Том 2. Бэббит. Человек, который знал Кулиджа - Синклер Льюис

И потом вот еще что.

До недавнего времени и пишущие машинки и авторучки были скучно и прямо даже мрачно черными. Но теперь появляются машинки самых разных приятных расцветок, — они так же хороши для будуара, как и для конторы. А что до авторучек, то теперь выпускают голубые, розовые, бледно-зеленые, молочного цвета, цвет»; слоновой кости и еще всякие — целая дюжина самых; заманчивых цветов и оттенков.

Но в этом журнале я нахожу еще более грандиозный пример того, как Америка сочетает красоту с чистой практичностью. Одно объявление открывается письмом — думаю, сочинил его какой-нибудь гениальный имитатор, и, однако, в нашу Новую Эру оно вполне могло быть подлинным, — предполагается, что это юная леди пишет своему возлюбленному:

«Ты думаешь обо мне, Милый. Так же, как я думаю о тебе. Думаю… Надеюсь… Храню в памяти каждый драгоценный час ожидания… Считаю оставшиеся дни…

А рождество уже у порога. Возможно, ты раздумываешь, что же мне подарить. Может, какую-нибудь драгоценность! Но всего драгоценнее для меня — разделить твою судьбу, и нет для меня дара великолепнее, чем твое искреннее сердце.

Пусть твой подарок мне будет чем-то интимным-прекрасным… напоминающим всегда об этих Днях, Полных Грез.

И я прошу тебя… пусть он будет практичным!

Пусть это будет святилище для прелестных шелков, белья и вышивок, что я от тебя получаю… для шерстяных одеял… для пушистых кашне… для всех этих драгоценных вещей, которые я запихиваю в шкаф, чемодан или ящик бюро. Оно прекрасно и ароматно, удобно и надежно, туда не проникнут моль и пыль, и там не будут рыться любопытные пальцы… вот о чем я шепчу, любимый…

Это то, о чем я всегда мечтала, — о чем мечтает каждая женщина. То, что так рада получить девушка от своего возлюбленного… или мужа. СУНДУК ИЗ КЕДРА…»

И внизу помещены снимки целой серии кедровых сундуков. И я хочу сказать вам, джентльмены: если уж мы достигли такого совершенства в рекламе, что можем сочетать прямой коммерческий разговор не только с радостным духом праздника, но и с самыми интимными тонкостями молодой любви, и при этом умело вплести цитату из священного писания, значит, черт возьми, мы дошли до такой практичности, какой еще не знала история!

Наконец-то настала славная эра, когда каждое благородное чувство и художественное слово и стремление к красоте не должны больше пропадать для общества, но с радостью обретают свое подлинное место на службе коммерции и королям торговли!

Или еще пример, из другого предпраздничного журнала: там рекламируется практичный напиток на рождество. У немцев есть их пиво, французы наслаждаются своим красным вином, у Англии — у нее есть всякие напитки, но мы, слава богу, освободились от этого страшного алкогольного рабства!

И почему? Да потому, что мы поняли: пить — это не способствует успеху в делах! И, однако, мы хотим отметить великие праздничные дни соответствующими возлияниями. Наши промышленники поспешили заполнить брешь — и самым удачным образом. Послушайте эту рекламу и обратите внимание на ее первоклассные литературные качества:

«Наш веселенький напиток придаст пикантность отлично приготовленному рождественскому обеду… Великолепная индейка заменила прославленную кабанью голову; разукрашенный павлиний пирог уступил место сладким пирожкам; и доброе старое имбирное пиво пришло на смену неиссякаемой Чаше Эля, переходившей некогда из рук в руки, как «древний источник добрых чувств, роднящий сердца».

Во всем мире нет напитка, который так бы подходил к рождественскому обеду, как имбирное пиво «ХХХХ»! Разлитое по хрупким рюмкам, оно сверкает и переливается, как редкое старинное вино, и призывает пить и веселиться! Обед всегда будет пикантнее и изысканнее, если это отличное старое имбирное пиво украсит ваш стол».

Вот, джентльмены, наш ясный ответ противникам сухого закона!

Какие возможности открывает эта новая и все более практичная Америка для каждого смышленого парня!

Взять хотя бы Эла Смита. Был бедняком, вырос на улице, к тому же еще и католик, а мы дали ему возможность стать губернатором штата Нью-Йорк. Само собой, я против того, чтоб он стал президентом, но очень приятно, что он так высоко забрался. И если даже он, почти наверняка, ничего обо мне не слышал, будь он здесь, я бы с радостью пожал ему руку и выразил лучшие пожелания Лоуэла Шмальца!

Какие открылись возможности! И какое мы наладили сотрудничество!

