Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

В соответствии с курсом национальной политики, направленной на ликвидацию экономического и культурного неравенства народов нашей страны, пятилетний план предусматривал более высокие темпы индустриализации экономически отсталых национальных республик. Если основные фонды промышленности за пятилетие в целом по СССР возрастали на 289 процентов, то в республиках Средней Азии — на 494, а в Казахской АССР — на 549 процентов.

В области сельского хозяйства пятилетний план ставил задачу, на базе кооперирования бедняцко-середняцких хозяйств, дальнейшей коллективизации и строительства совхозов добиться подъема сельскохозяйственного производства. Намечалось охватить сельскохозяйственной кооперацией до 85 процентов крестьянских дворов, вовлечь в колхозы до пяти-шести миллионов хозяйств, или 20 процентов их числа; доля колхозов и совхозов в товарной продукции зерна должна была подняться к концу пятилетки до 43 процентов.

План предусматривал значительно улучшить материальные условия жизни широких слоев населения, полностью осуществить переход предприятий и учреждений на семичасовой рабочий день, увеличить ассигнования на жилищное строительство. Большие средства отпускались на культурное строительство.

Выполнение пятилетки должно было привести к крупным социально-экономическим преобразованиям в стране. Удельный вес социалистического сектора в основных фондах возрастал с 52,7 до 68,9 процента, в валовой продукции промышленности — с 80 до 92 процентов, сельского хозяйства — с 2 до 15, в розничном товарообороте — с 75 до 91 процента[420].

3. История еще не знала такого

Модернизация всех структур советского общества, ключевым звеном которой явилась индустриализация, бесспорно, стала переломным рубежом в историческом развитии нашей страны. Я уже походя касался некоторых оценок исторической значимости этого перелома и разноречивых оценок того, стоила ли эта модернизация жертв, принесенных во имя экономического прогресса. Можно было бы продолжить перечень доводов как в защиту, так и против этого. Таких оценок поистине бесконечное число, но в целом их можно подразделить на два диаметрально противоположных подхода. Первые, признавая всю жесткость и суровость методов осуществления индустриализации и сопряженных с этим негативных последствий, склонны считать, что игра, как говорится, стоила свеч. Ибо в конечном счете вопрос сводился к выбору исторической судьбы страны. Другие полагают, что цель в данном случае не оправдывала средств и что лекарства, с помощью которых лечили больной организм страны, было хуже самой болезни.

Возможно, наиболее типичным для взглядов сторонников второй точки зрения может служить вывод, принадлежащий уже не раз упоминавшемуся мной Р. Даниельсу. Вот как он сформулировал этот вывод: «Индустриализация была самым бесспорным достижением сталинского режима, позволившим СССР выиграть войну с Германией и выдержать соревнование с США в гонке вооружений в период «холодной войны». Но ее успех был куплен слишком дорогой ценой. Она не только стоила невероятных человеческих страданий, что и деформировала структуру советского общества так, что следствия этого продолжают сказываться до сих пор. В основе сталинского подхода к модернизации не было ничего современного — это было в сущности восстановление крепостного права. Этим он напоминает Петра Великого, чьи реформы, предпринятые во имя европеизации, основывались не на уменьшении, а на увеличении принуждения и несвободы»[421].

В приложении к политической биографии Сталина поставленный вопрос не имеет простого, а тем более однозначного ответа. Я исхожу из того непреложного положения, что только скрупулезный учет всех фактов и факторов, которыми он руководствовался, осуществляя курс на форсированную индустриализацию, а также и коллективизацию, дает основание для окончательного вердикта. Впрочем, в истории окончательных вердиктов, как правило, не бывает. Слишком много объективных условий и обстоятельств должны быть приняты во внимание, чтобы любой вердикт — положительный или отрицательный — был признан достаточно обоснованным. Главное же — оценка должна базироваться на анализе объективных исторических реальностей, определявших в конечном счете деяний любой фигуры такого масштаба, как Сталин.

Но вернемся к основной нити нашего изложения.

