Элохим - Эл М Коронон

– Не думай о времени. Тогда оно пройдет незаметно.

– Как не думать о времени?

– Адда, дольше нельзя стоять тут перед воротами. Тебе надо уходить.

– Ох, дада!

– Не переживай, родная. Мы расстаемся ненадолго. Теперь в последний раз в жизни.

92

Как только Мариам скрылась за воротами Эсрат Насхима, Элохиму стало ясно, что ему самому будет не менее тяжело дожидаться послезавтра. Он теперь ни на одну минуту не мог представить себе жизнь без дочки. Никто, ни Анна, ни Ольга, как бы он их сильно не любил, не вызывали в нем столь жгучую жажду жизни. Ему хотелось только одного – видеть и слышать Мариам, дышать с ней одним воздухом, вдыхать ее родной запах, ощущать ее рядом. Больше ничто на свете его не волновало и не интересовало.

С ним случилось то, чего он в своем самом диком воображении не предполагал: он влюбился в собственную дочь. Влюбился всем своим существом, влюбился безумно и без памяти.

Еще утром она была ему только дочкой. Он любил ее, как отцы обычно любят своих дочерей. Но теперь в нем возникло какое-то странное чувство, даже не чувство, а какое-то новое состояние духа. Простое слово «влюбился» мало о чем говорило. Он больше чем влюбился. Она стала для него больше, чем дочь, больше, чем женщина, больше, чем Бог. Она была всем для него. Она была самой Жизнью.

Он был всецело во власти этого нового состояния. Все мысли были заняты только ею. Вновь и вновь ему вспоминалось, как она говорит, как она красиво смеется, как она умеет внимательно слушать и, если что-то переспрашивает то, как грациозно наклоняет голову в сторонку, чтобы лучше расслышать. Каждое ее движение, любое выражение лица были естественными, прекрасными и неповторимыми.

Как ни странно, ему даже в голову не приходила мысль о кровосмешении. И лишь когда он вернулся в свой шатер и лег на землю, чтобы уснуть, вдруг его одолел весь ужас происшедшего.

«Боже, она же мне дочь!», – с ужасом сказал он сам себе и тут же вспомнил, как Ирод признался ему в своей страсти к собственной дочери.

Нет, он не Ирод! У него нет плотского влечения к дочери, успокаивал он себя. Но как тогда объяснить, что ему было так хорошо, когда Мариам целовала его в губы, прижавшись к нему всем своим телом? Разве он не испытывал при этом плотского наслаждения? Нет, не надо обманывать себя. Надо быть честным с самим собой. Надо быть достойным Мариам.

Стало быть, он ничем не отличается от Ирода. Также горит страстью к собственной дочери. Также как Ирод жаждет ********* **** дочь, ******** в нее. Нет, неправда. Ирод точно жаждал ******** **** дочь, именно ********, не считаясь с ее желанием. Но он – нет. Против желания Мариам он никогда не пойдет. Ирод изнасиловал Соломпсио. Изнасиловать Мариам!? Нет, даже немыслимо это представить. Вот в чем его отличие от Ирода.

Нет и опять нет! Нет никакой разницы между ним и Иродом. Оба одинаково похотливы, одинаково греховны в кровосмешении. Оба одинаково испытывают его сладость. Запретный плод всегда сладок. Но что плохого в кровосмешении?

Он вспомнил, как Мелхиседек сказал, что Ева была дочерью Адама. Потом еще вспомнил, как одни талмудисты утверждали, что Фарра женил Авраама и Нахора на Сарре и Милке, единственных дочерях своего третьего сына, рано умершего Арана. Стало быть, Сарра была племянницей Авраама, почти дочерью. И стало быть, Исаак родился в кровосмешении и был мамзером. А Исаака Авраам женил на Ревекке, дочери Вефу-Эла, сына Нахора и Милки, то есть, также на его племяннице. И, следовательно, Иаков был зачат тоже в кровосмешении и был дважды мамзером. Нет, круглым мамзером – и со стороны отца, и со стороны матери. И сам он женился на своих двоюродных сестрах. Ведь Рахиль и Лия были дочерьми Лавана, брата Ревекки. Лия родила ему шестерых сыновей, Иуду, предка Элохима, в их числе. Рахиль же родила Иосифа и Вениамина. Стало быть, сыновья Иакова родились по третьему кругу в кровосмешения. И все они были трижды мамзерами.

– Вот откуда идет у нас в роду склонность к кровосмешению, – прошептал Элохим, – от отцов наших, Авраама, Исаака, и Иакова. Кровосмешение у нас в крови.

Но почему все с отвращением осуждают кровосмешение? Почему оно запрещено и считается страшнейшим преступлением и непростительным грехом?

Его мысль застопорилась и не могла двигаться дальше. Он был слишком утомлен переживаниями прожитого дня, чтобы мыслить ясно. Но он понимал, что от этих вопросов ему, как от судьбы, никуда не уйти, и что рано или поздно ему придется ответить на них.

Он закрыл глаза, попытался больше ни о чем не думать и уснуть. Но сон никак не шел, хотя и незаметно сознание куда-то уплывало. Он никак не мог сообразить, бодрствует или же уснул. Вроде бы краешком сознания он понимал, что все еще лежит в своем шатре, но в то же время перед взором проплывали какие-то видения. Сон и явь как бы переплелись и слились воедино. И он впадал то в сон, то возвращался обратно в явь.

93

Вдруг кто-то, как призрак, проскользнул в шатер. Элохим попытался встать. Но тело ему не подчинилось. Оно как бы налилось свинцом. Ему стало жутко. Он ощутил себя замурованным внутри собственного тела. Мог видеть свои руки, ноги, но не мог ими двигать. Как будто от шеи вниз все тело омертвело. Ничего подобного он никогда не испытывал.

– Не бойся, Элохим, – сказал незнакомец. – В моем присутствии ничто не движется. Все мертво.

– Кто ты? – услышал Элохим собственный голос, как из колодца.

Незнакомец снял с головы накидку, и из темноты выступило его красивое, улыбающееся лицо, знакомое Элохиму по прежним сновидениям.

– Азаз-Эл!? – невольно воскликнул Элохим и тут же поправил себя: – Габри-Эл!?

Но юноша был без всякой родинки на щеке.

– Не тот и не другой, – ответил юноша и внезапно вынул из-за спины длинный сверкающий меч ослепительной красоты.

– Сама-Эл! Ангел Смерти! – изумленно сказал Элохим.

– Теперь угадал, – подтвердил Сама-Эл с красивой улыбкой на лице.

– Ты пришел за мной? Я уже умер? – от изумления рот Элохима как бы сам по себе открылся.

Сама-Эл занес меч над головой Элохима, медленно опустил вниз, дотронулся острием клинка до его переносицы, затем, прищурившись, прицелился, чтобы вонзить меч Элохиму прямо в рот. И в самую последнюю минуту он внезапно отвел его. Капля ядовитой жидкости с кончика меча упала на плечо Элохима и обожгла