Проклятая игра - Клайв Баркер

— Не надо входить, — сказала она предполагаемому посетителю. — Уходите и возвращайтесь попозже.

— Это я, — попытался сказать Пожиратель Лезвий. Даже сквозь легкую пелену солнца она узнала этот голос. Как мог Брир так шептать у ее двери? Ее мозг играет в плохие игры.

Она села на кровати; шум давления на дверь возрос. Внезапно, устав от собственной деликатности, Брир толкнул дверь. Один раз, второй. Замок поддался слишком легко, и он, споткнувшись, вошел внутрь. Это не было игрой ума, это был он во всей своей славе.

— Я нашел тебя, — сказал он, этот совершенный принц.

Осторожно прикрыл за собой дверь и предстал пред ней. Она поглядела на него с недоверием: его сломанная шея, которую поддерживала самодельная конструкция из деревяшек и бинтов, его потертая одежда… Он занялся одной из своих кожаных перчаток, пытаясь снять, но та не поддавалась.

— Я пришел, чтобы увидеть тебя, — сказал он ломающимся голосом.

— Да.

Он сдернул перчатку. Раздался мягкий, тошнотворный звук. С перчаткой содралось много кожи. Он протянул этот сочащийся лоскут ей.

— Ты должна помочь мне, — сказал он.

— Ты один? — спросила она у него.

— Да.

Это было по крайней мере что-то. Может быть. Европеец даже не знает о том, что этот здесь. Он пришел поухаживать, судя по этим патетическим попыткам на церемонность. Его флирт впервые возродился после того первого свидания в паровой. Она не закричала и ее не затошнило, и это подкрепило его неумирающую верность.

— Помоги мне, — проныл он.

— Я не могу помочь тебе. Я не знаю, как.

— Позволь мне коснуться тебя.

— Ты болен.

Рука уже протянулась. Он шагнул вперед. Он что думал — она какая-то икона, талисман, коснешься один раз и исцелишься от всех болезней?

— Милая, — сказал он.

Запах был невыносим, но ее мозг, забитый наркотиком, бездействовал. Она знала, что нужно удрать, но как? Через дверь или, может быть, через окно? Или просто попросить его уйти и прийти завтра?

— Пожалуйста, уходи.

— Только коснуться.

Рука была в нескольких дюймах от ее лица. Отвращение охватило ее, прервав летаргию, которую навеял Остров. Она отбросила его руку, испуганная даже этим кратким соприкосновением с его телом. Он выглядел обиженным.

— Ты пыталась причинить мне боль, — напомнил он ей, — так много раз. Я никогда не причинял тебе боли.

— Но ты хотел.

— Он. Не я. Я хочу, чтобы ты была вместе с моими друзьями, там, где никто тебя не обидит.

Его рука внезапно метнулась к ней и схватила ее за шею.

— Ты никогда не уйдешь от меня, — сказал он.

— Мне больно, Энтони.

Он прижал ее к себе и наклонил голову, насколько позволяла шея. В пятне кожи рядом с правым глазом она заметила изменение. Чем ближе он был, тем яснее она видела жирную белую личинку, которая расположилась на его лице, похожая на яйцо, и зрела там, ожидая крыльев. Он знает, что стал домом для личинок мух? Или, может быть, это предмет гордости — быть засиженным мухами? Он собирался поцеловать ее — никакого сомнения. «Если он положит язык мне в рот, — подумала она, — я откушу его. Я не позволю ему этого сделать. Боже милостивый, я лучше умру».

Он впился своими губами в ее.

— Ты непростительно ведешь себя, — сказал тонкий голос.

Дверь была открыта.

— Отпусти ее.

Пожиратель Лезвий убрал руки от Кэрис и отодвинулся от ее лица. Она выплюнула привкус его поцелуя и посмотрела вверх.

Мамулян стоял в дверях. За его спиной стояли два хорошо одетых молодых человека: один с золотыми волосами, оба с улыбками победителей.

— Непростительно, — снова сказал Европеец, и обратил свой рассеянный взгляд на Кэрис.

— Ты видишь, что случается, когда ты сбегаешь из-под моей опеки? — сказал он. — Какие кошмары начинаются?

Она ничего не ответила.

— Ты одна, Кэрис. Твой давешний защитник мертв.

— Марти? Умер?

— В своем доме: пошел туда за героином.

Догадавшись об ошибке, она оказалась чуть-чуть впереди него. Может быть, это даст Марти преимущество над ними, — то, что они думают, будто бы он мертв. Но это не было бы мудро — источать слезы. Она не трагическая актриса. Лучше притвориться неверящей, сомневающейся по крайней мере.

— Нет, — сказала она, — Я вам не верю.

— Собственными руками, — сказал белокурый Адонис из-за спины Европейца.

— Нет, — настаивала она.

— Да уж поверь, — сказал Европеец, — он не вернется. По крайней мере в этом можешь мне довериться.

— Довериться тебе? — пробормотала она. Это было почти смешно.

— Разве я не предотвратил твое изнасилование?

— Он — твое создание.

— Да, и будет наказан именно поэтому. Теперь, я надеюсь, что ты отплатишь мне за мою доброту, за мое своевременное появление, тем, что найдешь для меня своего отца. Я не потерплю никакого отлагательства, Кэрис. Мы возвращаемся на Калибан-стрит и ты найдешь его или, клянусь Богом, я выверну тебе кишки. Это мое обещание. Святой Томас отэскортирует тебя к машине.

Рыжеволосый, улыбнувшись, выступил из-за своего белокурого товарища и подал Кэрис руку.

— У меня очень мало времени, девочка, — сказал Мамулян и его изменившийся тон подтвердил это сообщение. — Так что, пожалуйста, дай спокойно разобраться с этим гнилым делом.

Том вывел Кэрис на лестницу. Когда она вышла. Европеец обратил свое внимание на Пожирателя Лезвий.

Брир его не боялся, он больше никого не боялся. Убогая комната, в которой они стояли друг против друга, была душной; он мог бы сказать, что здесь жарко, судя по поту на щеках и верхней губе у Мамуляна. Он сам был холоден; он был самым холодным человеком. Ничто не вызывало в нем страха. Мамулян, конечно, это разглядел.

— Закрой дверь, — сказал Европеец белокурому мальчику. — И подыщи что-нибудь, чем можно его связать.

Брир ухмыльнулся.

— Ты ослушался меня, — сказал Европеец. — Я оставил тебя завершить дело на Калибан-стрит.

— Я хотел ее видеть.

— Она не твоя, чтобы на нее смотреть. Я заключил с тобой сделку и, как и все остальные, ты нарушил ее условия.

— Маленькая игра, — сказал Брир.

— Нет маленьких игр, Энтони. Ты, бывший со мной все это время, неужели ты не понял? Каждое действие значимо. Особенно игра.

— Меня не трогает то, что ты говоришь. Все слова, только слова.

— Я тебя презираю, — сказал Европеец. Грязное лицо Брира, обращенное к нему, выразило то ли тревогу, то ли раскаяние. Хотя Европеец знал, что сейчас у него есть превосходство, что-то в лице Брира заставило его насторожиться. В свое время Мамуляну служили и более отвратительные типы. Бедный Константин, например, чьи посмертные аппетиты простирались куда дальше поцелуев. Почему тогда Брир его беспокоит?