Ангелы падали - Андрей Агафонов

Брат, умерший во младенчестве, и сестра, с которой он дружил, надолго его пережившая и со временем предавшая, — у Ницше. Умершая во младенчестве сестра (на конверте с прядью ее волос рукой Оскара написано: «Она не умерла, но спит») и благополучно выживший старший брат, Вилли, журналист, занимавший у брата–денди идеи для статей, впоследствии предатель, — семья Уайльда. Рано умершие отцы, оба — известные люди, «особы, приближенные к престолу». Ирландская кровь английского писателя Уайльда, польская кровь немецкого философа Ницше…

Уайльд прославился раньше, ничего еще, в сущности, не написав: он заслужил известность своим эстетством, короткими шелковыми штанами, длинными локонами и зеленой гвоздикой в петлице. В 1882–1883 годах он объездил с лекциями всю Америку, выступая в подобном наряде перед ковбоями и приводя им, в ходе одного часового выступления, до полутора сотен цитат из различных авторов — Платона, Шелли, Бодлера… Тогда же, в Америке, была поставлена его первая драма «Вера, или Нигилисты», крайне слабая, но с русскими героями. Ницше, как раз в то время напряженно изучавший проблему нигилизма, пьесы этой «не заметил». Зато весной 1883‑го он влюбляется в русскую авантюристку Лу фон Саломэ и даже делает ей предложение (Ницше до конца жизни пробыл девственником), а через 10 лет выходит в свет написанная по–французски драма Уайльда «Саломея»… Ницше уже был сумасшедшим. Затмение наступило в январе 1889‑го, и последние 10 лет жизни были адом для него и его ближних. Как раз в девяностых годах гений Уайльда и обретает себя: один за другим выходят второй сборник сказок «Гранатовый домик», роман «Портрет Дориана Грея», философские диалоги и сделавшие его богатым и знаменитым на весь мир комедии. Катастрофа Оскара разразилась в 1896 году. Это был самый грязный процесс в истории литературы: Уайльд обвинялся в гомосексуализме и пропаганде безнравственности на основе своих книг, личных писем и поведения в обществе. В день вынесения приговора сотни экипажей с молодыми и обрюзгшими эстетами устремились к проливу Ла — Манш: ходили слухи, что всех «голубых» будут арестовывать по уже заготовленным спискам.

Допустим, Ницше мог и не знать об Уайльде, в силу отсутствия у того до 1889 года известности не скандальной, а литературной. Но уж Уайльд о Ницше, конечно, знал — всемирная слава пришла к творцу «Заратустры» буквально в тот же год, когда он сошел с ума. Между тем во всех тринадцати томах полного собрания сочинений Уайльда имя Ницше не упоминается ни разу. Что, столь далеки они были друг от друга? Нет, пожалуй, наоборот — СЛИШКОМ близки.

Афоризм Ницше: «Нет ценности во всем том, что ныне считается ценным». Афоризм Уайльда: «Циник всему знает цену, но не знает истинной ценности». «А нищих надо бы совсем уничтожить!» — негодовал Ницше. Уайльд, когда ему достаточно намозолил глаза торчавший у дома нищий, заказал тому у лучшего портного шелковое рубище, причем сам ставил мелом крестики в тех местах, где должны были располагаться самые выразительные прорехи. А кто сказал: «Вся беда в том, что после Христа христиан не стало»? Попробуйте догадаться…

Какие–то смутные намеки проскальзывают в «Идеальном муже», там даже говорится о «воле к власти». «Любовь, а не немецкая философия — основа жизни», — говорит сэр Роберт Чилтерн, полемизируя непонятно с кем, явно не со своей женой, которой адресует этот странный пассаж.

Честертон утверждает, что Уайльда ценили именно за цинизм. Чуковский добавляет, что поначалу Уайльд казался ему «салонным ницшеанцем» из–за обилия парадоксов, «обратных общих мест»:

Лучше хорошо выглядеть, чем хорошо поступать.

Умереть за веру — самое худшее, что можно сделать со своей жизнью.

Ах нет, я совсем не романтик. Для этого я недостаточно стар.

Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.

Я не люблю принципов. Мне больше нравятся предрассудки.

Молодость — это не мода. Молодость — это искусство.

Всякое искусство совершенно бесполезно.

Уайльда называли апостолом красоты. Послушаем теперь «евангелие зла» — «Так говорил Заратустра» Ницше:

Отвратить взор свой от себя захотел творец — и тогда создал он мир.

Что мне до ваших добрых? Многое в ваших добрых внушает мне отвращение, и, поистине, не их зло.

У иных целомудрие есть добродетель, но у многих почти что порок.

И это знамение даю я вам: многие, желавшие изгнать своего дьявола, сами при этом вошли в свиней.

