После жизни - Андрей Столяров

Басков так и понял, что она имела в виду. Спросить не вышло. Одна только эта ночь у них и была. Утром, когда, встав около десяти, собирались пить чай, случайно включили радио, приткнутое на полочке у серванта. Передавали Указ президента № 1400. Распущен Съезд народных депутатов России, распущен Верховный Совет, приостановлено действие Конституции в той части ее, которая противоречит… Затем – какие-то невнятные комментарии. Мизюня так и застыла с тарелкой в руках. Опомнившись, твердо сказала, что надо немедленно возвращаться в город. Басков нерешительно предложил подождать хотя бы до вечера. Нет-нет, ты не понимаешь, я сейчас должна быть с Машкой… Быстро собрались, до станции по тропинке между кособокими дачами, почти бежали. Электричка по расписанию оказалась, к счастью, всего через десять минут. В вагоне многие слушали новости по приемнику. Мизюня кусала губы, то и дело посматривала на часы. Басков не решался ни о чем спрашивать. Пару раз, наклонившись к уху, сказал, что все будет в порядке. Мизюня в ответ лишь мелко кивала. На платформе сразу же, обгоняя толпу, помчалась к спуску в метро. Ну, подожди, подожди, жалобно повторял Басков. Мизюня, отчаянно протискиваясь вперед, точно не слышала. Все же договорились, что сегодня вечером обязательно созвонятся. У входа в метро она обернулась и помахала на прощанье рукой… Всплеск ладони… Поток людей утащил ее внутрь… Басков, наверное, еще с минуту зачем-то стоял, взирая на протискивающихся, как ненормальные, бесчисленных пассажиров. Потом повернулся и направился к автобусной остановке. Ему было отсюда недалеко.

Все, больше он Мизюню никогда не видел…

Почему он не позвонил ей тогда? Разумеется, началась вдруг иная жизнь, которая совершенно вытеснила собой жизнь прежнюю. Неожиданно умерла Ксения Павловна. Басков как-то вернулся домой под вечер, сказали – делала что-то на кухне, вдруг повернулась и мягко осела на пол. Вызвали «скорую», перестала дышать, пока везли до больницы. Вот так, небрежно кивнешь, закроешь дверь, а потом окажется, что человека больше не будет. На похоронах, деньги для которых уже давно хранились в нижнем ящичке секретера, присутствовали три каких-то родственницы, подруги, не разберешь – в черных платках, очень похожие, высохшие, как куриные лапки. Поджимали губы, смотрели, точно заранее примеривались к ритуалу. Одна подошла к Баскову, строго сказала: Ксения вас очень любила… Басков, сглотнув, ответил тусклым, полузадушенным голосом: Я знаю… Так и не выяснил, кто этот бледный юноша с фотографии. Почти десять лет отмоталось. И каких десять лет! Один лишь дефолт, одна лишь война в Чечне чего стоят: захваты заложников, террористические акты, которые потрясли всю страну!.. Подруги, куриные лапки, наверное, тоже без следа растворились. Теперь, конечно, уже и спросить не у кого… А из комнаты Ксении Павловны ему пришлось через год уйти. Зика, разумеется, возражала (тогда уже была Зика), весьма настойчиво рекомендовала оформить, как где-то выяснила, «по праву фактического проживания», быстро приватизировать, после – продать, нашла даже вроде бы какого-то покупателя. Басков тут, однако, уперся: воевать с такими же стариками, у которых, быть может, впервые в жизни появился шанс на собственную квартиру? Да бог с ним. Не будет он воевать. Зика некоторое время спорила, потом уступила. Была вообще очень разумна; заносило ее, конечно, но всегда чувствовала ту черту, которую переступать не следует. Не совершала необратимых поступков. Тем более, что у нее самой квартира была. Басков переехал к ней через полгода. Потом, еще через год вероятно, поменяли на большую. Кстати, женился бы он тогда на Зике, если бы не квартира? Бог знает. А вот женился и ни о чем не жалеет. Все изменилось буквально за считанные недели. Белый Дом в оцеплении, не пропускают никого ни туда, ни оттуда… Отключены электричество, телефон, линии правительственной связи… Полковник Руцкой на ночном заседании принес присягу в качестве нового президента России… А старого президента куда денут?.. Двоевластие… Шизофренические заявления с обеих сторон… Одновременно, в тайне, конечно – концентрация сил… Просачиваются к зданию «баркашовцы»… Формируются роты… По слухам, накапливается оружие… Двадцать девять регионов России признали Указ № 1400 незаконным… Значит, страна все-таки развалилась?.. Дым ест глаза… Дрожь почвы, предвещающая землетрясение… Третьего октября толпы, вооруженные автоматами и железными прутьями, двинулись на штурм Останкинской башни… Кто там стреляет?.. В кого?.. Откуда?.. По телевидению выступает Гайдар с призывом к москвичам «защитить демократию»… Армия, по-видимому, еще колеблется… А милиции как же?.. А специальные подразделения?.. Ничего было не разглядеть в кромешном мраке… Руцкой чуть ли не по самодельной радиостанции призывал «своих военных товарищей придти на помощь»… Решалось все-таки, наверное, в других сферах… На следующий день, как монстры из преисподней, появились на улицах танки… Выстрелы по зданию в прямой трансляции показывало «Си-эн-эн»… Сгорели два этажа. Согласно официальным данным, жертв не было. По заявлениям оппозиции, погибло полторы тысячи человек. Теперь уже, конечно, не установить. Кто окончательно победит, тот и напишет историю.

