Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков

С последней Высоцкий продолжает встречаться до тех пор, пока та находится в Москве. Об одной из таких встреч сама М. Влади вспоминает следующее:

«В один из осенних вечеров я прошу друзей оставить нас одних в доме. Это может показаться бесцеремонным, но в Москве, где люди не могут пойти в гостиницу — туда пускают только иностранцев и жителей других городов, — никого не удивит подобная просьба. Хозяйка дома исчезает к соседке. Друзья молча обнимают нас и уходят.

Закрыв за ними дверь, я оборачиваюсь и смотрю на тебя. В луче света, идущем из кухни, мне хорошо видно твое лицо. Ты дрожишь, ты шепчешь слова, которых я не могу разобрать, я протягиваю к тебе руки и слышу обрывки фраз: «На всю жизнь… уже так давно… моя жена!»

Всей ночи нам не хватило, чтобы до конца понять глубину нашего чувства. Долгие месяцы заигрываний, лукавых взглядов и нежностей были как бы прелюдией к чему-то неизмеримо большому. Каждый нашел в другом недостающую половину. Мы тонем в бесконечном пространстве, где нет ничего, кроме любви. Наши дыхания стихают на мгновение, чтобы слиться затем воедино в долгой жалобе вырвавшейся на волю любви…»

Об этом же воспоминания другого свидетеля тех событий — Всеволода Абдулова:

«Мы с Володей были в Одессе, потом он уехал. Я дал ему ключ от своей квартиры. А Марина как раз снималась в фильме „Сюжет для небольшого рассказа“. Я говорю: „Володь, вот тебе ключи, давай, действуй. Только я тебя очень прошу, послезавтра последним рейсом я прилетаю. Будь добр, чтобы мне не к закрытой двери вернуться“.

Я, усталый, умотанный после дикой съемки, прилетаю в Москву. Закрыто. Мне так стало обидно, хоть плачь. Хорошо, что была пожарная лестница, и я, рискуя жизнью, выбиваю, значит, с этой лестницы форточку, выдавливаю верхнее окошко, прыгаю вперед, делаю кульбит, проклиная на чем свет стоит Володю…

Выпить дома нечего, принял снотворное. Ложусь, засыпаю. Слышу какие-то голоса через сон: «Ой, Севка, извини. У нас гости. Знакомься, это Марина». Я бормочу: «Сейчас». Выхожу в соседнюю комнату, а там — Она. Еще пришли Вася Аксенов, Толя Гладилин, Андрей Кончаловский, Ира Купченко…

Володя взял гитару. Я смотрел на эту компанию и понимал, что люблю этих людей. Люблю Васю за то, как он слушал Володю. Люблю Марину. И в этом составе мы просидели до утра. Сон я быстро вымыл алкоголем. Деталей беседы я не помню. В основном, конечно, я наблюдал за Мариной и Володей. И видел двух абсолютно счастливых людей, и очень радовался их счастью. Потом мы наконец проводили всех гостей, и я пошел досыпать в мамину комнату, а утром меня разбудил телефонным звонком Аксенов, который, оказывается, уходя, надел мой финский плащ цвета маренго…».

Как уже отмечалось, эта связь наверняка контролировалась КГБ, и даже более того — направлялась им. Несмотря на то что советская идеология осуждала близкие связи советских граждан с представителями капиталистических государств, были такие ситуации, которые власть негласно поощряла, поскольку они помогали ей во многих тайных операциях. Именно такой была связь Высоцкого с Влади. Во-первых, она лучше всего доказывала миру, что советский социализм вполне демократичен и жизнеспособен (раз уж французская кинозвезда обратила внимание на советского артиста), во-вторых, позволяла советским спецслужбам вовлечь в свои негласные сети влиятельную французскую особу, близкую к кругам русской эмиграции, чтобы посредством этого не только знать, что происходит в этих кругах, но в какой-то мере и влиять на них. Короче, все происходило в соответствии с теми рекомендациями, которые когда-то «выписал» всем политикам мира знаменитый итальянский мыслитель XV века Никколо Макиавелли. В наши дни эти принципы обобщил Роберт Грин, который в своих «48 законах власти» написал на этот счет следующее:

«Лучшие обманы те, при которых вы как бы предоставляете другому человеку выбор: у ваших жертв возникает иллюзия свободы выбора, на самом деле они лишь марионетки. Давайте людям выбор, при котором вы выиграете, что бы они ни предпочли…»

Примерно в эти же дни Высоцкий побывал на официальном банкете в Доме литераторов, где исполнил свою «Охоту на волков» (до этого, как мы помним, он пел ее перед труппой Театра сатиры). Именно после этого выступления песня, о которой в столице уже вовсю ходили всевозможные слухи, стала своеобразном гимном либералов. Им понравилась сама метафора, придуманная Высоцким: «охота с кровью на снегу». Хотя, повторюсь, никакой крови в тех гонениях, которые власти устроили либералам после чехословацких событий, не было и в помине.

Вообще в Москве никогда не заблуждались на тот счет, что в когорте социалистических стран Чехословакия являлась самой ненадежной. Однако и отпустить эту страну на все четыре стороны было нельзя: слишком дорогой ценой она досталась Советскому Союзу — за нее сложили свои головы около 600 тысяч советских солдат. Эта причина, часто озвучиваемая в те годы, станет поводом для того же Высоцкого ответить на нее следующей строчкой в песне «Мы вращаем Землю» (1972): «как прикрытие используем павших». Дескать, нечего прикрываться погибшими на войне ради оправдания своих преступных замыслов. Хотя прикрываться погибшими стремилась тогда не одна советская власть. Например, то же мировой еврейство использовало в тех же целях проблему Холокоста.

Однако можно ли было считать преступными действия Кремля, если у того были весьма веские причины опасаться того, что происходило в Чехословакии? Ведь тамошний реформизм грозил проникновением на советскую территорию. По сути оно уже началось, чему свидетельством была ситуация в экономике, где в яростном споре схлестнулись два течения: «плановое» и «софистское». Первое возглавлял один из лидеров «русской партии», председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин, второе — академик Николай Федоренко, среди ближайших советников которого было много евреев (Бирман, Кацеленбоген и др.) из Центрального экономико-математического института, разработавшие так называемую СОФЭ — систему оптимального функционирования экономики. Первое течение ратовало за развитие советской экономики в плановом направлении, второе — за рыночное, почти идентичное тому, что внедрялось тогда в ЧССР (там упор делался на прибыль и ценовое регулирование).

Поскольку внедрение рыночных механизмов в советскую экономику началось, как мы помним, еще при Хрущеве (оно же послужило примером и для чехословаков), у «софистов» были хорошие шансы победить. Однако страх советских руководителей перед радикализмом чехословацких реформаторов, которые вслед за экономикой грозились начать изменения и в политике (что неминуемо должно было явить на свет вопрос выхода ЧССР из Варшавского Договора, а это означало неминуемой дезинтеграцией всему Восточному блоку), вынудил Кремль задушить «пражскую весну», а также придушить у себя «софистов» (именно придушить, а не задушить, поскольку их идеи тихой сапой все равно проникали в советскую экономику и в 1970 году академик Н. Федоренко будет даже удостоен Ленинской премии, а полтора десятилетия спустя именно идеи «софистов» лягут в основу горбачевской перестройки).