О верности крыс - Мария Капшина

Ездить с ней Тидзо очень любила. Мама в представлении Тидзо бывала трёх видов: гостевая, домашняя и дорожная. Гостевой мама бывала в городе. Красивая, весёлая и яркая, и папа тихо ревновал, когда она слишком веселилась с кем-то из гостей, и кто-то из гостей слишком явно ей восхищался. Домашняя мама делалась спокойней, ссор избегала, и разговоров о делах тоже, потому что они почти всегда оканчивались ссорой. Хотя в последнее время ссоры бывали реже, будто родители о чём-то договорились, наконец. Дорожная мама была на двух других не похожа. В дорогу она обычно одевалась по-охотничьи, и выглядела тогда никакой не светской дамой, а удравшей от старших девчонкой, даже если отправлялась куда-то под благочестивым предлогом посетить святыни. Тидзо давно убедилась, что дорогу и дорожные впечатления мама ценит куда больше, чем церковные праздники, которые светским всегда уступают в легкомысленности. С дорожной мамой было совсем легко.

Вот у Вена мать скучная, Тидзо никак не могла увязать в голове Хриссэ и Вена — и эту чопорную даму, затянутую в плотную парчу по самый подбородок в любую погоду. Возможно, Птица была бы к ней снисходительней, но эта госпожа кьол Каехо имела наглость открыто недолюбливать герцогиню ол Кайле, а этого Тидзо прощать не могла и хотела. Пока её непримиримость проявлялась бойкотом. Это было несложно: кьол Каехо жила преимущественно в Кейбе. Птица и Вен, дай им волю, жили бы преимущественно в окрестностях Кааго, а не в самом замке, но пару лет назад Хриссэ вдруг вспомнил, что сыну нужно давать образование, а раз уж Птица то и дело крутится здесь же, то пусть лучше страдает за компанию, чем маячит поодаль, как призрак свободы. Птица считала, что образование — блажь, и лучше однажды разобраться самой, чем сто раз узнать чужое мнение. Вен считал, что в общении со взрослыми открытый бунт бесполезен. Впрочем, оба решили, что жизнь может быть не так беспросветна, когда Хриссэ объяснил, что помимо книг в образование входит стрельба, борьба, верховая езда и плаванье. И шаги на сладкое. И надо будет для этого приманить в Кааго хорошего учителя, — заявил он посреди возни на тренировочном дворе.

— А что не сам? — смеялась Кошка, с ногами забравшаяся на скамейку.

— Да брось! — отмахнулся Хриссэ. — Это один раз с ними подурачиться весело. А каждый день… Я свихнусь от такого графика. Слушай!.. — вдруг остановился он. — А ты размяться не хочешь, а?

Тидзо удивлённо глянула на мать. Та как-то неуверенно хмыкнула.

— Да нет, — ответила наконец. — Я сто лет не вспоминала.

— Давай-давай! — сказал Хриссэ. — Ножи? Посох? Вен, а ну кинь два посоха, вон там.

Вен помедлил мгновение и побежал подбирать. Кошка рассмеялась и спрыгнула со скамейки.

— Правильно, в пепел остатки моей солидности! — весело сощурилась она. — Взрослеть не собираешься и другим не даёшь?

— Тебе наврали, — доверительно сказал Хриссэ, ловя первый посох, тут же кидая его Кошке и ловя второй. — Взрослеть и скучнеть — вещи разные.

Сначала видно было, что она действительно давно не вспоминала: движения были медленней, и Хриссэ её явно ждал. А потом Птица смотрела, раскрыв рот. И Вен рядом.

— Птиц, спишь, что ли? — окликнул её Вен, садясь рядом у выхода из пещеры.

— Задумалась, — сказала Птица, постукивая пятками по камню. — Пойдём наверх? И к озеру. Я поплавать хочу.

