Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

Ольга вспомнила, что сейчас должен оперировать Сергей Сергеевич, а хирургической сестрой у него всегда назначается Валентина. Значит, она убежала в операционную. И придет за коробкой не скоро, не раньше чем через час или даже полтора…

Что она там прятала, в партах? Ольга не сомневалась: что-то, имеющее отношение к Петру. Бог бы с ними, с этими двумя мошенниками, снисходительно подумала бы она еще утром, но после тех обрывков разговора между Храмовым и Поляковым, которые донеслись до нее из кабинета главврача, было не до снисходительности…

Ольга открыла окно и довольно легко выбралась из гардеробной на улицу.

Ее поразили теплота и свежесть воздуха. Да уже совсем весна, оказывается…

Какая весна, какая невероятная в нынешнем году выдалась весна!

«Как грустно мне твое явленье, весна, весна, пора любви!» – пролетела в памяти строка из Пушкина.

Господи, да почему ж ему было грустно-то, бедному? Весной надо загадывать желания, мечтать – и мечты сбудутся.

– Как грустно мне твое явленье, весна, весна, пора любви! – бормотала Ольга, быстро подходя к партам и прикидывая, получится ли достать сверток.

Какое томное волненьеВ моей душе, в моей крови!С каким тяжелым умиленьемЯ наслаждаюсь дуновеньемВ лицо мне веющей весныНа лоне сельской тишины!

И в самом деле, никакой палки подходящей… Правда, если встать на колени и пролезть вон под ту парту, поставленную на попа, сверток можно и без палки достать.

Ольга опасливо оглянулась на окна. Ого, а она никогда не замечала, что на этот угол двора не смотрит ни одно госпитальное окно, кроме подвального, гардеробного. Здание стояло торцом, а окно гардеробной находилось в выступе фундамента. Очень удобное место для того, чтобы тайком сбегать из госпиталя или что-то прятать!

Или мне чуждо наслажденье,И всё, что радует, живит,Всё, что ликует и блестит,Наводит скуку и томленьеНа душу мертвую давно,И всё ей кажется темно? —

бубнила Ольга, поддергивая повыше халат и опускаясь голыми коленками в подтаявший снег, весь усеянный крошкой белой краски, которая сыпалась с парт, потрескавшихся и облупившихся.

Она никак не могла достать эту несчастную коробку. Была бы рука длинней на пару сантиметров!

Черт, а снег какой-то по-зимнему ледяной. Как бы не обморозиться!

А вдруг сейчас все это кошмарное нагромождение парт ка-ак рухнет ей на спину?!

От ужаса Ольга рванулась вперед и вцепилась в коробку. Стремительно вылезла из-под парт, отряхнула колени и побежала назад к окну.

Шмыгнула в подвал, закрыла за собой створки, старательно обтерла старенькие босоножки, которые были в снегу, грязи и крошках белой краски, вымыла руки и взялась за коробку. Та была обвязана куском бельевой веревки и имела самый невинный вид. Ольга не без усилия распутала узел, подняла крышку.

И замерла, потому что в коробке лежало два газетных свертка. Но не это поразило Ольгу. Между свертками было запихнуто что-то коричневое, шерстяное… Ее варежка! Ее варежка, пропавшая в тот вечер в подворотне!

Зачем она здесь? Как попала сюда?

Ольга машинально сунула ее в карман халата. Затем развернула один из газетных свертков, побольше, не сомневаясь в том, что увидит…

Да, она не ошиблась. Это был пистолет «ТТ». Пистолет Полякова!

«Этот человек находится именно здесь, в этом госпитале. Он знает Ольгу! Думаю, именно он в меня стрелял, и он забрал мой «ТТ», – словно бы донесся до Ольги его голос.

«Что ж получается, Валентина, что ли, стреляла? – смятенно думала Ольга, разворачивая вторую газету. – Валентина в него стреляла? Валентина забрала рукавичку?

Нет, не Валентина, а…»

Ольга смотрела на пачку документов, оказавшуюся в ее руках. Тут были две красноармейские книжки, гражданский паспорт и военный билет. Принадлежали они разным людям: рядовым Верховцеву Павлу Николаевичу, Ищенко Василию Петровичу, Щукину Станиславу Викторовичу, Пилипенко Дмитрию Ивановичу, – однако всем им было не больше тридцати лет, во-первых, а во-вторых, все лица на фотографиях были примерно одного типа: простые черты без особых примет. И все они неуловимым образом напоминали одного хорошо знакомого Ольге человека – Петра Славина. Если он обреет голову, станет почти неотличим от Верховцева или Ищенко, если наденет очки, сделается близнецом Щукина, ну а с косым чубом на лбу его легко можно будет принять за Пилипенко.

Петр!

В Полякова стрелял Петр. Ну да, как же Ольга сразу не обратила внимания на его обмолвку: «Не проговоришься своему хахалю, которого подстрелили в твоей подворотне?» О том, что в Полякова стреляли в ее подворотне, мог знать только тот, кто именно там и стрелял.

Петр… Поляков и Храмов пришли к выводу, что человека, которого они называли Новичком, не было на пароходе «Александр Бородин». Да, Ольга не помнила Петра на пароходе. Правда, она не помнила и некоторых других раненых, но только Петр оказался потом в доме Варвары Савельевны. И он не знал Серафиму Серафимовну! А ведь не было человека на СТС, который не знал бы начальника плавучего госпиталя.

Варвара Савельевна уверяла, что Петр был в одном лагере с Никитой. Ну что ж, очень может быть. А может быть, это была просто ложь, чтобы разжалобить Ольгу.

Да, если в самом деле Казбегов и его жена – немецкие агенты, то, значит, и Варвара Савельевна заодно с ними. Ей не за что любить Советскую власть, у нее все основания эту власть ненавидеть. У Казбеговых – тоже. Ольге не понять, не узнать, каким образом и почему Петр должен был попасть в Энск именно через Мазуровку. Может быть, сначала у него было другое задание, а потом что-то пришлось спешно перерешать. Он ли, Варвара ли Савельевна, или Казбегов решили, что лучшим прикрытием для него будет – попасть в число пассажиров с СТС, неизвестно. Сам ли он стрелял в себя или ему помогли – тоже неизвестно, да и неважно. Главное, что задумано все, с их точки зрения, было безупречно. Однако война, война…

И вот надо придумывать новый план. Конечно, конечно, Казбегов мог увезти Петра в Камышин. Вместо этого он спас всех раненых и рискнул жизнью своей и брата. Ну, предположим, теперь, когда в Мазуровке фашисты, он в безопасности. Но брат его погибнет, конечно. Может быть, он уже расстрелян – по закону военного времени. Тимур Казбегов и пальцем о палец не ударил бы ради раненых! Но его умолила, уговорила, заставила Варвара Савельевна, и Казбегов не смог отказать, ведь ей он был обязан жизнью.

«Я ради тебя… ради тебя и Петра… Молчи! Ты никогда не поймешь, никогда не узнаешь!» – твердила Варвара Савельевна.