Девочка и луна - Марк Лоуренс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставшиеся ярды коридора исчезали у них под ногами с ощущением неизбежности. Госпожа Меч приложила руку к двери, а затем ударила по ней рукоятью своего меча. Эффект, казалось, не сильно отличался от того, если бы вместо этого она ударила по стене.
Теус двинулся вперед, оттеснив Эрриса и Мали в стороны. Он опустил свою огромную голову, от его стальной морды до барьера оставалось дюймов шесть. Затем он сильно толкнулся ногами и ударился в дверь. Удар не оставил никаких следов, но, когда пес отступил для второй попытки, дверь плавно скользнула вверх, открывая комнату за ней.
Помещение оказалось больше, чем представлял себе Турин, с пятью другими дверями, расположенными через равные промежутки по периметру. Сеус стоял перед огромной дверью из серебристой стали, вделанной в пол в центре. Как и описывала Яз, он был на голову выше самого высокого геранта, идеально мускулистый представитель человечества, одетый в белую тунику, его вьющиеся волосы и короткая борода были такими же белыми. Его глаза сияли таким внутренним светом, что даже на таком расстоянии Турин мог сказать, что они были поразительного, опасного синего цвета. Рядом с ним стоял Эулар, казавшийся маленьким ребенком, сгорбившимся в своей черной мантии.
Сеус сложил свои толстые руки на груди, и Эулар шагнул вперед, как бы преграждая вновь прибывшим путь:
— Никто из нас не ожидал, что вы зайдете так далеко. Воистину, из вас получилась бы грозная армия.
— Ты. — Госпожа Меч шагнула в дверной проем, держа меч перед собой. — Ты не священник Предка.
— Конечно, священник. — Эулар, казалось, изучал женщину своими пустыми глазницами. Он сотворил в воздухе перед собой знак дерева. — Ты думаешь, что для того, чтобы считаться верующим, я должен соглашаться с твоей настоятельницей в вопросах политики?
— Ты служишь ложному богу. — Монахиня направила свой клинок вверх, к голове Сеуса.
Молния рассекла воздух и, описав дугу вокруг Сеуса, ударила в серебряную дверь и в еще полдюжины точек на потолке и полу, толстые потоки силы вырывались из его пальцев, ослепляя.
Но Эулар просто улыбнулся той же теплой улыбкой, которую Турин знал с детства, — улыбкой доброго человека, мудрого человека. Буря позади него утихла.
— Мы тратим все наши годы на короткое путешествие поперек Пути, от жизни к смерти. Мы с вами путешествуем поперек Пути, но, как народ, мы следуем вдоль него. Предок стоит на обоих концах. Предок наблюдает за нами еще до полета — до того, как корабль-сердца впервые отбили свой ритм. Это Предок единственной формы, исток, альфа. И Предок наблюдает за нами из конца, из-за смерти звезд. Это Предок из сингулярного разума, цель, омега.
— Не смей цитировать мне священные писания! — огрызнулась Госпожа Меч, но яд исчез из ее голоса.
— Священник может цитировать священные писания, верно? — Снова эта улыбка, полная тепла, смирения и юмора. — Но ты прислушивалась к словам? Ты когда-нибудь слушала их или просто повторяла так часто, что они утратили смысл, превратившись в простые звуки? Предок — это альфа и омега. Нет начала без конца. Сеус пришел, чтобы дать нам этот конец, показать нам омегу, довести наше путешествие до конца. Нет никакой ценности ни в чем вечном. Именно мимолетность наших жизней делает их драгоценными. Все листья должны опасть вовремя. Сеус — жнец, клинок Предка.
Эулар обратил свой безглазый взгляд на остальных, когда они вошли в дверной проем позади Госпожи Меч:
— Правда в том, что сегодня я надел свою священническую мантию на случай, если кто-нибудь из ковена Настоятельницы Коготь ускользнул из-под опускающейся пяты инквизиции. Я рассудил, что вместе с трансом безмятежности, который добрые сестры несут с собой в бой, моя мантия выиграет мне время, в котором я нуждался.
И Турин увидел это — легкое подергивание пальцев Эулара, когда он говорил. Как будто он дергал за невидимые нити.
— На самом деле, Госпожа Меч поступила бы лучше, — сказал Эулар, — если бы она проявила еще немного своего праведного гнева и бросила бы две пригоршни метательных звезд в тот момент, когда открылась дверь. Она учит наносить удар первым и действовать как можно быстрее. Но она заколебалась и растерялась. В любом случае, это был долгий путь, но вы достигли конца, омеги. — Он протянул руку, схватил пригоршню пустоты и покрутил ее. — Покажи им, сестра.
И быстрее, чем моргание, быстрее, чем Куина, Госпожа Меч развернулась и вонзила свой меч в грудь Эрриса.
45
Яз
ЧЕТЫРЕ КОРАБЛЬ-СЕРДЦА должны были весить в четыре раза больше одного. Однако по ощущениям они весили как четыреста. Каждое, казалось, тянуло за собой другое, эффект умножения, который означал, что даже просто держать их в воздухе было невероятно утомительно, а ходить с ними — почти невозможно. Вес бременем лежал на рассудке Яз. Чем ближе они находились к ней, тем легче было их поднять. Она относительно легко могла бы взять все четыре в руки и нести их в корзине, но держать так близко — нет, это сломило бы ее. Ей нужно было расстояние между ней и ними точно так же, как льду нужно расстояние от пламени, чтобы не растаять.
В изменчивом великолепии их объединенного света тусклые туннели превратились в игровую площадку для воображения, в разноцветный сказочный пейзаж. Она шла дальше, звезды находились ближе, чем ей хотелось, но достаточно далеко, чтобы поддерживать свои орбиты, отнимая у нее все силы. Далеко впереди она видела Эрриса, который вел ее по лабиринту проходов. Голоса говорили о нем. Теперь это не было неслышным бормотанием или даже всепроникающим шепотом, теперь они были громкими, четкими и выражали все недостойные мысли, которые она обычно прятала в безмолвной черноте на задворках своего сознания. Такие мысли могли вырваться на поверхность в редкие моменты слабости, но она всегда их быстро подавляла. Теперь же они звучали разумно, перекрывая ее собственный протестующий рассказ и утверждая, что они тоже были ею, просто разными аспектами ее личности, не менее достойными уважения или аудитории.
Яз сосредоточилась на том, чтобы ставить одну ногу впереди другой, используя то же упорство и выносливость, которые помогли ей преодолеть бесчисленные мили открытого льда. Ей не нужно было видеть Эрриса, чтобы следовать за ним. Четыре корабль-сердца обнажили нить-пейзаж — нити светились, как никогда раньше, — и в нем было написано все, что ей нужно было знать. Она могла видеть нити Эрриса и знала, что они присоединились к нитям Турина, Мали,