Ортар из Эгзаана

2289 год, 3 луна Ппд

Кадар

Год две тысячи двести восемьдесят девятый был для Кадара страшен. По стране из края в край носились банды гартаоэ и южных наёмников. Часть их объявляла себя королевскими войсками и на этом основании требовала себе всех земных благ, другая же часть блага брала сама, не обосновывая. Пока южнозангская Ншаса рвалась в бой, север почуял наживу и бойко предоставлял и Кадару, и Империи людей, оружие и займы под грабительские проценты. Империи при этом ссужали охотней и без залога, что настораживало бы Кадар, если бы Кадар и без косвенных доказательств не видел, что война идёт как-то не так. В какой-то момент даже нок Зааржат понял, что у Империи денег больше, и попытался ввести военный налог. Крестьяне решили, что терять нечего, и попытались не платить вообще ничего. Нок Зааржат впадал в ярость, паниковал, сдавал города один за другим и винил в этом канцлера. Доведённый до белого каления канцлер обругал короля прилюдно и был объявлен изменником родины и сослан в Гасский замок, где загадочно умер. Нок Эдол не стал дожидаться опалы, уехал в Тиволи и закрыл границы для бандитов и для людей короля. С севера к Аксоту и Рааду катились имперские войска, обрушивая камни на кадарские войска и стены — из машин, слишком мощных, чтобы быть творением человека. Поговаривали, что герцог ол Баррейя, известный непочтением к Вечным, держит у себя механиком демона, который на самом деле и делает чертежи, а вовсе не герцогский сын. Другие поправляли: мол, демона он у себя держит, выдавая за сына, которого давно уже нет в живых. Поговаривали ещё, что ведьма-Реда наслала проклятие на Кадар и помрачение ума на короля. Находились наглые, заявлявшие, что королю отродясь помрачать было нечего. На них сперва шикали, а после перестали, и только спешили убраться долой с глаз очередного отряда. Зачастую не разобрать было, чей отряд, но в известном смысле все они были вражескими: мир сошёл с ума и возвращаться не чаял.

В Эгзаане тем временем картина была обратная. За последние полтора года в городе переменилось многое. Начались перемены с того, что сбежавший из Джаршада Ортар направился к Аксоту, где король собирал большое войско, и куда съезжались потому со всей страны. Ортар приехал тоже, с мыслью прибиться к какому-нибудь отряду с командиром повменяемей, а в итоге наткнулся в таверне на Станно. Оказалось, что большей части Ортарова отряда удалось прорваться из окружения и уйти под командой Расса к югу — и пришли они в итоге под Аксот. Ортара они числили мёртвым, но были рады убедиться в своей неправоте. Посовещавшись, отряд решил двигаться к побережью. Из стоящих уважения нанимателей в стране были на тот момент разве что нок Эдол и нок Шоктен, но ни один из них наёмников не звал. В королевском же так называемом войске порядка было не больше, чем в королевской голове.

Ортар повёл людей к побережью Науро, к городам. Солдаты там в неспокойное время нужны, а своих армий у городов почти нет, разве что сотня арбалетчиков. Из четырёх крупных городов на побережье Ортара знали только в Эгзаане, прочие же города не доверяли сейчас никаким наёмникам, как и везде в Кадаре. А главное, в Эгзаане на тот момент не было сильной верхушки, городской Совет мычал, мялся и на активные действия был очевидно не способен. Нанять неполных полсотни наёмников было для Совета Эгзаана сверхчеловечески масштабным решением. Через пару месяцев Ортар убедил их слегка пересмотреть представление о масштабах. На городские деньги вдобавок к своим четырём десяткам он нанял ещё людей, выбирая очень придирчиво. К зиме в стране началась совершенная свистопляска, и по разумному пожеланию городской верхушки Ортар закрыл город от любых нежелательных гостей. Войско к тому времени было уже куда больше, под пару тысяч. Наладив оборону внутри стен, Ортар понемногу начал наводить порядок за стенами, мотивируя это для городской верхушки тем, что крестьяне всё равно вооружаются и пытаются отстоять хоть что-то от грабителей, так пусть хоть делают это под контролем из города. Да и урожай нужно защищать, если не хочешь всю зиму и весну кормить город привозным хлебом. В Занге не дураки взвинчивать цены, едва для этого появляется возможность.