящейся вдали пыли в линяло-голубое небо. Не видя ни пыли, ни неба, а только непогрешимо тонкие и чёткие линии ещё не сделанного чертежа.

Потом уже отец сказал ему, что нок Зааржат нанял здоровый отряд гартаоэ, и те успели хорошо потрепать имперские войска. Но гартаоэ хороши только в нападении, и желательно разбойном. Это лёгкая конница, для молниеносных рейдов, а не для обороны крепостей. "Жадные трусы", — сказал отец, брезгливо усмехаясь. Лорд тэрко Эрлони полагал, что бандитам либо не заплатили жалования, либо они просто решили, что опасность выше, чем шансы на добычу. Так или иначе, когда имперцы пробили ворота и ломанули в атаку, всё внимание отвлеклось на участок с проломом. Кочевники тем временем поняли, что пахнет жареным, поднялись и пошли на прорыв через южные ворота. Имперцев с той стороны было мало, и прорваться кочевникам удалось, ещё и за счёт неожиданности. Имперцы сперва приняли этот прорыв за попытку зайти им в тыл, но кочевники просто ушли, а имперцы успели ворваться в южные ворота. Когда туда же подоспела перекинутая от пролома лёгкая конница, у крепостицы не осталось надежды, и окончилось всё очень успешно.

Оней слушал вполуха. Его до зуда в затылке занимал вопрос, что получится, если использовать подвесной противовес вместо фиксированного. Станет поустойчивей, кажется, и можно попробовать противовес увеличить…

Ортар из Эгзаана

2287 год, 15 день 2 луны Ппд

Джаршад

Вправо смотреть не хотелось, там бдительно сидела под воротами охрана, категорически не понимающая кадарского, но отлично на нём ругающаяся, если наёмник подойдёт ближе, чем позволено. Да и не видно там ничего — за воротами. Кусок улицы, косые утренние лучи из-за соседской крыши, куры в чахлой траве да белёная стена по ту сторону. Влево смотреть тоже было бессмысленно, там лежал опостылевший двор. Больше Ортару опостылело только безделье, и он всё порывался помочь то перетащить, то нарубить, то выкопать… Практически для любой работы нужен был инструмент — топор, лопата, нож. И практически всё от отчаяния могло сойти за оружие. А ни к чему, что могло сойти за оружие, наёмника не подпускали. Потому поработать удавалось редко, и он либо затевал бой с тенью, либо сидел под старой грушей и смотрел прямо. Обычно там тоже не было ничего любопытного, но сейчас там шла девушка с кожаным ведёрком для воды в руке. Красиво шагала, как птица скользит по озеру. Кадарское верхнее платье здорово ей шло: прямое и длинное, так что ног вовсе не видно, и действительно кажется, что плывёт, чуть покачиваясь на озёрной ряби. Девушка была, кажется, из местных, кадарских, и работала то ли в птичнике, то ли на кухне.

— Воды не дашь, красавица? — окликнул Ортар. Девушка оглянулась посмотреть на него. Верно вспомнил, местная: темноглазая и черноволосая. Улыбнулась, блеснув зубами.

— А пойдём, я как раз за водой.

Ортар пошёл следом. Колодца он во дворе не замечал, и подумал было с огорчением, что девушка пойдёт к воротам и вниз по улице, к реке, но она свернула в сторону птичника.

— Тут что же, колодец где-то? — спросил Ортар.

— Да нет же, — рассмеялась девушка, — на что тут колодец?

Она толкнула дверь в сарай и пошла куда-то вглубь, вдоль пустого насеста и поилки, свернула снова, отодвигая рогожу, за которой оказался голый дверной проём в крохотную комнатку с двумя грязными саманными стенами и одной каменной, монументальной. Через всю толщу этой стены из квадратного окна бил дневной свет, прямо в рогожу, до последней ворсинки освещая разлохмаченные края. Ортар поморгал, придерживая рогожу, и шагнул внутрь, забыв вдохнуть.

В верху оконного проёма была укреплена круглая перекладина с переброшенной через неё верёвкой. На свободный конец девушка привязала своё ведро, отмотала с толстого гвоздя в стене остальную верёвку и кинула ведро вниз.