Взять хоть Общинный фонд. Какое это грандиозное и подлинно американское учреждение — мы даем наши деньги, когда стоит, на благотворительные цели и отказываемся поддерживать те учреждения, которые наши банкиры и другие эксперты считают нестоящими. Ну, вот хотя бы этой осенью.

Один молодой человек, служащий в конторе у моего друга, отказался дать и цент в Общинный фонд на том несерьезном, даже почти дерзком основании, что влиятельные люди — это те-то, кто часто жертвует щедрее всех! — используют свои большие взносы, как дубинку, когда надо выгнать на улицу работников благотворительных учреждений, у которых радикальный и зловредный образ мыслей.

Само собой, мой друг выставил этого критикана и потихоньку оповестил всех вокруг, так что этот молодой человек — как вам ясно, просто-напросто замаскированный социалист — словом, я очень удивлюсь, если он сумеет найти себе приличное место в нашем городе! Я это привел как пример. Благодаря идущей все дальше американизации мы можем, с одной стороны, поддержать молодого крестоносца со свежими силами и верными мыслями, а с другой — избавляться от всяческих анархистов и громил.

Мы не должны забывать, что даже в лоне этой цивилизации — самой богатой и могучей в истории — есть люди, которые по какой-то нелепой причине, они и сами не могли бы объяснить, в чем дело, все критикуют, на все жалуются и отказываются идти рука об руку с процветающими гражданами.

Ну, вот хотя бы…

Мне точно известно — хотя, конечно, сам я не унизился до того, чтобы прочесть это, но я слышал, как это критиковали в проповедях, так вот, мне известно, что за последний год у нас вышли две книги, которые клонят к тому, что Джордж Вашингтон был не великим героем, каким мы все его знаем, а курильщиком, пьянчугой, сквернословом и бабником. Есть еще, с позволения сказать, биография, в которой доказывается, что Генри Уорд Бичер был вовсе не тем, кем мы его знаем, — величайшим проповедником и столпом праведности со времен Мартина Лютера, человеком незапятнанной репутации, а будто бы на его слово и любящую дружбу нельзя было полагаться. И еще три постыдные книги — два романа и болтовня некоей женщины, уверяющей, что знала его слишком близко, — содержат наглые намеки на то, что наш Мученик-Президент, сам Гардинг, был болваном и его окружали пройдохи.

Ну, я бы ответил всем этим сочинителям!

И вот мой ответ: нечего серьезному и деловому человеку обращать внимание на этих писак, охотников за сенсацией, которые выползают из своих вонючих нор, чтобы лаять на луну, и швыряют свои грязные и лживые обвинения, стараясь привлечь публику!

Я вижу, мое время подходит к концу, но, хотя это прямо и не относится к теме, хочу воспользоваться случаем и рассказать вам вкратце о моей беседе с президентом Кулиджем несколько месяцев назад. Многие из вас, вероятно, знают, что в колледже мы с ним были закадычными друзьями.

Когда я прибыл в Белый дом, президент собирался отплыть на яхте «Мэй флауэр» с английским послом, поскольку я не успел заранее предупредить его о своем приезде. Поэтому наша беседа была короче, чем обычно. Но он говорил о таких вещах, о которых, я знаю, вы будете рады получить информацию из первых рук. «М-р президент, — спросил я, — он сказал, чтобы я называл его «Кэл», но я чувствовал, что так не подобает, — м-р президент, — спросил я, — не думаете ли вы сократить наш флот?»

«Вот что, Лоу, — ответил он, — постараюсь изложить тебе это в двух словах. Конечно, наш флот, по словам барда, вооружен втройне, но он обходится прискорбно дорого, и я был бы рад сократить его, если это не повредит нашей безопасности».

«Ну, а что вы думаете о налогах?» — спросил я.

«На мой взгляд, — сказал он, — ни в коем случае нельзя взваливать всю тяжесть налогов на плечи финансистов, которые тратят свой капитал и всем дают работу, но в то же время не должны нести непосильного бремени и те, кто по той или иной причине не преуспел в этом мире».

«И наконец, — говорю, — если вам не придется разглашать государственных тайн — об этом я никогда не попрошу, хотя мы и старые друзья, — что вы думаете о положении в Китае?»

Никогда не забуду, как он выпрямился, — глаза его метали искры, и в голосе его звенел металл:

«Я считаю, что сложилось такое положение, когда мы уже не можем ограничиваться исполнением нашего долга — охраной американских прав и интересов в Китае. Ни я, ни мои советники ни в малейшей степени не хотим вмешиваться в европейскую политику, но я заявляю перед всем миром: нам не нравится, что большевики, как говорят, подстрекают китайцев к нецивилизованным действиям; и когда придет время, мы примем, если понадобится, любые необходимые меры».