Остерегайся святой простоты! Для нее нечестиво все, что непросто; она любит играть с огнем — костров.

Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!

Чем схожи изречения Уайльда и Ницше?

Своей парадоксальностью, презрением к общепринятой морали, хлесткостью. Но есть и разница. Ницше напряженно серьезен, он потрясает, прорицает и порицает, да и как иначе, ведь даже главы его последней книги «Ecce Homo» («се человек» — слова Пилата о Христе) носят названия «Почему я так мудр», «Почему являюсь я роком»… Именно осознание себя роком, человеком–катастрофой, «расколовшим историю человечества на две части» (и так оно и было), ввергло его в состояние священного безумия. Уайльд те же истины преподносил в оболочке почти шутовской, и никто не хотел поверить, что проповедуемый им культ красоты, молодости и искусства — это настолько всерьез, что в жертву своему культу он готов принести что угодно, хоть самого себя, если понадобится. (Понадобилось).

«Недостаточно иметь талант. Необходимо также иметь на это ваше позволение — не так ли? Друзья мои?» — саркастически вопрошал Ницше. Он, как видите, обращался к друзьям. «Снисходительность публики достойна изумления. Она готова простить все… кроме таланта», — вторил Уайльд, но его упрек уже адресован публике. С Уайльда идет столь распространенная ныне тенденция подавать серьезнейшие идеи в китчевой форме.

Воинственный Ницше был хрупким и болезненным человеком. Изнеженный эстет Уайльд руками гнул подковы и шутя мог совладать с тремя–четырьмя буянами. Парадоксы, парадоксы…

Как хотите, а я вижу перст судьбы в том, что творческий взлет Уайльда состоялся как раз тогда, когда Ницше постигло безумие. Один перехватил эстафету у другого. (К финишу они пришли вместе — их смертями окончен XIX век). Посредством Уайльда человечеству было предложено мирное решение проблемы: отказ от уродливой цивилизации в пользу культуры, отказ от этики в пользу эстетики, отказ от религии в пользу красоты. «Два года каторжных работ!» — ответило человечество. И получило мировую войну.

1995. Курган

Король фуфла

В джунгли вернулся страх. Страховой агент — Квентин Тарантино, режиссер и сценарист фильмов «Бешеные псы» и «Макулатура» (другие варианты перевода — «Криминальное чтиво», «Кровавая бульварщина», «Пульпа», «Фуфло») сценарист фильмов «Прирожденные убийцы» и «Настоящий роман» (в трактовке одного из переводчиков — романтика под стать самому Квентину — «Всепожирающая страсть»).

Жизнь становится макулатурой и превращается в настоящий роман — это понял еще Лимонов.

Герои Тарантино необразованны и кровожадны.

Это что у тебя за гамбургер?

— Чизбургер.

— Можно попробовать?..

Убийцы издеваются над жертвами, играя в дружелюбие. Кровь и мозги выплескиваются на заднее стекло автомобиля.

Когда убийц убивают, их по–человечески жалко.

Говорят, что Тарантино многому научился у Годара. Что «Настоящий роман» — калька с «Безумного Пьерро». Только у Годара Бельмондо — Пьерро — интеллектуал, взрывающий свою голову динамитом. А герой Тони Скотта и Тарантино — смазливый недоумок, одолеваемый галлюцинациями. Потому–то он и герой. Он не способен к рефлексии — он любит комиксы и Элвиса Пресли.

Тарантино не разделяет себя и своих персонажей, лишь подчеркивает, что духовно и нравственно они — совершеннейшие дети. На родине его зовут «новым сердитым» и прокатывают с «Оскаром», в Европе ценят, любят и награждают «Золотой пальмовой ветвью». Правда, присутствующие при сем журналисты (интеллигенты) кричат из зала: «Подонок! Панк! Фашист!» Тарантино, выпятив крючковатую челюсть, орет в ответ, задрав средний палец: «ФАК ю!»

В сущности, «Голливуд–на–крови» — сборище эмигрантов. Англичанин Тони Скотт, Джон Ву из Гонконга, итальянцы Коппола, Скорсезе, Феррара, Де Палма, Леоне, мутировавший метис Тарантино… Те, кто снимает пугающе реальное кино. Коренные американцы предпочитают суррогат. У Оливера Стоуна, снявшего «Прирожденных убийц» с изрядно перекроенным сценарием, получилась пародия на Тарантино. Вместо идиотских, бессмысленных и этим завораживающих убийств — идиотское, бессмысленное и этим завораживающее шоу с публицистическим оттенком. Эстетика безобразного вместо эстетики реального, клюквенный сок вместо настоящей крови. Естественно, американцы на это купились и сами начали убивать. Никто же не подражает — «Бешеным псам»…