Сам воздух стал каким-то другим. Вынырнули откуда-то люди с невероятными деньгами. Разговоры вокруг шли уже не о демократии и патриотизме, а о том, кто, сколько, как и где заработал. Вроде бы со смешочком еще, но одновременно – серьезно: на колготках – так на колготках, на водке «паленой» – значит, на водке. Декорации жизни сменились во мгновение ока. У ларьков, расплодившихся на каждом углу, встали стриженые ребята в ярких спортивных костюмах. Раньше это было как-то не так заметно. Зашуршали по улицам дорогие машины. Забелели свежей эмалью стеклопакеты в окнах квартир, отделанных по европейским стандартам. «Плачущий большевик» стал членом правления коммерческого «Тверьуниверсалбанка». Банк вскорости разорился – правильно, чего ожидать от партийного деятеля, способного только к перекладыванию бумаг? Однако тоже – показательный факт. Произошла некая метаморфоза: из личинки, отбросив шкурку, выеденную изнутри, перебирая ножками, выкарабкался даже не жук, не бабочка, не мокрица какая-нибудь – нечто такое, чему еще нет названия. Иногда даже хотелось спросить: а вот если бы знать заранее, что так оно все получится, стал бы кто-нибудь защищать Белый дом в августе 1991 года? Или Верховный Совет в октябре 1993-го? Стали бы бороться тогда за демократию, за свободу?.. Только у кого спрашивать? Кому это сейчас интересно? Романтика выдохлась, началось элементарное выживание. Никому ни до чего не было дела. Басков сильно мучался, не понимая, куда можно приткнуться. Не в ларек же ему в самом деле идти? Леня, газета которого меж тем превратилась в еженедельник, подбрасывал иногда какие-то мелкие гонорары. Ясно было, однако, что, скорее, по дружбе. Однажды привел человека: требовалась брошюра – как на манер американских миллионеров «делать себя». Ты ведь, кажется, знаком с этой темой?.. Басков стиснул зубы и за месяц ежедневной двенадцатичасовой работы выдал двести с лишним страниц. Брошюра неожиданно начала продаваться. Довольный заказчик, Додон, тут же организовал серию платных лекций. Потом предложил создать свою фирму. Достал где-то денег, пробил отличное помещение на Перинной линии. Вообще все хлопоты взял на себя. Счастливая оказалась идея. Видимо, не только Басков, чувствовал себя неуютно в новой реальности. Одно время даже не хватало преподавателей. Всякого не возьмешь, нужно, чтобы соображал, что к чему. Додон только морщился: не забивай голову. А к концу первого цикла уже возникла и Зика. Проявила инициативу, дождалась после занятий, вежливо попросила разрешения проводить. Якобы у нее были вопросы. Шла – беспомощно заглядывая Баскову в глаза. Она его тогда здорово выручила. Так это все цеплялось одно за другое; казалось, что иначе и быть не может.

А с другой стороны были же и те первые месяцы после прощания, когда он, точно помешанный, действительно метался по комнате: падал на диван, лежал, обхватив голову, вскакивал, выбегал в прихожую – к пластмассовой мертвой тупости телефона, набирал до середины знакомый номер и потом все-таки бросал трубку. Так ни разу и не позвонил. Одна неделя… другая неделя… третья неделя… Странное, патологическое упрямство, которое ни в какой логике объяснить невозможно. Кошмарные это были месяцы. Непонятно, как выжил.

А почему Мизюня тоже не позвонила ему? Или, может быть, как и Басков, поняла, что тот прежний мир навсегда отошел в прошлое? Даже, скорее, не поняла, а почувствовала. И, наверное, сразу же восприняла этот шаг как неизбежную данность. Спрашивать теперь бесполезно. Пожмет плечами, ответит – так получилось. И ведь действительно – так получилось. Версия для себя. Как говорят в социотерапии, «личный туннель реальности».