На XVI партийной конференции (апрель 1929 г.) какого-либо серьезного противостояния между Сталиным и его противниками по вопросам индустриализации не наблюдалось. Объясняется это никак не отсутствием разногласий, а другими обстоятельствами. Прежде всего тем, что на предшествующих этапах правые если и не потерпели полного поражения, то были близки к нему. Их платформа не встретила достаточной поддержки ни в партийных верхах, ни в массе членов партии. Уже не просто чувствовалось, но и пронизывало всю атмосферу явное превосходство Сталина. Ведь не из соображений простого бахвальства, а реально взвешивая обстановку, генсек еще в тот период, когда обсуждался вопрос о пресловутой встрече Бухарина с Каменевым в июле 1928 года, заметил по поводу лидеров правых: «теперь они в гробу, и все, что нам нужно — это вырыть могилу»[422]. Иными словами, их политический крах был неотвратим и приближался с каждым месяцем. Однако Сталин не спешил, — он умел проявлять выдержку — ибо прекрасно отдавал себе отчет в том, что широким партийным массам уже надоели бесконечные внутрипартийные стычки и перманентная грызня. Ведь, несмотря на все усилия пропаганды, основными рычагами которой управлял Сталин и его сторонники, среди партийцев не было твердой уверенности в том, что борьба носит идейный характер, касается не вопросов личной власти и престижа, а коренных направлений всего политического курса. Поэтому генсек и не форсировал события. Напротив, он старался лишний раз продемонстрировать свое миролюбие и готовность прийти к взаимоприемлемому компромиссу. Однако это была тактика политической борьбы, а никак не искреннее стремление генсека утихомирить внутрипартийные бури.

Докладчиком по основному вопросу о пятилетнем плане на конференции был Рыков. Выбор этот как раз и преследовал цель продемонстрировать наличие единства и отсутствие фундаментальных разногласий. Его доклад выдержан в соответствующих обстановке тонах. Прежде всего он фактически принял тезис Сталина об обострении классовой борьбы, что было своего рода капитуляцией. И тем не менее в некоторых моментах обозначалось — хотя бы пунктиром — различное отношение к ряду принципиальных моментов. В частности, в докладе отражена тревога и нервозность, охватывавшие партийные массы. Рыков, в частности, заявил: «Наше строительство все время шло и идет в условиях классовой борьбы, которая на данной стадии принимает обостренные формы. Пятилетний план является планом большого наступления пролетариата на остатки буржуазных классов города и деревни. Вместе с тем он является планом начала широкой, социалистической переделки бедняцко-середняцких крестьянских хозяйств путем кооперирования и коллективизации их.

Материальные и организационные предпосылки, которые заключены в пятилетнем плане, те перспективы, которые открывает этот план перед рабочими и крестьянскими массами, — все это должно явиться важнейшим фактором организации рабочих и крестьян на борьбу с трудностями, встречающимися на пути социалистического строительства. Это должно вместе с тем уничтожить проскальзывающие иногда в рядах рабочего класса и партии настроения нервности или даже паники перед этими трудностями. Пятилетний план, являющийся результатом блестящей предыдущей работы нашей партии, намечает широкую перспективу развития республики Советов и борьбы рабочего класса за социалистическое общество и должен явиться базою сплочения всех сил партии и рабочего класса на пути построения нового, бесклассового, социалистического общества»[423].

С докладами по пятилетнему плану выступили, кроме Рыкова, также Кржижановский и Куйбышев. В докладе последнего не были обойдены молчанием скептические высказывания, раздававшиеся на Западе в связи с грандиозными начинаниями советского режима. Куйбышев, в частности, привел такие высказывания. Экономист Дезен писал: «Как можно принимать всерьез эти темпы развития, когда даже в период бурного экономического роста, какой, например, переживала Россия в 1900–1913 гг., рост физического объема продукции и рост национального дохода не достигали того темпа, который намечен по пятилетнему плану («Экономическое обозрение» № 5 за 1927 г.)

В «Вестнике финансов» (№ 7 за 1927 г.) А.А. Никитский писал:

«Пятилетний народнохозяйственный и финансовый план сильно преувеличен по темпу… Доводы в пользу принятых в плане темпов бьют почти всегда мимо цели. Необходим более осторожный и реальный вариант плана».